Читать онлайн «Отступник - драма Федора Раскольникова». Страница 18

- Заряжай! Огонь! Мать их! - увлеченно кричал в медную трубу прапорщик.

Потеряв из виду белобрысого казака, Раскольников схватился за винтовку. Стрелял, как все, почти не целясь, стараясь как можно скорее, перезарядив винтовку, послать пулю навстречу движущейся, опасно приближающейся массе всадников.

И еще раз изменилась картина боя. Не доскакав до позиций кронштадтцев саженей двухсот, казаки не выдержали огневого удара моряков и повернули коней.

- Хорошая работа? - весело прокричал, появляясь у окопа Раскольникова, прапорщик. Он ждал похвалы, и Раскольников ответил:

- Хорошая!

Казаки в беспорядке уносились обратно к рощице, батареи били им вслед, но уже не причиняя им вреда, не успевали менять наводку.

- Прекратить стрельбу! - скомандовал прапорщик.

И в этот момент вновь заработала казачья артиллерия. Один из снарядов, фугас, разорвался совсем близко от окопа Раскольникова и угодил в ездовых лошадей, которых подогнали, чтобы двигать одну из пушек на другую позицию. Раскольникова и прапорщика обдало грязью, смешанною с кровавыми ошметками конского мяса.

Чертыхаясь, прапорщик кинулся к пушке, там ранило или убило кого-то из обслуги, сам встал за наводчика.

- Заряжай! Огонь! Мать их…

Ему, должно быть, удалось накрыть казачью батарею, ее огонь внезапно прекратился.

Послышались стрельба и крики в районе железнодорожных домиков, из-за них выбежало несколько человек с винтовками. Это были красногвардейцы, они бежали вверх по косогору, к красногвардейским позициям.

За ними из-за домов вынеслась группа всадников в бурых папахах и темных черкесках, терские казаки. Один из них, похоже, был офицер, он скакал как бы поодаль от остальных. Казаки догнали двух отставших красногвардейцев и закружились вокруг них, взмахивая шашками. Еще один отставший красногвардеец почему-то бежал не вверх, а вдоль по косогору, за ним погнался офицер. Раскольников направил на него бинокль. Смуглое, с округлыми, как бы размытыми чертами бритое молодое лицо офицера показалось Раскольникову знакомым. И вдруг его даже в пот бросило от догадки: Трофим Божко! Вот так встреча. Офицер между тем догнал рабочего и махнул клинком. Рабочий упал и снова вскочил на ноги, бросился бежать, на этот раз вверх по склону, но опять упал и остался лежать. Офицер сделал вольт налево и, не обращая больше внимания на срубленного, поскакал к своим. Казаки кружились на месте, поджидая офицера, он жестом велел им следовать за собой и понесся назад, к постройкам.

Ах, гад! Срезать бы гада. Но винтовкой его не возьмешь. Разве шрапнелью?

С этой мыслью бросился Раскольников к прапорщику.

Тот еще сидел на месте наводчика, возился с прицелом.

- Можете сбить того… тех… - начал было объяснять задачу Раскольников, и умолк, увидев обращенные на него живые, готовые к услугам глаза толстяка.

Обернувшись, поднял к глазам бинокль. Казаки приближались к укрытию, но еще можно было накрыть их. Однако Раскольников уже знал: он не посмеет отдать этот приказ. Сердце бешено колотилось.

- Кого сбить? - с готовностью смотрел на него прапорщик.

- Поздно, - ответил Раскольников, дождавшись, когда последний из казаков скрылся за постройками.

- Мародеры, - сказал прапорщик. Он показывал вниз по склону, на поле боя. Там суетились матросы, оставившие позиции, добивали штыками раненных казаков, чистили карманы мертвых.

- Я схожу в штаб, - сказал Раскольников.

На душе было смутно. Уже отойдя от окопов на несколько саженей, вдруг подумал о мародерах: непорядок! Вернулся к окопам, приказал прапорщику принять меры.

Других атак красновцев в этот день не было.

А на следующий день утром в штабе сообщили, что казаки оставили Царское Село.

Передвинули кронштадтцев в Царское Село. И тут из Гатчины пришла весть, что казаки сдались, Краснов арестован Дыбенко, Керенский бежал.

Утром 2 ноября, вернувшись из Царского Села в Петроград, не заезжая домой, Раскольников проехал в Смольный. В комнате ВРК застал Подвойского и его помощника Константина Степановича Еремеева, старого партийца, немолодого уже человека с лицом костистым, ястребиным. К этому лицу шли, молодили его щегольские юнкерские усики. Под жестким руководством Еремеева начинал когда-то писать в партийных газетах Раскольников.

- Кстати появились, - обрадовался ему Подвойский. - Вам придется сегодня принять командование над отрядом моряков и ехать на поддержку московских товарищей. Там еще продолжаются бои и положение, знаете, неважно. Одновременно с вами в Москву отправляется Лодейнопольский полк, у него свое командование. Вот Константин Степанович тоже поедет вместе с вами. На него возложено общее руководство обоими вашими отрядами.

Вечером вместе с братом Александром, тоже отправлявшимся с отрядом моряков, Раскольников был на Николаевском вокзале.

Сводный отряд уже погрузился в вагоны. Матросский отряд, около тысячи человек, шел головным, его эшелон состоял частью из классных вагонов, частью из теплушек и двух открытых платформ с установленными на каждой из них двумя 75-миллиметровыми морскими орудиями. Солдатский эшелон был сцеплен с матросским: в распоряжении сводного отряда имелся лишь один паровоз, и тот достали с большим трудом, - железнодорожники Питера бойкотировали большевиков. Надеялись в пути, где-нибудь в Бологом, добыть второй паровоз.

Штаб матросского отряда помещался в купированном вагоне, здесь все проходы, нижние лавки были заставлены ящиками с патронами, продуктами, амуницией. Раскольникову отвели место в купе проводника, тоже заставленном патронными ящиками. В штаб входило несколько авторитетных среди матросов лиц - комиссар Центробалта Ховрин, брат Александр, кронштадтцы большевик Баранов, анархисты Железняков, Берг.

Когда тронулись, Раскольников прошел в свое купе, рассчитывая сразу лечь спать и выспаться: несколько ночей провел на ногах, спал в окопах. Забрался на верхнюю полку, блаженно вытянул ноги, накрылся шинелью.

Но уснуть не пришлось.

В купе постучали и тут же, не дожидаясь ответа, нетерпеливо отворили ее. Извинившись, вошла женщина, протянула руку:

- Здравствуйте, Федор Федорович Ильин-Раскольников. Вот вы какой. Я Лариса Михайловна Рейснер.

Он спрыгнул с полки, схватился рукой за ворот расстегнутого кителя, другую руку вытянул, пожал ее ладонь, слегка сжав тонкие пальцы:

- Пожалуйста. Прошу. Чем могу?

Она стояла против фонаря, висевшего на стене и светившего ей в глаза, щурилась и улыбалась, рассматривая Раскольникова. И он узнал ее. Это была та статная сероглазая незнакомка со странной голубой помадой на губах, которая так поразила его весной на пароходике, подходившем к Кронштадту.

- Прошу вас, - говорил он, сдвигая ящики на нижней скамье, приглашая ее сесть. - Чем обязан?

Она села и объяснила:

- Я еду в Москву по тому же делу, что и вы, но не в качестве бойца, а корреспондентом от "Известий". В Военревкоме предложили ехать с солдатским эшелоном, а уже на вокзале я узнала, что на Москву направляется сводный отряд из солдат и матросов и матросами командуете вы. И попросила проводить меня в ваш вагон. Не прогоните?

Она говорила весело, забавляясь его замешательством.

- То есть вы хотите сказать…

- Ну да, - смеясь, перебила она, - прошу меня приютить. Впереди ночь, вагоны битком набиты, ни сесть, ни прилечь негде.

- У вас нет места?

- Ну, конечно же, боже мой! Вы не хотите меня устроить у себя?

- Нет, почему? Устроим, разумеется. Но как же вас направили в воинский эшелон и не сказали, к кому обратиться?

- Сказали. На вокзале меня встретил Еремеев и предложил свой вагон. А я вот попросила проводить меня к вам.

- Милости просим. Но почему, собственно…

- К вам? Потому что хотела познакомиться. Может быть, я о вас напишу. Я о вас наслышана. Знаю вас не только как героя июльских событий. Читала ваши статьи в "Правде" и в кронштадтском "Голосе". Видите, я многое знаю…

- И я вас знаю! И я вас читал. Знаю ваши стихи. И публикации ваши в горьковской "Новой жизни" видел. Кроме того, мы с вами встречались.

- Где и когда?

- В конце апреля, на катере, при подходе к Кронштадту. Вас сопровождали двое молодых людей. Вы шли к трапу, а я стоял у трапа.

Она подумала, вспомнила:

- Вы тот голубоглазый морячок без фуражки, с дикой копной волос на голове? У вас был забавный задиристый вид. Морячок-петушок. Никогда бы не подумала, что это вы.

- Почему?

- Я считала, что вы - старше. Большевик-подпольщик. Правдист. И я не знала, что вы военный. Думала, что вы на флоте, как Еремеев в "военке". От партии. Вы кадровый военный?

- Мичман флота. В этом году окончил гардемаринские классы.

- Гардемаринские классы. Насколько мне известно, туда принимали студентов?

- Я и был студентом, когда началась война. Изучал библиографическое дело у Семена Афанасьевича Венгерова. А перед тем закончил Политехнический.