Читать онлайн «33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине». Страница 27

Пока он шёл к воротам, в его сознании сложились эти строчки, и он вспомнил, где их услышал: это было на снегу у костра под Красноярском, когда в девятнадцатом красные разбили армию генерала Сахарова.

Михаил Капитонович придавил пальцем бумагу, изнутри на сальном пятне проявились мелкие точки, как будто бы бумага оттуда была засижена мухами. «Вот, – подумал он, – всё-таки эта стена глиняная, а не кирпичная! А сейчас придёт старик!»

– Фставай, бай э! – Шаги старика в матерчатых тапочках были неслышные, а голос проскрипел прямо в ухо. – Или исё цяньги плати, моя другой труппка неси! Та ма́ди!

Михаил Капитонович решил не отвечать и сел на ка́не. Кан был низкий и холодный, никто, даже китайцы, летом не топят. Старик стоял над ним, и Михаил Капитонович его толкнул. Старик раскрыл беззубый слюнявый рот, и Михаил Капитонович встал и ударил его.

Он вышел из опиекурильни под громкие визги всех китайцев, которые там были: и старика подавальщика, и его старухи жены, и старухи дочери, и старика внука. Какие же они были все старые и крикливые – прямо одинаково, и воняло от них так, что Михаила Капитоновича стошнило здесь же на пороге. Когда он сплюнул последнюю тягучую слюну, вытер пальцем губы и пальцы вытер об штаны, китайцы замолчали.

«Вот вам, черти косоглазые!» – не оглядываясь, подумал он и пошёл по узкому проходу между кирпичными стенами. Это были внутренние заборы запутанного лабиринта, по которому он вышел на 15-ю улицу Фуцзядя́ня. Светило солнце, почему-то оно садилось за Сунгари, то есть на севере, а не на западе, но Михаила Капитоновича это не смутило, он этого даже не заметил. Был уже конец августа, и вечера стали короткими, но он не заметил и этого.

На улице было много китайцев, одни китайцы: они шли по тротуарам, они на мостовой погоняли запряжённых в тележки ослов, они сами тянули тележки, их расталкивали бегущие рикши… Куда-то все эти китайцы так спешили. Михаил Капитонович никуда не спешил – у него кончились все деньги, которые он получил от Гвоздецкого. И он вспомнил стихотворение целиком, когда в опиумном мороке его носило с прижатым к груди мокрым котёнком:

«Лёгкой смерти! Ну что же, пусть будет так – если смерти!»

Не видя дороги, он шёл по тротуару и толкнул старую китаянку, сидевшую на стульчике; старуха боком упала со стульчика и стала шевелиться, пытаясь встать. Он попытался ей помочь, но кто-то толкнул его, и он тоже упал.

– Как вам не стыдно, вы же русский человек, а совсем потеряли человеческий облик! – услышал он. Это была правда, за прошедшее лето Михаил Капитонович сильно поизносился, и от костюма, который он купил на полученные от Гвоздецкого деньги, остались лишь лохмотья.

«Откуда он знает, что я русский? И не всё ли ему равно?» – подумал Михаил Капитонович и почувствовал, что его тянут под локоть. Он опёрся на руку человека, который его толкнул, а сейчас помогал, и поднялся.

– Давайте поднимем её, а то, понимаете ли, неудобно, – всё же мы у них, а не они у нас. – Сказавший это человек был очень высок, молод и, что было не часто для русских в Фуцзядяне, отлично одет. Михаил Капитонович смотрел на него – это был Серёжа Серебрянников.

– Вы меня знаете? – спросил Серебрянников, видя, как Сорокин внимательно на него смотрит и не отводит глаз. – А, постойте! – Серебрянников толкнул Михаила Капитоновича в плечо и тут же ухватил его за рукав, потому что Михаил Капитонович стал падать. – Думаю, если вас отмыть, то вполне сойдете за поручика Михаила Капитоновича Сорокина… Нет?

Михаил Капитонович глупо улыбнулся и кивнул.

– Ну, тогда идёмте со мной, помните адрес: улица Садовая, 12, угол Пекинской?

Серёжа Серебрянников отмахивал длинными ногами и не оглядывался. Сорокину было трудно за ним поспевать, он задыхался. Он хотел задать вопрос, куда тот делся из эшелона, но не получалось сформулировать, и тогда он неожиданно спросил:

– А чем вы занимаетесь?

Серебрянников на ходу оглянулся:

– Лечу взрослых людей от сифилиса и гонореи и изгоняю лобковую вошь!

– А меня вылечите? – спросил Сорокин.

– А у вас что? – Серебрянников шёл так быстро, что Сорокин гнался за ним вприпрыжку.

– Не знаю, но скорее – последнее.

– Это просто, – ответил Серёжа, – бритва и керосин!

«Зарежет и сожжёт!» – поёжился Сорокин.

Серебрянников неожиданно остановился, и Сорокин уткнулся в его спину ниже лопаток.

– Тогда вот что! – Серебрянников повернулся и упёрся взглядом в Сорокина. – На Садовую мы сейчас не пойдём… «Как хорошо!» – с облегчением подумал Сорокин.

– …А пойдём ко мне в кабинет, у меня там приличный душ, оскоблим вас, а потом… вам надо переодеться! Тогда можно и на Садовую!

Душ действительно оказался приличный: чистый и горячий. Когда Сорокин открыл оба крана – он не разобрал обозначений: красная и синяя точки, – на него хлынула ледяная вода, которая в момент сменилась кипятком. Сорокин ойкнул и отскочил. Серебрянников из кабинета прокричал, что открывать надо понемногу и сначала холодную воду.

– Спасибо! – пробурчал Сорокин, стал осматривать краны и обнаружил предательские цветные точки. – А что какая? – прокричал он, хотя укрученный душ уже не шумел.

– Это немецкая система с газовым нагревателем, красная – горячий! И… побреетесь сами? Или позвать санитарку?

Сорокин обомлел.

– Какую санитарку? – спросил он, от упоминания «санитарки», не «санитара», а именно «санитарки», у него свело зубы и онемел язык.

– Обыкновенную! Санитарка – звать Тамарка! Глафира!!! – закричал Серебрянников.

– Не надо! Не надо никаких санитарок, я тут голый совсем!!! – проорал Сорокин.

Занавеска отодвинулась, и сверху из-под потолка на него смотрел Серебрянников.

– А что, вас скоблить… когда вы оденетесь? – Он задвинул занавеску. – Ладно, сначала вымойтесь, только не вытирайтесь! Поняли? А то как же вас намылить?

– А сколько ей лет? – Сорокин попробовал рукой струю, его ещё била дрожь.

– А какое вам до этого дело? Вы же на процедуре! Глафира!!!

– Што, Сергей Платонович?

– Дайте этому молодому человеку бритвенный прибор, он попробует сам, он стесняется!

– Ну и пусть его! – услышал Сорокин.

Женский голос прозвучал так близко, как будто бы санитарка по имени Глафира, а никакая не Тамарка стояла уже через занавеску. Занавеска сдвинулась, Сорокин в ужасе шарахнулся, чуть не поскользнувшись на мокром кафельном полу, на него смотрела толстая, приземистая немолодая баба в белом колпаке, который сидел у неё на бровях и ушах, и в ярко-белом халате, натянутом на оплывшее тело, как резиновый.

– Тута и скоблить-та неча, да и стесняются оне, как дитя малое.

Санитарка Глафира сунула Сорокину свёрнутое вафельное полотенце. Сорокин, не отрывая левой руки, которой прикрывался, протянул правую, свёрток был большой, Сорокин не удержал его, вернее, удержал за угол, свёрток размотался, и всё, что в нём было, упало на мокрый кафель.

– Оне ищё и безрукай! – пробормотала Глафира, махнула рукой и утиной развалочкой повернулась к выходу.

Сорокин двинул назад занавеску и поднял с пола большой кусок, судя по цвету и запаху, дегтярного мыла, бритву и раскисший пакетик с тальком. «Ничего, управлюсь и без Глафиры», – подумал он и после этого с наслаждением подставил под горячие струи сначала лицо, а потом плечи.

Из душа Сорокин вышел насухо обтёртый и одетый в исподнее.

– Я, как мог, сделал, Сергей Платонович! – крикнул он. – Осталось только голову!

– Ну, с головой Глафира справится, – ответил Серебрянников и вошёл в перевязочную. – Садитесь на кушетку… Глафира! Несите машинку!

В перевязочную снова вошла Глафира и за несколько минут обкорнала голову Сорокина ручной машинкой для стрижки.

– Ну вот! – сказал Серебрянников и протянул Сорокину тёмный флакон. – Так и быть, поскольку нам на Пекинскую – разорение с вами, – вот приличная мазь, вместо керосина. У меня, знаете ли, супруга беременная и не переносит резких запахов! Вы… мы сейчас с Глафирой выйдем, раз вы такой стеснительный… а вы намажьте этой мазью сами знаете где, а потом мы устроим на вас примерку. Идём, – сказал он Глафире и слегка ткнул её в бок. Глафира, не оборачиваясь, отмахнулась от Серебрянникова, тот оглянулся на удивлённо глядящего на это Сорокина и хитрюще ему подмигнул.

Пересекали Большой проспект, когда уже начинало смеркаться. Неожиданно хлынул ливень, и они встали под маркизом. За несколько секунд под маркизом ювелирной витрины огромного двухэтажного Чурина собралось человек пять. Прохожие запрыгивали из-под струй и теснили Сорокина и Серебрянникова к большому витринному стеклу. Сорокин глянул снизу вверх на длинного Серебрянникова и позавидовал ему. Тот поверх голов любовался золотыми сверкающими струями дождя, попавшими в косой луч солнца. Михаил Капитонович вспомнил свою прабабушку, жившую очень долго и всегда выгонявшую его и младшего брата на зелёную траву их двора между домом и конюшней, когда шёл вот такой слепой, или грибной, дождь.