Читать онлайн «Черные холмы». Страница 68

У Большого Билла имелось собственное лечебное средство. Какими бы тяжелыми ни были проявления болезни, он кое-как спускался по лестнице в шлюзовую камеру, а потом нырял назад в темень, давление, дым, грохот кувалд и хаос дощатого настила на дне реки. Через несколько минут он всегда чувствовал облегчение. Он говорил, что обычно отрабатывал лишний неоплачиваемый час-другой, размахивая кувалдой или устанавливая заряды, и мучительный припадок смягчался, а потом проходил вовсе.

Большой Билл рассказывал Паха Сапе, что когда на бруклинской стороне Ист-ривер они углубились в ил на двадцать футов, на пути кессона стали встречаться слишком крупные валуны — кувалдами, костылями, ломами и потом их было не размолотить. Полковник Реблинг устроил совещание с Большим Биллом и двумя другими новыми рабочими, которые, как полагал Билл, были такими же «опытными» взрывниками, как и он сам. Разбивание валунов вокруг усиленной металлической кромки кессона (она у них называлась башмаком) из почти невозможного стало абсолютно невозможным, как бы ни старались рабочие внизу, в сгущенной атмосфере коробки под весом более двадцати семи тысяч тонн кессонной крышки и всего, что на ней, с десятками тысяч тонн веса воды и к тому же при повышенном давлении, и потому все рабочие высказались за проведение взрывных работ.

У Реблинга было три соображения. Он объяснил трем «взрывникам» и бригадирам, что в такой атмосфере повышенного давления внутри кессона даже слабый взрыв может привести к разрыву барабанных перепонок у всех находящихся там рабочих. Еще, добавил он, сжатый воздух в кессоне уже наполнен вредными газами, а также дымом и паром от друммондовых огней,[86] которые горят на конце длинных металлических стержней, отбрасывая странные тени и мерцая своими яркими голубоватобелыми соплами, и этот воздух может стать совершенно непригодным для дыхания, если к нему добавится еще дым от взрыва. А кроме того, сказал полковник Реблинг, взрыв может перекорежить двери и клапаны шлюзовой камеры, заблокировав единственный выход из кессона на дне реки.

Большой Билл не раз описывал Паха Сапе, какими понимающими взглядами обменялись взрывники после таких объяснений. Но у Реблинга был и еще один, более серьезный повод для беспокойства.

Обломки камней и песок удалялись с рабочей площадки в кессонах по колодцам — двум громадным стволам, откуда вода не выливалась только благодаря высокому давлению в кессонах. Днища каждого из стволов были открыты и находились всего в двух футах над бассейнами воды, обустроенными под ними. В эти бассейны было удобно сбрасывать обломки, которые потом поднимались вверх по колодцу через стоячую колонну воды; но что произойдет, спрашивал главный инженер, если взрыв в кессоне, направленный на разрушение валуна (а взрыв, конечно, нужно производить внутри кессона), воздействует на столб воды и воздух вырвется наружу?

Большой Билл сказал, что и он, и бригадиры, и взрывники молчали, тупо глядя перед собой.

Билл Словак принялся подражать искаженному жутким давлением воздуха голосу полковника Реблинга в углу кессона, где происходил это разговор, и результат оказался необычным: словарный запас Билла внезапно увеличился, голос изменился, акцент стал менее заметен:

— Случится полная декомпрессия, джентльмены. Вся вода, удерживаемая в колодце над нами, а на сегодня это столб в тридцать пять футов, а возможно, вся вода в обоих колодцах извергнется, как двойной Везувий, а за ней последует и сжатый воздух, которым мы дышим и который не впускает сюда Ист-ривер. Рабочие, которые окажутся вблизи колодца, наверняка извергнутся наверх вместе с фонтаном обломков. И тогда вся масса кессона, удерживаемая только за счет высокого давления, обрушится на нас, разбивая и расплющивая все блоки, скобы, рамы и даже наружные клинья самого башмака. Все внутренние переборки…

Большой Билл сказал, что в этот момент кучка бригадиров и рабочих, включая трех «взрывников», так «горевших желанием» поджечь запал, оглядела кессон, блестя белками широко распахнутых глаз, которые казались еще шире и белее в сине-белом сиянии друммондовых огней.

— Все внутренние переборки и опоры будут мигом смяты это массой, обвалившейся сверху. Никто не успеет добраться до шлюзовой камеры или даже до узких стволов, которые до взрыва были колодцами-подъемниками, а после него превратятся в фонтаны, извергающиеся наружу, а все конструкции из стали и железа — воздушные стволы, шлюзы, колодцы, скобы, башмак кессона — тоже будут смяты и раздавлены в течение нескольких секунд. А потом сюда ворвется река и утопит тех, кому удастся выжить после обвала.

После этого вытаращенные белые глаза, рассказывал Большой Билл Паха Сапе (а иногда и еще пяти-шести шахтерам) в черных глубинах «Ужаса царя небесного», встретились в последний раз, потом снова обратились к полковнику Реблингу.

— Итак, джентльмены, новое скопление валунов выходит за пределы башмака, находится вне пределов нашей досягаемости и не собирается сдаваться нашему наступлению с кувалдами и ломами. Вес кессона будет только загонять их все глубже, а башмак и вся конструкция будут неизбежно повреждены, если мы не удалим эти валуны. Так рискнем мы прибегнуть к взрывчатке? Мы должны решить сегодня. Сейчас.

Все они согласились попробовать.

Но сначала, как рассказывал Большой Билл, Реблинг принес свой револьвер, оставшийся у него после службы в армии во время Гражданской войны, и стал стрелять из него, увеличивая мощность пороховых зарядов.

Никто не оглох. Звук выстрелов, сказал Большой Билл, был до странности приглушенным в сверхплотной атмосфере кессона.

Затем полковник приказал Большому Биллу и двум другим «взрывникам» установить небольшие рабочие заряды в дальнем углу кессона, всей остальной смене отойти в самые дальние закоулки, а взрывникам постепенно увеличивать мощность зарядов.

Колодцы не взорвались, даже когда заряды приблизились к той мощности, которая требовалась, чтобы разрушить казавшиеся непробиваемыми валуны. Шлюзовые камеры остались целыми. Вибрации не уничтожили ни крепления, ни людей.

— Но пороховой дым был сущим проклятием, — рассказывал Большой Билл в темноте «Ужаса царя небесного». — Мы по сорок минут, а то и больше работали в черном облаке дыма, образующемся после каждого взрыва, даже не видя концов своих кувалд или ломов, а потом я неделю харкал черной слизью, вязкой, как гудрон.

Но результат действия полного заряда был поразительным. Валуны, которые задержали бы их продвижение на несколько дней и повредили бы башмак оседающего кессона, разлетались на куски за считаные секунды, эти куски затем размалывались и отправлялись наверх по колодцу.

Он сам, рассказывал Большой Билл Паха Сапе, предложил полковнику Реблингу использовать технику, применяемую шахтерами, которые с помощью длинных стальных буров и кувалды пробивают в камне отверстия, куда потом закладывают заряд (паровой бур, которым все они пользовались на «Ужасе царя небесного» в Черных холмах с 1900 по 1903 год, в 1870–1871 годах еще не был изобретен), что позволяет легко производить забойку заряда и приводить его в действие. Большой Билл, чьи руки были в два раза больше рук Паха Сапы, даже во времена его дряхлой старости, в сорок лет, на «Ужасе царя небесного» в 1902 году был главным по установке и забойке заряда.

За одну восьмичасовую вахту он с двумя напарниками, говорил Большой Билл, могли производить до двадцати взрывов. Другие рабочие настолько к этому привыкли, что вместе с взрывниками спокойно отходили в соседние отсеки, чтобы не попасть под вызываемый взрывом град осколков и камней.

Они уже опускались не на шесть дюймов в неделю, как было раньше, когда валуны разбивались кувалдами, теперь бруклинский кессон падал на двенадцать — восемнадцать дюймов за шесть рабочих дней (в воскресенье у всех был выходной). Полковник Реблинг поднял жалованье Большому Биллу Словаку и другим взрывникам на двадцать пять центов в неделю.

В марте 1871 года, когда бруклинский кессон достиг глубины сорока четырех футов и шести дюймов, Реблинг приказал Большому Биллу и другим рабочим закачать туда цемент. Теперь кессон стал фундаментом для Бруклинской башни будущего моста. Кессоны, погруженные на такую глубину в древние мезозойские коренные породы Ист-ривер, куда не могли добраться ни морские черви, ни другие точильщики, ни обычные агенты разложения, простоят, как сказал полковник Реблинг, миллион лет.

В мае 1871 года, когда со стапелей сошел нью-йоркский кессон, восемнадцатилетний Таркулич «Большой Билл» Словак восседал на нем, словно моряк, помогая сплавлять его вниз по реке к пункту назначения, которого тот достиг в сентябре. Когда год спустя нью-йоркский кессон достиг своей окончательной глубины в семьдесят восемь футов и шесть дюймов, — более высокое давление забрало здесь и больше жизней, — Большой Билл был предпоследним, кто покинул кессон; перед тем как его заполнение бетоном было почти завершено, он протянул свою громадную руку, чтобы помочь полковнику Реблингу подняться в шлюзовую камеру, двери которой закрылись за ними в последний раз.