Читать онлайн «Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов». Страница 35

Мы оба учились в казенных гимназиях. Гимназия, о которой пойдет речь, официально называлась «Санкт-Петербургская 10-я гимназия». Помещалась она в доме № 3/5 по 1-й Роте Измайловского полка, во флигеле домовладения упоминавшихся нами братьев Тарасовых. Это было не специальное учебное здание, а переделанное из жилых квартир и приспособленное под гимназию. На первом этаже — гимнастический зал, шинельная, комнаты для сторожей, библиотека. На втором этаже — квартира директора, канцелярия, учительская, приемная, физический кабинет, квартиры делопроизводителя и казначея. На третьем этаже — зал, комната учебных пособий и пять классов, с четвертого по восьмой включительно. На четвертом, последнем, этаже — квартира инспектора, зал, комната учебных пособий и классы: приготовительный, первый, второй и третий. Все классы имели выход в залы или примыкающие к ним коридоры. Помещения были неважные: потолки низкие, классы тесные, отопление печное, освещение до 1906 года керосиновое. Вся обстановка бедная, парты простые, сосновые. Оборудование физического кабинета и комнат с учебными пособиями весьма скромное.

В гимназии, вместе с приготовительным классом, училось не более 260 человек. В старших классах после отсева оставалось человек около 20-ти. 10-я гимназия относилась к захудалым, у высшего начальства была на последнем счету. Сюда педагоги, говорят, нередко переводились за проступки из других гимназий в виде наказания. Это налагало известный отпечаток на весь педагогический состав. Учителя находились в некоторой оппозиции к высшему начальству и старались доказать, что они настоящие педагоги. Поэтому по пустякам они не были строги, но зато были весьма требовательны, когда дело касалось знаний. Преподавание держалось на высоте, никаких послаблений не допускалось. Педагоги были люди пожилые, ходили в форменных сюртуках с отличиями чинов на петлицах. На золотых пуговицах изображение пеликана, кормящего птенцов. Это был символ — олицетворение полной, беззаветной отдачи знаний и сил ученикам. Ведь пеликан, по преданию, чтобы накормить птенцов, разрывал свою грудь.

Состав учащихся был разнообразен, но сыновей аристократов и богатых людей не было. Учились дети скромных служащих, небольших чиновников, средней интеллигенции. Не были исключением и сыновья мелких служащих, рабочих. Был, например, у нас в классе сын почтальона, мальчик из семьи рабочего Путиловского завода, сын солдата музыкальной команды Измайловского полка. Плата за учение — 60 рублей в год. Как же бедные люди могли учить сыновей в гимназии? Во-первых, были стипендии, во-вторых — пожертвования, в-третьих, два-три раза в год в гимназии устраивались благотворительные балы, сбор от которых шел в пользу недостаточных, то есть малоимущих, учеников. Чтобы получить освобождение от платы, надо было хорошо учиться и иметь пятерку по поведению.

Гимназисты носили форменную одежду: синюю фуражку с белым кантом и посеребренным гербом из скрещенных листьев лавра, а между ними номер гимназии. Шинель серого сукна со светлыми пуговицами и синими петлицами. Черная тужурка, лакированный ремень, на котором светлая пряжка с номером гимназии. Брюки черные. В торжественных случаях — мундир из синего сукна, однобортный, с серебряными галунами по воротнику. В нашей гимназии мундир имели только единицы, многие семьи были малосостоятельные. Бедным гимназистам иногда выдавались от Общества вспомоществования недостаточным ученикам деньги на покупку форменной одежды.

Требовалось, чтобы гимназисты были подстрижены, а в старших классах — со скромными прическами. Если гимназист приходил без ремня или с космами, его отправляли домой.

Занятия начинались в 9 часов. Урок продолжался 50 минут. Между уроками перемены: первая — 5 минут, вторая — 10, третья — 30, четвертая — 5 минут. Начиная с пятого класса каждый день было 5 уроков. К девяти начинали сходиться учащиеся — младшеклассники с ранцами за спиной, гимназисты постарше носили ранцы под мышкой, так как ремни были уже оборваны, а ранец истрепан. Обычно он служил не только для ношения книг, но и для катания на нем по паркету, на нем съезжали в шинельную по крутым ступенькам. В старших классах ходили и с портфелями. Каждый класс имел свое отделение в шинельной, для каждого ученика был свой крючок и место для фуражки и галош. По мере прихода шум в шинельной увеличивался. Здесь командовал сторож Иван, небольшого роста, коренастый человек, подстриженный «ежиком», с закрученными усами, в черном форменном сюртуке. Он был сердитый человек, и младшие гимназисты его боялись, так как иногда получали от него подзатыльники, но жаловаться не смели, сами были виноваты, а ябедничество и фискальство противоречило традиции. Некоторых малышей приводили мамы, но это вызывало насмешки. Минут за 10 до начала занятий в шинельной появлялся один из молодых педагогов, гимназисты младших классов ставились в пары и отправлялись по классам. Старшеклассники в парах не ходили.

Ровно в 9 раздавался звонок, к этому времени все гимназисты были уже в классах. В классы шли учителя с журналами. Все вставали. Перед первым уроком дежурный читал молитву. Через 50 минут раздавался звонок на первую перемену. Все выходили в залы, в классе дежурный открывал окно. Во вторую перемену младшие классы спускались в гимнастический зал, где были приготовлены столы, а на них кружки с горячим сладким чаем. Чай могли пить только те, кто вносил полтора рубля за полугодие. Сюда же приходил булочник с булками и пирожками. Но обыкновенно завтраки брали из дому. В 12 часов, в большую перемену, чай пили старшие классы.

Во время чаепития ходили сторожа с медными чайниками и подливали чай. После четвертого урока была последняя перемена в 5 минут. В большую перемену некоторые выбегали во дворик поиграть в мяч или снежки. Близко живущие бегали завтракать домой. Наконец кончались занятия, по классам читались молитвы. Младшие классы в парах под надзором педагога спускались в шинельную. Но на последнем, крутом марше лестницы пары расстраивались, все неслись вниз, кто побойчее, сидя на ранцах, съезжали по ступенькам. «Маменькиных сынков» встречали мамы. Сторож Иван, чуя, что здесь можно получить чаевые, проявлял внимание, помогал одеваться, завязывал башлык, говоря: «Вы не беспокойтесь, я присмотрю, не дам в обиду вашего мальчика». Все остальные одевались мгновенно, шинель натягивали уже во дворе, торопились «на волю». Через пять минут в шинельной никого не оставалось кроме мамаш, которые еще закутывали своего мальчика. Старшеклассники такой торопливости себе не позволяли. Франты старались покрасивее надеть фуражку, эффектно закинуть концы башлыка, не завязывая их в узел, небрежным движением взять портфель и тщательно осмотреться в зеркале.

Звонки к началу и концу занятий давались ручным колоколом. Этим делом заведовал у нас сторож Сильвестр, как две капли воды похожий на Сократа, с той разницей, что от него всегда попахивало водкой и луком. Ручной колокол он носил в заднем кармане сюртука, так как были случаи, когда гимназисты прятали колокол.

Сторож Сильвестр был хороший и даже остроумный, шутил с гимназистами, знал много латинских слов и выражений. Ему не удавалось слово «директор», он произносил «дилектор». К педагогам он относился с большим уважением и каждому давал очень верную характеристику. Вообще оставил о себе хорошую память. До сих пор стоит перед глазами процесс тушения им керосиновых ламп. В класс он входил с особым устройством: длинная железная трубка с загнутым концом, к которому припаян колпачок. Его он наставлял на конец стекла лампы и дул в трубку. Лампа гасла, испуская страшный смрад, а таких ламп в классе 4-5. Это развлекало гимназистов, в адрес Сильвестра неслись поощрительные возгласы: «Поднатужься! Дуй здоровей!»

В гимназии бывали торжественные дни. 20 августа — начало занятий; акт, когда раздавали награды; особые события — панихиды по высокопоставленным лицам и пр. В эти дни все собирались на молитву в залу перед образом Иоанна Богослова. Пел гимназический хор, играл свой духовой оркестр. В хор учитель пения набирал тех, кто имел слух и голос. Проба голосов была во втором классе. Учитель пения Четвертаков, гимназисты же его звали «пятиалтынный», напоминал Собакевича. Один из авторов этих заметок на пробе очень волновался и взял не в тон. Учитель пения расценил это как озорство, сразу выгнал из зала и пожаловался классному наставнику. Тот оставил «певца» на два часа после уроков с занесением наказания в дневник, за что ему попало и дома. Так печально закончилось его вокальное образование. Но приверженность к искусству у него осталась. В четвертом классе он начал играть на турецком барабане, потом на альте в гимназическом оркестре. Другой автор увлекся скрипкой.

Если говорить о самом учении, надо признаться, что гимназисты были загружены. Кроме занятий в гимназии в течение 4-5 часов задавалось много на дом. Чтобы хорошо успевать, надо было учить уроки. На это уходило около трех часов, а то и больше. На воскресенье и другие праздники тоже задавались уроки. В средних и старших классах были переходные экзамены, и весной следовало повторить весь курс. С первого класса начинали изучать немецкий язык, со второго — французский, с третьего — латынь.