Читать онлайн «Наследник фараона». Страница 31

4

Люди шли в поход, сопровождаемые упряжками быков и навьюченными ослами. Хоремхеб устремился вперед в своей колеснице, а старшие офицеры отправились в своих носилках, жалуясь на жару. Я был доволен, что сижу на спине осла, как и мой приятель квартирмейстер, и захватил с собой свой медицинский ящик, на который я очень рассчитывал.

Колонна двигалась до вечера с одной только короткой передышкой, во время которой людям разрешили поесть и выпить. Все больше народу натирало себе ноги и оставалось на обочине не в силах подняться, несмотря на пинки и побои сержантов. Люди попеременно ругались и пели. Когда тени стали удлиняться, послышался свист стрел со стороны скал, окаймляющих дорогу, и то и дело доносился крик из рядов, где кто-то хватался за плечо, пронзенное стрелой, или падал головой вперед на дорогу. Хоремхеб, не обращая на это внимания, мчался вперед, а его солдаты бежали трусцой. Легкие колесницы расчищали дорогу впереди, и скоро мы увидели лежащие по обочинам дороги тела кабиров в разодранных одеждах, во рту и в глазах у них кишели мухи. Некоторые из наших людей выходили из строя, чтобы перевернуть их тела в поисках добычи, но взять было нечего.

Квартирмейстер потел на своем осле и наказал мне передать последнее «прости» его жене и детям, ибо чувствовал, что пришел его последний день. Он сказал мне, где найти в Фивах его жену, и просил меня последить за тем, чтобы никто не ограбил его труп — в случае, если все мы доживем до вечера, — добавил он, мрачно покачав головой.

Наконец перед нами открылась широкая равнина, на которой лагерем расположились кабиры. Хоремхеб дал приказ трубить в рога и приготовился к атаке, поместив копьеносцев в центре, а стрелков — на флангах. Колесницы, кроме нескольких более тяжелых, он отослал, чтобы они делали свое дело в других местах, и они унеслись с такой быстротой, что пыль взметнулась вверх и скрыла их. Из долин по ту сторону холмов поднимался дым от горящих селений. Казалось, что на равнине несчетное количество кабиров, и их завывания и крики наполняли воздух, когда они надвигались на нас. Их щиты и острия копии угрожающе сверкали на солнце.

Хоремхеб громко закричал:

— Распрямите колени, вы, жабы, ведь бойцов среди них мало, а то, что вы видите: скот, женщины и дети — все это будет вашим до наступления ночи. В их кухонных горшках вас ждет горячая еда. А теперь прочь отсюда, чтобы мы могли поесть, потому что я уже голоден, как крокодил!

Но войско кабиров, далеко превосходившее нас численностью, подошло ближе. Острия их копий сверкали, и битва не сулила мне ничего приятного. Ряды наших копьеносцев дрогнули, и они озирались по сторонам так же, как и я. Сержанты размахивали плетями и ругались, но, конечно, люди были слишком измучены, чтобы повернуться и убежать; они сомкнули ряды, а лучники в беспокойстве натянули тетиву своих луков, дожидаясь сигнала.

Приблизившись, кабиры издали свой боевой клич — вой столь ужасный, что кровь застыла у меня в жилах и ноги подкосились подо мной. Тут же они выстрелили, пуская стрелы на бегу. Жужжание стрел — бзззт, бзззт — напоминало жужжание мух. Я не знаю более невыносимого звука, чем свист стрелы, пролетающей мимо ушей. Все же я приободрился, увидев, как мало вреда они принесли, ибо они либо пролетали над нашими головами, либо отскакивали от щитов.

Тут Хоремхеб закричал:

— За мной, ублюдки!

Его возничие отпустили поводья и умчались за ним; лучники все как один выпустили стрелы, тогда как копьеносцы бились за колесницами. Из всех глоток вырвался крик — еще более ужасный, чем вой кабиров, ибо каждый кричал для себя, чтобы заглушить страх. Я тоже закричал во всю силу своих легких и нашел в этом большое облегчение.

Колесницы врезались в ряды нападающих кабиров и промчались на передовую; над взвихренной пылью и летящими копьями мелькал оперенный шлем Хоремхеба. Вслед за колесницами пошли в атаку копьеносцы под своими боевыми знаменами с их львиными хвостами и соколами, тогда как разбросанные по равнине лучники осыпали градом стрел смятенного врага. С этого момента все смешалось в один сплошной чудовищный, грохочущий, стучащий, орущий, вопящий хаос. Стрелы со свистом проносились мимо моих ушей; мой осел испугался и метнулся в самую гущу битвы, и я завопил и в отчаянии ударил ею ногами, но не смог его сдержать. Кабиры бились решительно и бесстрашно, и те, кто был затоптан ногами лошадей, все еще кидались со своими копьями на тех, кто нападал на них, и не один египтянин был убит, собираясь отрезать руку своей жертвы как трофей. Кровь лилась обильней, чем солдатский пот, и все росли стаи воронов, кружившихся над нами.

Внезапно кабиры испустили яростный крик и начали поспешно отступать, ибо увидели, что колесницы, посланные в объезд равнины, ворвались в их лагерь; их женщин хватали и угоняли их скот. Этого зрелища они не смогли перенести и побежали на выручку, и это было их погибелью. Колесницы повернули на них и их рассеяли, с остальными разделались копьеносцы и лучники. Когда солнце село, равнина была полна безруких трупов, лагерь был в огне, и отовсюду слышался рев обезумевшего скота.

Опьяненные победой, наши люди продолжали резню, прокалывая копьями все, что им попадалось, убивая мужчин, уже сложивших оружие, проламывая детям черепа своими дубинками и неистово стреляя из луков в панически бегущий скот, пока Хоремхеб не приказал трубить в рога. Тогда офицеры и их подчиненные опомнились и разогнали толпу своими плетьми. Но мой ошалевший осел все еще скакал по полю боя, брыкаясь и подкидывая меня на своей спине, как мешок с мукой, тогда как я был ни жив ни мертв. Солдаты смеялись и дразнили меня, пока наконец один из них не стукнул осла по морде древком своего копья, заставив животное остановиться, так что я смог спрыгнуть на землю. С этого времени я стал известен среди них как Сын Дикого Осла.

Всех пленных согнали в огороженные места, оружие было сложено, пастухов послали собрать скот. Число кабиров было так велико, что многие из них сумели убежать, и Хоремхеб предполагал, что они будут бежать всю ночь и не очень-то поторопятся вернуться. При свете горящих шатров и повозок с фуражом принесли священный ящик и поставили его перед Хоремхебом. Он открыл его и извлек оттуда Сехмет Львиноголовую, резная грудь которой гордо вздымалась при свете костров. Ликующие солдаты окропили ее каплями крови, текущей из их ран, и бросили перед ней отрубленные руки в знак победы. Из них образовалась большая груда, и некоторые бросали в нее даже по пять-шесть рук. Хоремхеб даровал им цепи и браслеты и дал повышение наиболее храбрым. Он был в пыли и запачкан кровью, которая стекала с его золотой плети, но его глаза улыбались воинам, когда он приветствовал их как своих веселых драчунов и головорезов.

Мне пришлось много поработать, так как копья и дубинки кабиров оставляли страшные раны. Я работал при свете горящих шатров, и крики раненых смешивались с воплями женщин, которых тащили солдаты, получившие их по жребию. Я промывал и сшивал зияющие раны, вправляя кишки в разорванные животы, и водворял на место свисающие с черепа лоскуты кожи. Тем, кто был безнадежен, я давал пиво и снотворное, чтобы ночью они отошли с миром.

Я взял на себя также заботу о некоторых кабирах, которым ранения не дали убежать, я зашивал и перевязывал их раны. Не знаю, зачем я это делал, может быть, полагая, что Хоремхеб, продавая их в рабство, выручит за них больше, если я их вылечу. Но многие из них не хотели моей помощи и предпочитали разрывать свои свежие раны, услышав крики своих детей и плач похищенных женщин. Они подгибали ноги, натягивали на голову свои лохмотья и истекали кровью.

Я наблюдал за ними и все меньше гордился нашей победой. Они были всего лишь жалкие голодные дети пустыни, которых изобилие сирийских долин, богатых скотом и хлебом, толкало на отчаянные набеги. Они были измождены и часто страдали глазными болезнями. Хотя они были отважны, вселяли ужас во время боя и оставляли за собой хвост горящих селений, я мог испытывать лишь сострадание, глядя, как они натягивают на голову свои отрепья, чтобы умереть.

На следующий день я встретил Хоремхеба и попросил его устроить надежную стоянку, где могли бы долечиваться солдаты с особо тяжкими ранениями, ведь если взять их в Иерусалим, они непременно погибнут по дороге.

Хоремхеб поблагодарил меня за помощь и сказал:

— Я не ожидал от тебя такой отваги, какую ты проявил вчера, врезавшись на своем полоумном осле в самую гущу битвы. Ведь ты не знал, что на войне работа врача начинается тогда, когда кончается бой. Я слышал, что люди прозвали тебя Сыном Дикого Осла, и, если хочешь, я возьму тебя в бой в своей собственной колеснице. Несомненно, тебе везет, раз ты уцелел, ведь ты никогда не держал в руке ни копья, ни дубинки.

— Твои люди прославляют твое имя и клянутся идти за тобой повсюду, куда бы ты их ни повел, — сказал я, чтобы польстить ему. — Но как же это ты даже не ранен, хотя ринулся в одиночку в самую гущу копий? Хранит ли тебя некая волшебная сила и как это получается, что ты не испытываешь никакого страха?