Читать онлайн «Царь Саул». Страница 24

— Настало время, и племена ибрим вспомнили о своих былых победах. Их певцы-машалы распространяют старые небылицы про Шамшо[44], который будто бы побивал ослиной челюстью тысячи пеласгов. — Жрец Долон негодующе нахмурился. — Будто бы этот Шамшо обладал невиданной силой, данной ему эшраэльским богом. А заключалась сила в его длинных, никогда не стриженных волосах. Но красивая девушка нашего народа заманила, усыпила его и остригла ему волосы. Тогда только и удалось, как поют машалы, схватить Шамшо, ослепить его и заковать в цепи. Но когда волосы отросли до нужной богу Эшраэля длины, силач Шамшо, ослеплённый, разломал колонны в храме Дагона в Газе. Храм рухнул, под обломками погибло много пеласгов и сам ибримский герой.

Все сидевшие на террасе дворца слышали об этой неприятной для пеласгов легенде. Однако из уважения к старшему жрецу напоминание о Шамшо из уст Долона выслушали с терпеливой вежливостью. Только мореход Кратос спросил, усмехаясь:

— Эти старинные басни могут отражать действительные события?

— Ну, ты ведь знаешь, стычки и сражения между пеласгами и пришельцами из пустынь Синая происходили всегда. Иной раз им удавалось одержать верх, особенно если учесть постоянные междоусобицы наших князей. — Долон сделал жест, выражающий осуждение и досаду. — А храм Дагона, и правда был разрушен. Но Шамшо здесь не повинен. Просто опять проснулся под землёй дракон Рахаб. Он начал ворочаться, поднимать в море огромные волны, трясти горы и разрушать жилища. Тут сказители народа ибрим и приписали разрушение храма своему силачу.

— Почему столь пристрастные сказители оставили для детей и внуков историю о девушке-пелиштимке, укротившей и обманувшей могучего Шамшо? — удивился князь Полемен.

— Преданиям о Шамшо и красавице Далиль уже пять столетий. Может быть, и больше. Про девушку из города Газы рассказывали, что ни один мужчина не в силах был противиться её прелести и очарованию. Щёки её рдели, как роза, а уста, как степной мак весной. Говорили, будто она носила на шее янтарное ожерелье, на руках золотые браслеты, в ушах подвески с бирюзой. Таким же голубым, а возможно — зелёным, как море, блеском пленительно сияли её глаза в длинных ресницах.

Впрочем, некоторые знатоки считают, что глаза Далиль были чёрными. И многие юноши в те времена просили при встрече с ней: «Уклони очи твои, не поднимай их при свете дня, потому что голова моя из-за этого кружится, а сердце тоскует». Ноги её были прекрасны, фигура подобна изящному кувшину, сделанному руками мастера.

Долон засмеялся и добавил весело:

— Стан её казался стройным, как пальма, а грудь похожа на две половинки спелого граната…

Это считалось приевшимся сравнением и воспринималось комически. Военачальники и знатные пелиштимки тоже засмеялись, понимая, что старый жрец шутит. Тем более, рассуждения о женской красоте и её восхваление не считалось среди пеласгов чем то непристойным.

— Моя бабушка как-то говорила мне, — серьёзно сказала одна из молодых женщин, оставшихся с княгиней, — что Далиль из нашего рода. В преданиях говорилось: она была очень привлекательна и белотела. А волосы у неё светились, как бронза с позолотой. Вот такие же у княгини Алесо, нашей дорогой госпожи.

Настал вечер. Солнце опустилось в потемневшее море. Шум прибоя усилился, белая полоса вскипала вдоль пелиштимского побережья. Чайки бело-розовыми стаями летели на ночлег. Вороны мчались крылатыми табунами к лесистым вершинам гор.

В этот вечер люди Аскалона медленными вереницами поднимались по широкой каменной лестнице к храму бога Дагона.

Мужчины шли в безрукавных рубахах, вышитых на груди мним и жёлтым орнаментом. На одно плечо они набрасывали короткий плащ. У всех были бритые мужественные лица с твёрдыми и правильными чертами. Большинство светлоглазы, с длинными русыми волосами до плеч. У некоторых волосы собраны на затылке в пучок или полностью обриты — лишь с клоком волос на темени. Это означало принадлежность к знатному роду.

Красные платья женщин свободно ниспадали до щиколоток, на которых тихо звенели медные или серебряные ножные браслеты. На руках пелиштимки также носили браслеты с вкраплением сердолика и бирюзы. Украшения богатых были из золота, редкого нефрита, янтаря и топаза. Расшитые цветами накидки застёгивались на плече брошью в виде изогнувшейся ящерицы.

Замужние женщины предпочитали высокую причёску. Вырез на их платьях низко открывал смуглую грудь. Пелиштимки надевали по несколько ожерелий — из золотых кружков, изображений рыбок и птиц, из белого и розового коралла. Девушки заплетали длинные волосы в две или четыре косы, носили лёгкие сандалии. До замужества они могли свободно завести себе друга и вообще гулять, где вздумается в любое время. Но горе тому мужчине, который попытался бы насильно овладеть пелиштимкой или как-нибудь обидел женщину свободного племени. Такого преступника ждала смерть, кто бы он не был по положению и богатству.

Итак, пеласги толпой проходили в храм, вскидывая руки ладонями вверх перед статуей Дагона — обнажённого мужчины без бороды, опиравшегося на длинное весло. Оно сияло яркой медью при свете факелов.

Внутренность храма — огромная галерея из кирпича, подпёртая двумя рядами квадратных колонн. Уходящие в полумрак свода гладкие стены были выкрашены кроваво-алыми полосами. Поперёк них ассиметрично расположились белые ромбы, наполненные крупно начертанными чёрными крестами — символами четырёхсторонности направлений. Рисуночные символы изображали север в виде коня с развевающейся гривой, запад — ладьёй под парусом, юг отождествлял безобразный скимен — сухопутный крокодил, а восток птица: петух или фазан. Над алтарём, отделанным железняком и красноватым гранитом, искусные росписи привлекали внимание видом наполовину взошедшего солнца и серповидной луны, лежавшей рогами вверх.

У стен святилища дымились бронзовые треножники. Трепетными огнями в них горело благовонное масло. Тени людей бродили по потолку, создавая атмосферу таинственности, а золочёные свастики (символ солнцеворота) и розетки над алтарём торжественно струили брезжущий отсвет.

На высоких подставках стояли большие глиняные кувшины: раскрашенные человеческие головы. Они наполнялись освящённым жрецами пивом. В обыденной жизни пеласги, как давние жители Ханаана, чаще пили виноградное вино. Но традиционным напитком предков, употребляемым в случаях ритуальных торжеств, считалось ячменное или полбяное пиво. Кроме кувшинов-голов, вдоль широкого алтаря искрились в трепетном свете треножников дорогие египетские сосуды и вазы из порфира, зелёного шифера и желтоватополосого, полусквозящего алебастра.

Подпорки малых алтарей (по бокам центрального) были выполнены в форме мощных бычьих ног из позолоченной бронзы, а подлокотники золотого кресла, в котором сидел главный жрец Долон, изображали оскаливших пасти львов.

Вокруг Долона совершали священные действия, пели молебствия и славословия богам младшие жрецы в белых до пят одеждах. Принесение в жертву быков (пеласги не сжигали на алтарях баранов или козлят) происходило во дворе храма. После служения богам зажаренные куски жертвенного мяса обильно раздавали присутствующим и наливали в деревянные ковши-утицы пиво из глиняных кувшинов.

Князь Аскалона Полимен, его жена, рыжеволосая красавица Алесо, и начальник флота, огромный могучий Кратос, стояли в первом ряду молящихся. Остальные (знатные и простолюдины) толпились вперемежку, задевая друг друга плечами, но не придавая этому значения, и соблюдали все положенные в храме правила поведения, настроенные благоговейно и добродушно.

Когда служение подошло к концу, старик с вислыми по грудь усами поднялся из золотого кресла и воскликнул сильным, высоким голосом:

— Да вознесутся наши молитвы и жертвенные курения к лицу великого Дагона, покровителя пеласгов! Да придаст великий Дагон мощи и доблести нашим вождям и воинам, идущим ни битву с враждебными племенами, дерзнувшими ополчиться на нас! Прими, князь Полимен, священную булаву, как начальниц нашего войска, и победи врагов!

Черноволосый Полимен подступил к алтарю. Принял из рук старшего жреца бронзовую булаву с железным навершием — расходящимися, как лепестки цветка, острыми гранями. Полимен поцеловал полководческий жезл и стал прощаться с женой.

То же самое происходило и между другими, уходящими на войну мужчинами, их жёнами, матерями, сёстрами и невестами. Женщины не плакали, провожая на смерть родных.

— Вернись со славой или умри героем, — говорили они, улыбаясь и обнимая воинов.

Те, кто собирался отправиться к назначенному месту в свой отряд, уходили группами с озабоченным видом. Им предшествовали юноши-факельщики. Не участвовавшие в походе, спокойно расходились по домам с женщинами и стариками. Ремесленники и слуги, как правило, не воевали, оставаясь в городах. Не принимали участия в сухопутных сражениях и моряки. Кратос направлял иногда в помощь князьям жаждущую проявить себя на поле битвы пылкую молодёжь.