Читать онлайн «Королева Виктория». Страница 18

8. МЕЛЬБУРН

«Его главной целью жизни стало образование, обучение и формирование наиболее интересной и характерной личности в мире».

С каждым днем люди все больше и больше говорили о новой королеве, выражая по поводу ее первых шагов свой восторг. Перед дворцом Сент-Джеймс стала собираться огромная толпа народу, которая выкрикивала ободряющие лозунги и ждала появления юной королевы перед открытым окном. А Виктория с нескрываемым удовольствием прислушивалась к восхваляющим ее голосам, бледнела от волнения и не могла сдержать слез умиления. Такие же толпы людей сопровождали ее карету, когда кортеж следовал в палату лордов 17 июля 1837 г., чтобы впервые распустить парламент и назначить новые выборы. Позже королева писала принцессе Феодоре, что всегда ощущала необыкновенный прилив энергии и благоговела, «повсюду встречая такой восторженный прием в величайшей столице мира от тысяч и тысяч людей. Я действительно не заслужила таких похвал за все то, что мне удалось сделать».

Чарльз Гревилл отмечал, что во время своей второй встречи с членами Тайного совета королева Виктория вела себя так, словно всю жизнь «только тем и занималась, что руководила деятельностью этой важной организации». «Она выглядела прекрасно, и, хотя имела совсем небольшой рост и не выражала абсолютно никаких претензий на красоту, изящество ее изысканных манер и добродушное выражение лица создавали образ доброго ангела, а ее юность и непосредственность завораживали каждого, кто имел счастье приблизиться к ней».

Княгиня Ливен, одна из наименее снисходительных ее критиков, тоже была весьма поражена разницей между ее по-детски простым и наивным лицом и зрелостью благородных и по-королевски великодушных манер. «Все министры, — отмечал по этому поводу министр иностранных дел лорд Пальмерстон, — которым приходилось общаться с ней, вскоре обнаруживали, что она представляет собой весьма неординарную личность».

Многие из тех, кто впервые видел королеву, были очень удивлены ее маленьким ростом, составляющим не более пяти футов. А она сама объясняла лорду Мельбурну, что постоянные тревоги и нервные напряжения, вызванные «кенсингтонской системой», затормозили ее рост. Примерно то же самое она писала и дядюшке Леопольду, который слишком часто упоминал ее маленький рост, даже выражая надежду, что со временем она еще может подрасти. Однако позже королева Виктория жаловалась, что он так и не удосужился соврать и сказать, что она действительно немного подросла. А когда она прислала ему свой портрет, он тут же ответил, что главное в ее личности заключается совсем не в росте, а в достоинствах.

Кроме того, стало общим местом отмечать, что при ее росте она отличалась склонностью к полноте и во многом напоминала своего дедушку Георга III из ганноверской династии, который также был мал ростом, полным, с необыкновенно голубыми глазами. В первые недели правления Виктории за ней пристально наблюдала жена американского министра Эндрю Стивенсона. «Ее бюст, — отмечала она во время одного из званых ужинов, — чрезвычайно хорош, как, впрочем, и у всех английских женщин. Ее руки и ноги маленькие и необыкновенно изящные... Ее глаза голубые, большие, а рот, который можно считать самой неудачной чертой, всегда немножко открыт. Ее зубы маленькие и короткие, а когда она смеется, то хорошо видны десны, а это также не украшает». Однако смех королевы Виктории, как вспоминала впоследствии миссис Стивенсон, производил весьма приятное впечатление. Он был наполнен «юношеской беззаботностью и наивной радостью». Другие современники также отмечали ее веселый и приятный смех, а также жизнерадостный и чистый голос, отличавшийся необыкновенной мелодичностью.

Томас Криви, который был приглашен на ужин в павильон Брайтон, замечал позже, что «самые свои яркие качества королева обнаруживала в условиях полной свободы и раскрепощенности... Ее смех отличался редкой чистотой, радостью и неподдельной искренностью... Смеялась она широко, демонстрируя не очень красивые десны... Ест она так же широко и жадно, как и смеется. Можно даже сказать, что она не ест, а заглатывает пищу... Она часто заливается густой краской смущения и смеется так искренне, что обезоруживает практически каждого, кому посчастливится иметь с ней дело. Ее голос безупречен, и то же самое можно сказать и о выражении ее лица, когда она намеревается произнести что-либо или сделать нечто приятное для окружающих».

После непродолжительного разговора с королевой лорд Холланд, канцлер герцогини Ланкастерской, буквально 6ыл очарован этой юной особой, оказывал ей всяческие знаки внимания и даже «немножко влюбился» в нее. «Как и все в этом мире, — отмечал он позже, — я был очарован и удивлен»[11].

Несмотря на свою скромность и даже некоторую неуверенность, проявляющуюся в присутствии людей, которых она считала интеллектуально превосходящими себя, королева Виктория умела быть и строгой, часто ставя на место всех тех, кто имел неосторожность обидеть ее своим невниманием или поведением. Так, например, она жестко отчитала одну из своих придворных, молодую и красивую герцогиню Сазерленд, которая почти на полчаса опоздала на ужин. Виктория без колебания сделала ей выговор и решительно заявила, что «очень надеется на то, что ничего подобного впредь не повторится». Аналогичные выговоры неоднократно получали от нее и другие придворные дамы аристократического происхождения. При этом она говорила лорду Мельбурну, что очень не любит делать такие замечания, но тот поддержал Викторию и добавил, что она должна требовать от окружающих уважения к себе, иначе те рано или поздно начнут пользоваться ее слабостью и в конце концов перестанут воспринимать как королеву.

Как остроумно заметил Чарльз Гревилл, юная королева уже начала демонстрировать свой характер и не оставляла никаких сомнений в том, что по мере обретения большей уверенности в себе она выработает сильную волю и непреклонность.

Кроме того, королева Виктория могла быть и довольно эгоистичной, позволяя себе совершенно не обращать внимания на те трудности, которые причиняла людям из ближайшего окружения. В сентябре того же года, к примеру, она ехала в карете в Виндзорский дворец, заметно продрогла и решила немного прогуляться, чтобы согреться. «Разумеется, все ее придворные дамы вынуждены были сделать то же самое, — рассказывала леди Тэвисток Томасу Криви. — Все ужасно замерзли, промокли до нитки и промочили ноги». В тот раз бедная леди Тэвисток с трудом добралась до дворца, а потом долго не могла отыскать сухие чулки и другую одежду... Нет никаких сомнений, что она сочла королеву своенравной и капризной девчонкой.

Точно так же, вероятно, относились к королеве и другие придворные дамы, которые вынуждены были долго торчать в гостиной, дожидаясь, когда все джентльмены покинут обеденный зал. «Я слышал, — вспоминал лорд Холланд, — как герцогиня Кентская откровенно выражала свой протест по этому поводу и первой нарушала давнее правило и удалялась в свои покои на полчаса каждый вечер, чтобы привести себя в порядок, затем она могла вернуться и сидеть при своей дочери или играть в вист. Было крайне неприятно видеть, как все придворные дамы — молодые и пожилые, замужние и незамужние — стояли вдоль стены и наблюдали, как мы выходим из столовой и тем самым позволяем им заняться своими делами, когда королева присаживалась на софу».

По той же самой причине многие гости королевы не находили ее званые ужины слишком веселыми и захватывающими. Чарльз Гревилл, например, приглашенный на званый ужин к королеве в марте 1838 г., описал один из таких ужинов, упомянув, что среди приглашенных были лорд Роузбери с супругой, лорд и леди Грей, лорд Оссаслтон и ганноверский министр барон Мюнхгаузен. Королева Виктория и герцогиня Кентская появились в зале как раз перед приглашением на ужин. Впереди них шествовали лорд Чемберлен и лорд Конингэм, а замыкали процессию шесть ее придворных дам[12].

«Она поздоровалась за руку с женщинами, слегка поклонилась мужчинам и сразу же направилась в обеденный зал, сопровождаемая бароном Мюнхгаузеном, который уселся рядом с ней. С другой стороны от королевы сел лорд Конингэм.

...После окончания ужина все дружно выпили за здоровье королевы. Эта вульгарная традиция существовала в течение двух последних правлений и вызывала неприятное чувство.

Разумеется, нет ничего предосудительного в том, чтобы выпить за здоровье королевы в другом месте и при других условиях, но только не за ее столом и не по команде придворного чиновника...

Когда мы встали из-за стола и направились в гостиную, у двери произошло минутное замешательство. Королева подошла к каждому из гостей и удостоила его коротким разговором. Поскольку все слова монархов являются слишком важными для истории, я постараюсь воспроизвести их с наибольшей точностью и аккуратностью.