Читать онлайн «Золотой саркофаг». Страница 2

Начавшаяся в Римской империи в 193 г. смута явилась как бы прологом к длительному кризису, охватившему в III в. н. э. едва ли не все сферы жизни римского общества. В суждениях ученых на этот счет есть свои нюансы: Е. М. Штаерман склонна рассматривать весь период с конца II в. до времени Диоклетиана как «эпоху кризиса», а М. Л. Гаспаров понимает под последней лишь период т. н. «солдатских» императоров (то есть узурпаторов, выдвинутых армией), сменявших друг друга на престоле в 235—284 гг.

Гражданская война начала 90-х годов II в. н. э. закончилась победой уроженца Африки Септимия Севера, поддержанного дунайской армией и положившего начало династии Северов. За исключением самого Септимия Севера, все императоры III в. умерли не своей смертью, а были убиты. Чем же объяснить и эту кровавую вакханалию[3], и общий упадок римского могущества в III веке?

Когда речь идет о сложных исторических явлениях, о крушении некогда могущественных государств, бывает совсем не просто объяснить причины подобного развития событий, даже если сам их ход известен достаточно хорошо. Всегда привлекательной кажется идея выявить доминанту хода истории, то есть, говоря проще, одним-двумя словами растолковать, почему все случилось именно так, а не иначе. Но, с другой стороны, в мировой истории, как и в жизни отдельного человека, так переплетены «начала и концы», причины и следствия, что самый пытливый исследователь приходит порой в недоумение. Еще чаще оно охватывает читателя, не являющегося профессиональным историком: как же так, вопрошает он, столько лет ученые анализируют эти события, написали сотни, если не тысячи книг, но до сих пор не могут объяснить мне, непрофессионалу, почему, скажем, погибла Римская империя? Это недоумение вполне естественно, но история именно тем и интересна, что она многолика и по сути своей неисчерпаема, любое событие может быть интерпретировано по-разному. Вспомним известную поговорку о том, что «наши достоинства есть продолжение наших недостатков». Новый закон или покорение соседней области, распространение запрещенных ранее культов или перенесение торговых путей – все это (мы назвали примеры произвольно) может иметь для государства одновременно и положительные, и негативные последствия.

Самой общей причиной кризиса, охватившего Римскую империю в III веке, исследователи античности обычно называют упадок того рабовладельческого уклада, на котором зижделось в течение предшествующих столетий процветание римского общества. Во многих хозяйствах, покоившихся на рабском труде, стала остро сказываться нехватка рабочей силы. Резкое уменьшение численности рабов, в свою очередь, имело различные причины. Ушли в прошлое победоносные для Рима войны, связанные с захватом пленных; сказались эпидемии, голод и другие бедствия, не способствовавшие воспроизводству рабского населения; развивалась практика отпуска рабов на волю, что влекло за собой серьезные перемены во всей организации хозяйственной жизни.

В III веке многие области Римского государства обезлюдели. Особенно бросалось в глаза то обстоятельство, что захирели некоторые, еще недавно цветущие, города. Торговля приходила в упадок. Достаточно быстрыми темпами шел процесс натурализации римской экономики. Росло крупное землевладение латифундиального типа, и многие латифундисты порывали с городским образом жизни.

Как полагают современные исследователи, демографические факторы во многом являются симптоматичными при определении «состояния здоровья» общества и происходящих в нем глубинных перемен. В конце II – начале III вв. н. э. все большее число «исконных» римлян вытеснялось в армии, административных учреждениях и даже в сенате «провинциалами», в том числе выходцами с Востока. Высокомерные римляне считали провинциалов людьми «второго сорта». Сын Септимия Севера, вошедший в историю под именем Каракаллы, издал в 212 г. эдикт, по которому право римского гражданства было даровано всем свободным жителям империи, за исключением т. н. дедитициев (бывших врагов Рима, сдавшихся «на милость победителя»).

Среди факторов, способствовавших кризису империи в III в., надо назвать длительную и весьма ожесточенную борьбу двух политических тенденций: выразителями одной из них были «сенатские» императоры, а другой – «солдатские». В первые десятилетия III в. те и другие сменяли своих предшественников на престоле в результате кровавых заговоров. С 235 г. в течение почти полувека императорами становились лишь военные командиры, опиравшиеся на верные им легионы, – это было время политической анархии в Риме.

Уже упоминавшийся Септимий Север, «солдатский» император, пытался укрепить положение дел в государстве, увеличив армию до 600 тысяч человек. Нарушая все римские традиции, он даже разместил легион в самой Италии. Каждый солдат, независимо от сословного положения, мог теперь дослужиться до самого высокого звания. Ветераны приравнивались в правах к сословию декурионов. В то же самое время Септимий Север применял массовые репрессии против знати, в том числе сенаторов. О его правлении мы узнаем из такого, весьма спорного, источника IV в., как «Истории Августов» (имя Август являлось в то время титулом правящего императора). «Сочинители истории Августов» (до сих пор неясно, действительно ли этот памятник написан шестью историками или он является плодом творчества одного, оставшегося анонимным, автора) замечают, что Септимий Север «убил многих по действительным или мнимым винам. Многие были осуждены за то, что подшучивали, другие за то, что молчали, иные за то, что не раз выражались иносказательно». Несмотря на свою жестокость, Септимий Север казался современникам и ближайшим потомкам далеко не худшим из императоров. Тот же источник свидетельствует: «После его смерти все высоко оценивали его – главным образом потому, что государство в течение долгого времени не видело ничего хорошего ни от его сыновей, ни после, когда многие устремились к власти, и Римское государство стало добычей для грабителей».

Другой представитель династии Северов – Александр Север (222—235 гг.) – был «сенатским» императором. Сочетавший в себе нравственность с твердостью, доброжелательный к людям и усердный в государственных делах, Александр Север проводил политику, объективно более выгодную крупным собственникам, чем солдатам и ветеранам. Убийство Александра Севера и его матери во время солдатского мятежа на Рейне в 235 г. знаменовало наступление эпохи «солдатских» императоров, длившейся вплоть до правления Диоклетиана.

Отсутствие политического согласия, неумение или нежелание императоров III в. найти компромисс со своими политическими противниками приводило либо к террору, либо к разгулу политической анархии. Такой поворот событий, впрочем, уже не удивлял ко всему привыкших римских граждан. Казалось, что сама человеческая жизнь потеряла всякую цену. Социальная нестабильность, естественно, рождала и соответствующую житейскую «философию». Люди спешили получить от жизни именно сегодня «все, что можно», ибо завтра могла оборваться уже и сама их жизнь. Нравственная деградация затронула буквально все слои римского общества. Конечно, различный стиль и «уровень» жизни богатого представителя знатного рода и неимущего плебея вносили специфические нюансы в эту картину морального разложения Рима. Но многое было общим.

Назовем лишь три черты, особенно отчетливо свидетельствующие об упадке нравов римского общества, – это праздность, жестокость и развращенность. Работать не хотел уже никто – ни рабы, ни свободные граждане. Физический труд и ранее не считался достойным занятием для знатного римлянина, но в республиканскую эпоху его неприятие «компенсировало» стремление проявить себя на поле брани, в общественных делах и т. п. Теперь же подобное служение обществу тоже не казалось необходимым, а тем более привлекательным. Оставались одни увеселения. Число праздничных дней в Риме доходило в середине II века до 180 в году!

Культ жестокости проявлялся не только в постоянных заговорах и политических убийствах (едва ли не все императоры первых веков нашей эры запятнали свое имя убийством кровных родственников, включая матерей и детей, а также жен, ближайших соратников и т. д.). Этот культ стал неотъемлемой частью повседневной жизни римлян. Быть может, наиболее цинично он заявлял о себе во время массовых театрализованных представлений, на которые стекались десятки тысяч людей. «Острые» зрелища, будоражившие до предела эмоции, и раньше были распространены в Риме. Достаточно вспомнить гладиаторские бои. Но теперь этого было мало. Приговоренных к смерти заставляли выходить на арену цирка или амфитеатра и играть последнюю в своей жизни роль – роль персонажа, гибнущего по ходу спектакля. Собравшимся зрителям «щекотало нервы» то обстоятельство, что они были свидетелями подлинной, а не мнимой гибели «героя» спектакля, что лилась горячая человеческая кровь… К слову заметим, что этот образ – образ «гибнущего всерьез» актера – использовал Борис Пастернак, написавший о творчестве подлинного художника в эпоху его зрелости («старости») следующие строки: