Читать онлайн «Кубанские зори». Страница 13

Ортодоксальные защитники советского строя теперь, через многие годы, задним числом считают, что право и благородство, народную волю олицетворяли красные, потому-де они и победили. Они, мол, владели передовой идеей. На самом же деле борьба шла за обыкновенное выживание, где первоначально провозглашенные идеи уже не имели никакого значения. В условиях развязанного хаоса иначе и быть не могло. А красные в те годы как раз особенно зверствовали, включая расстрелы заложников, чего никто не допускал, несмотря на беззаконие.

К тому же красное и белое движения при всем их, казалось, отличии, антагонизме и непримиримости, во большой степени были очень сходными. Может быть потому, что и те и другие руководствовались голой идеей. Провозглашая приоритетными народные интересы, о народе они, собственно, и не думали, творя беззаконие, прикрываясь заботой о нем. В конечном итоге ни тем, ни другим своих целей достичь так и не удалось. Получилось совсем не то, о чем мечтали неистовые устроители новой жизни. Все пошло не по вымороченному учению, а своим потаенным путем. Жизнь потекла совсем иными руслами, самыми окольными, самыми долгими, самыми трудными и мучительными, чего никто не предполагал и чего никто не хотел.

Борьба ведь шла не между старым и новым укладами жизни, не между отжившим и более совершенным, как считалось, а скорее наоборот. Это была прежде всего духовная встряска, без которой человеческое общество, в силу своего несовершенства, обходиться не может и после которой наступает вразумление. Не сама по себе революционная катастрофа благотворна, как считают неисправимые ортодоксы, но реакция людей на нее, те силы, которые пробуждаются в народе для борьбы с ней. А потому организованная через семьдесят лет «демократическая» революция была в высшей мере лукава. Направленная вроде бы на разрушение вымороченной идеологии, которая уже давно не имела прямого отношения к тому, что происходило в действительности, она разрушала не ее, а уклад жизни, утвердившийся с такими муками, ценой огромных человеческих жертв.

Совсем немногие догадывались о том, что причина всеобщего несчастья, злой стихии кроется вовсе не в имущественном и социальном неравенстве людей, а в их умах и душах. Как некое злое поветрие, как некая болезнь, причины которой были за пределами человеческого сознания, охватила большинство душ, готовых на любые жестокости, спешно отыскивая им убогое оправдание. Этим поветрием был охвачен весь народ, вне зависимости от того, на какой из противоборствующих сторон находился. Но тех, кто догадывался об истинной природе и причине смуты, было столь немного, что они не могли повлиять на общий ход событий.

Если бы люди умели понять смысл происходящего тогда, когда оно происходит, все в нашей жизни было бы иначе. Но истинный смысл происходящего обыкновенно открывается столь запоздало, когда изменить уже ничего невозможно.

Никто, пожалуй, из участников драмы, разыгравшейся на Кубани, доподлинно не знал, отчего вдруг объялась пламенем вся страна, их родина, почему жизнь пошатнулась и пошла прахом. А что это был неизбежный результат заблуждения их ума, неуемный, ничем не сдерживаемый пламень их собственных душ, не удержанный в груди и выплеснувшийся наружу, это было далеко не очевидно. Легче и удобней было найти стороннего виновника, поджигателя жизни извне, чем усмотреть его в собственной душе, соблазнившейся скорым переустройством мира.

Люди, всю жизнь воевавшие в открытых войнах, не могли теперь понять смысла этой потаенной войны, проникающей повсюду — в города, станицы, хутора, в родные хаты и семьи. Они уже давно забыли ту причину, которая сделала их врагами. Теперь все определялось складывающейся ситуацией, на которую надо было как-то реагировать, в которой надо было или защищаться, или погибнуть.

Никто не мог объяснить того, почему так быстро и легко люди поддались искушению, вдруг отказавшись от тех заветов, по которым жили их деды и отцы, увидев вдруг в них опасность, а не спасение.

Великие достижения науки и общественной мысли, прозрения литературы — все вдруг потеряло свою силу влияния на ослепшие души.

Немногие, совсем немногие нашли в себе силы устоять в этом хаосе, кто еще помнил, что человек — существо духовное и социальное по самой своей природе. А это предполагает признание над собой высшей силы, что не является принижением человеческого разума, но непременным условием его развития. А выделенный из своей родной среды соплеменников какой угодно идеей, человек сжигает себя безвозвратно.

Горе миру от соблазнов, но горе человеку, через которого соблазн приходит…

В марте 1920 года Добровольческая армия генерала А. И.Деникина оставила Кубано-Черноморскую область. Конечно, была надежда на то, что не все еще потеряно, что случится нечто непредвиденное, народ наконец прозреет, поймет, какая трагедия ему уготовляется. Но ничего не изменялось. Уставшие от многолетней войны люди, привыкшие к смертям и трагедиям, перестали различать и узнавать правду, уже покорно идя за теми, кто посулит им скорое и быстрое избавление от этого, угнетающего их морока. И все же командование Добровольческой армии не могло совсем отказаться от Кубани, от казачьего края, где, по его расчетам, должно было получить поддержку, хотя казачество стало уже иным, перемолотое мировой войной и отравленное революционной пропагандой. Но в это так не хотелось верить, и, несмотря ни на что, контрразведывательный отдел армии разрабатывал планы боевых действий на Кубани. В приазовских плавнях организовывалась партизанская борьба.

В бывшем Таманском отделе области, в районе станиц Приморско-Ахтарской, Ольгинской, Роговской, Гривенской, Степной, Новониколаевской, Староджерелиевской, Полтавской и Тимашевской, прилегающих к Азовскому морю, лиманам и плавням, в конце марта 1920 года появляется полковник Сергей Скакун. На хуторах станицы Степной он организовывает подпольную повстанческую группу, а потом и партизанский отряд. Помимо самого полковника Скакуна в него входили: хорунжий Кирий из станицы Степной, свояк Рябоконя, есаул Куц, хорунжий Рябоконь Василий Федорович, которого красные почему-то считали членом Кубанской краевой Рады, хотя он был всего лишь представителем своего полка при Раде, поручик Парфе-64 ненко, хорунжий Малое, офицеры Изюмский и Кучеров, а также несколько рядовых казаков.

Это были большей частью выходцы из этих мест, с детства их хорошо знавшие, но долгое время по долгу службы находившиеся в отрыве от них, а потому и не представлявшие в полной мере тех изменений, которые произошли здесь в людях. Ведь казаки, как люди семейственные и в добром смысле патриархальные, долгие годы скитавшиеся по фронтам мировой войны, наивно полагали, что их родина, их хутора и станицы пребывают в прежнем виде и состоянии, что их не затронули тлетворные поветрия смуты. Они надеялись, вернувшись к своим хатам, зажить прежней жизнью. И не могли представить себе, не могли теперь поверить в то, что этот родной, столько раз снившийся им в походах, казалось, такой устойчивый и незыблемый мир более не существует… Чуткая, памятливая душа не могла примириться с такой несправедливостью. В ней еще жил образ родного края, такой знакомый и дорогой, но уже не существующий…

В мае партизанский повстанческий отряд полковника Скакуна переходит на легальное положение и приступает к активной вооруженной борьбе против новой власти на Кубани. В одну из майских ночей, настоянной на сладковатом, дурманящем запахе зацветающих садов, отряд под командованием самого Скакуна занял станицу Степную, разгромил исполком, сжег все бумаги канцелярии, разоружил местный гарнизон, который, не ожидая нападения, не оказал никакого сопротивления. Два красноармейца, пытавшиеся бежать, были убиты. По станице расклеили массу воззваний с призывами к вооруженной борьбе против жидов-коммунистов и свержению советской власти. Пополнив свои продовольственные запасы, отряд скрылся в камышах в районе лимана Рясной, в юрте станицы Приморско-Ахтарской, Степной и хутора Церковского.

К июню полковнику Скакуну удается собрать отряд в двести штыков и сабель. 24 июня 1920 года полковник решил придать своему отряду организованный вид, и на основании полномочий, данных ему штабом Добровольческой армии, формирует 1-й полк «Спасение Кубани», командиром которого назначает себя. Командиром первой сотни утверждается хорунжий Кирий, командиром второй сотни — есаул Куц, командиром третьей сотни — хорунжий Рябоконь Василий Федорович. Командиром четвертой сотни — поручик Парфененко. Адъютантом полка был назначен хорунжий Малое, начальником хозяйственной части — казак станицы Гривенской Тит Загубывбать-ко. В отдел пропаганды вошли офицеры Изюмский и Кучеров.

В районе лимана Рясной полковник Скакун созывает совещание командного состава 1-го полка «Спасение Кубани» для объявления повстанцам тактики дальнейших действий. Тактика же сводилась в основном к тому, чтобы терроризировать новую власть по хуторам и станицам, а также население, входящее в зону действий полка.