Читать онлайн «Самвел». Страница 38

Трдат Великий был первым, который внял этим проповедям и, вложив в ножны меч, не раз наводивший страх на соседей, уединился в пещерах горы Сепух.

Но соседи лучше него понимали свое дело. Об этом история дает нам весьма своеобразный и весьма характерный для тех времен пример.

Когда внук Просветителя, католикос Григорис, распространяя христианство, явился в Албанию и предстал там перед царем массагетов Санесаном, то в своей проповеди, в числе прочих назиданий, он утверждал, будто «богу ненавистны грабеж, захват, убийство, жадность, покушение на чужую собственность и т. п.» Ему ответили сердито: «Если не будем грабить, если не будем захватывать чужое имущество, то чем же мы и множество наших воинов должны жить?» Затем царь Санесан и его вельможи стали размышлять: «Явившись к нам с такими проповедями, он хочет лишить нас храбрости при добывании, необходимых для жизни средств; если мы послушаемся его и примем христианство, то иссякнут источники нашего существования». И добавили: «Это хитрость армянского царя; он прислал к нам этого человека, чтобы с помощью христианского учения прекратить наши набеги и приостановить наши походы на его страну. Давайте убьем этого человека, а сами пойдем походом на Армению и обогатим нашу страну добычей…»

Так и сделали. Божьего человека привязали к хвосту дикой лошади и пустили по равнине Ватнян.

Теперь ясно, каких соседей имела Армения. Но ведь албанцы были еще одними из лучших соседей. А армянам предлагали бороться с такими варварами лишь только христианским смирением.

Большая часть чужестранных иноков были, как уже сказано, аскетами, пустынниками, которые своим мертвенным примером убивали все живое. Остальные входили в разного рода церковные братства, овладевшие монастырями. Насколько первые презирали жизнь и радости бытия, настолько последние использовали все средства для обогащения своих монастырей.

Достойно сожаления, что именно они оказались учителями армян. В школах, учрежденных Просветителем в дни Трдата, и в школах, основанных Нерсесом Великим при Аршаке II, господствовали греческий и сирийский языки, и все преподавание велось с помощью греческих и сирийских книг. Задача обучения состояла в том, чтобы познакомить учеников с христианством и его священными книгами, а последние были написаны на этих двух языках, ставших языками школы. Армянский язык, армянское письмо и литература были изгнаны из школ Армении, так как еще не существовало священных книг в армянском переводе, а армянский литература оставалась по содержанию языческой, и потому ею пренебрегали.

Эти греческие и сирийские школы, руководимые греческими и сирийскими клириками, могли оказаться весьма опасными, если бы их влияние вышло за пределы монастырских стен и распространилось среди народа. Но они находились только в стенах монастырей, и народ в них не обучался; школы готовили только церковнослужителей, воспитанных на греческом и сирийском языках.

Эти чужие, чуждые и непонятные армянину языки господствовали в армянских церквах. Все священные книги, молитвы и песнопения читались и пелись на этих языках. Народ в них ничего не понимал и не видел от церкви никакой пользы. Это и было причиной той исключительной медлительности, с какой христианство распространялось в Армении.

Армянский язык сохранялся в старых языческих песнях, которые все еще пелись народом и которые он по-прежнему любил. Армянский язык сохранялся в старых языческих обрядах, которые еще не были забыты народом. Армянский язык оставался в устах народа, подвергаясь преследованию со стороны чужестранного духовенства.

После всего этого становится понятным, какое разрушительное влияние могли иметь многочисленные монастыри с их чужестранными клириками, когда народ свое умственное воспитание и знание вынужден был получать из чужих рук.

Впрочем, чужестранное духовенство недолго оставалось под своим аскетическим покровом. Богатство постепенно сняло с него маску фальшивого благочестия. Монахи, презиравшие мирскую славу и радости, те, что прежде прикрывали свою наготу лохмотьями, ходили босые, питались кореньями и растениями, по мере того как богатели сами и обогащали свои монастыри, начали не только вести чрезмерно расточительную жизнь, но и стали чрезмерно тщеславны.

В своем месте упоминалось, что последние цари из Аршакидов отчасти исправили ошибку Трдата тем, что не разрешили чужестранному духовенству занимать церковно-административные должности, как например, должности епископов епархий, но терпели их пребывание в монастырях. Высшая духовная власть — католикосат — была привилегией дома Просветителя, лишь позднее перейдя на время к роду Албианоса. Должности епархиальных епископов стали привилегией коренных жителей армянского происхождения. Исключения бывали очень редки.

В последние дни царствования Арташеса III чужестранное духовенство попыталось занять не только епархиальное епископство, но даже захватить в свои руки патриарший престол. Тяжелые обстоятельства того времени помогли им. Династия Аршакидов была в состоянии упадка. У царя уже не было прежней власти. Среди нахараров свирепствовал раскол. Они восстали против Аршака и предпочли нести на себе тяжелый гнет чужеземцев, чем подчиниться своему царю. Армения находилась в агонии. Не хватало лишь последнего удара, который и был нанесен персом последнему представителю дома Аршакидов.

Чужестранное духовенство постаралось воспользоваться все этим.

Отныне выборы католикоса, зависевшие издревле только от царя Армении, нахараров и армянского народа, оказались в руках вероломных чужестранных владык. Сурмак был первым, подавшим пример измены; он занял патриарший престол по приказу персидского царя Врама. Его примеру последовали сирийцы Бркишо и Шмуэл, опять-таки по назначению персидского царя. С какой жадностью эти предатели стали расхватывать епархии и овладевать собственностью епископов, об этом история сохранила факты, достойные сильного осуждения.

Эти изменники стали позорным оружием в руках персидского царя и дали ему возможность деспотически вмешиваться во все порядки свободной армянской церкви. Даже право рукоположения епископов и передачи им епархии перешло в руки персидского царя. Армянский католикос оказался другом и сотрудником персидского «марзпана», которому в то время была подчинена Армения.

Все эти печальные события произошли тогда, когда последний представитель дома Просветителя, Саак Партев, был еще жив. Хотя сириец с помощью деспотической руки персидского царя и отнял у него патриарший престол, Саак успел завершить великое дело спасения Армении. Он сошел со сцены, но победа осталась за ним. Будучи последним преемником Просветителя, он нанес последний и самый сильный удар, которым сокрушил будущность чужестранного духовенства. Пророчески предсказав грядущие опасности, он успел соорудить против них крепкую стену. Правда, царский трои Аршакидов пал, патриарший престол подчинился персидской власти, но Саак все же спас церковь, спас народ.

Каким же образом?

Великий пастырь Саак Партев при участии своего сподвижника Месропа создал армянские письмена и новую письменность. Армянский язык приобрел господство в армянских школах и в армянской церкви. Армяне стали молиться и читать на своем языке. Это принесло смерть чужестранному духовенству. До этого времени, как мы видели, в армянской школе господствовали греческий и сирийский языки; греки и сирийцы были учителями армян. Когда был изобретен армянский алфавит, они были изгнаны. После перевода всех, священных книг на родной язык и церковь и школа стали подлинно национальными, и народ освободился от попечения чужестранного духовенства. А захваченный ими изменой католикосат просуществовал очень недолго.

Вот каким образом последний представитель рода Григория Просветителя, Саак Партев, заложил основы возрождения армян, основы «Золотого века», когда Армения снова ожила и когда пало господство тьмы…

Море было спокойно. Волны нежно ластились к скалистым берегам острова Патмос, точно боясь смутить его вечерний покой. Солнце уже начинало клониться к закату, а догорающие лучи его ласково скользили по усыпанному белыми камешками берегу и по красивым раковинам, как бы медля с ними расстаться.

Одинокий остров производил впечатление гриба, выросшего из-под воды. Остров был почти безводен: ни река, ни ручей не орошали его буйную зелень. Море своими влажными и обильными испарениями, точно животворная теплица, оживляло его вечнозеленую растительность. На неровной конусообразной поверхности острова пышно цвели и разрастались разнообразные растения. Вот своенравная смоковница, выбросив оголенные корни из расщелины утеса, покрыла его грудь своими широкими листьями. Местами виднеются, точно улыбаясь, ярко-пурпуровые цветы граната. Там и здесь гигантские кипарисы, поднявшись до неба, целуются с облаками. Лучи солнца не в силах проникнуть, в гущу их листвы, где царит ублажающая прохлада. Казалось, на этот пустынный остров еще не ступала человеческая нога; не было там и зверей. Лишь изредка белый кролик, подпрыгивая и боязливо озираясь, выскакивал из кустов и скрывался в их гуще. Даже птицы не осмеливались перелетать через неизмеримое пространство моря, чтобы приблизиться к негостеприимным берегам острова. И только дерзкие воробьи со своими крикливыми птенцами нарушали его глубокий покой беспокойным чириканьем и гамом.