Читать онлайн «Ганнибал». Страница 37

Между тем положение Ганнибала становилось с каждым днем хуже и хуже. Он по-прежнему стоял у стен Гереония. Продовольствие кончалось; накануне битвы при Каннах у карфагенян был только десятидневный запас. Пополнить его было негде: все, что возможно, пунийские солдаты уже опустошили и разграбили. В лагере Ганнибала происходили волнения. Иберийцы готовились перейти на сторону неприятеля [Ливий, 22, 40, 7 — 9]. Воины требовали жалованья и роптали сначала на нехватку продовольствия, а потом и просто на голод. Положение сложилось такое, что иногда и самому Ганнибалу приходила в голову мысль бросить пехоту и со всадниками пробиваться в Галлию [Ливий, 22, 43, 2 — 4].

В этой ситуации Ганнибалу, естественно, было на руку стремление Варрона как можно скорее дать сражение, и он делал все, чтобы укрепить римского военачальника в его намерении.

Однако мы плохо осведомлены о кампании 216 года. По рассказу Полибия [3, 107, 1 — 7], еще до прибытия к римской армии новых консулов Ганнибал вывел свои войска из лагеря под Гереонием и занял крепость в Каннах — небольшом городке, куда римляне свозили продовольствие. Командовавшие римской армией до прибытия консулов Сервилий и Атилий требовали от сената инструкций, так как при сближении с неприятелем уклоняться от битвы никак невозможно, поскольку страна подвергается разграблению и союзники ропщут. Сенат высказался за то, чтобы дать сражение, однако приказал дождаться прибытия новых консулов. Консулы явились в действующую армию, когда Ганнибал уже давно и прочно занимал Канны; первые столкновения накануне знаменитой битвы произошли возле этого города [Полибий, 3, 110].

В повествовании Полибия имеются некоторые сомнительные детали. Прежде всего, для того чтобы принять решение о дальнейшей стратегической линии, проконсулы не нуждались в указаниях сената: они могли и должны были сделать это своею властью, сообразуясь с обстоятельствами. Во-вторых, и Сервилий, и Атилий, придерживавшиеся точки зрения Фабия, не могли внезапно и так резко изменить свою позицию и говорить о необходимости сражения. Ведь, по сути дела, обстоятельства не изменились. Странной кажется и позиция сената, до этого момента активно, сколько мы знаем, противодействовавшего авантюристическим, с его точки зрения, замыслам Варрона; теперь обнаруживается вдруг, что сенат разделяет военно-политическую концепцию Варрона. Перед нами явно традиция, призванная обелить незадачливого консула и возложить ответственность за Канны на сенат, будто бы требовавший сражения. Нас, однако, больше интересует другое: прав ли Полибий, когда пишет, что карфагеняне в самом начале кампании заняли крепость в Каннах. Принципиально ничего невозможного в этом нет. Тем не менее, если явно неправдоподобно то, о чем пишет Полибий как о следствии занятия Канн, тень сомнения падает и на последнее указание. К тому же, пока Сервилий и Атилий находились во главе римской армии, Ганнибал не мог иметь сколько-нибудь обоснованную надежду вынудить их своими действиями на бой, от которого они все время уклонялись, а занятие Канн его положения существенно не меняло. Такая операция имела бы смысл только в том случае, когда перед Ганнибалом стоял новый противник, мечтавший о победе и быстром завершении войны.

Тит Ливий [22, 41, 1 — 4] иначе и, по-видимому, более достоверно изображает кампанию 216 года. Когда в действующую армию прибыли новые консулы — Гай Теренций Варрон и Луций Эмилий Павел, они объединили действовавшие ранее и мобилизованные перед началом боевых операций воинские формирования и устроили два лагеря, меньший из которых выдвинули ближе к позициям Ганнибала (командование этим лагерем, где находились 1 легион и 2 000 союзников — всадников и пехотинцев, они возложили на Гнея Сервилия Гемина); в большем лагере находилась остальная часть армии. Марк Атилий Регул, человек уже преклонного возраста, получил разрешение вернуться в Рим.

Первое столкновение между римлянами и карфагенянами произошло, в общем, неожиданно для полководцев. Когда карфагенские солдаты в очередной раз вышли из лагеря в поисках хлеба и фуража, на них бросились римляне, чтобы воспрепятствовать грабежу; завязалась беспорядочная стычка, закончившаяся очевидным успехам римлян: из последних и их союзников было убито около 100 человек, тогда как карфагеняне потеряли примерно 1 700. Римляне врассыпную преследовали отступающего неприятеля, однако командовавший в тот день консул Л. Эмилий Павел остановил наступление, опасаясь засады. Варрон громко негодовал: враг выпущен из рук; если бы не бездействие, уже можно было бы кончить войну. В общем, не огорчался и Ганнибал: он понимал, что этот успех римлян укрепит у Варрона уверенность в победе и, следовательно, приблизит его, Ганнибала, к осуществлению своих замыслов.

Ганнибал решил прибегнуть к хитрости. Ближайшей же ночью он вывел свои войска из лагеря, оставив там все имущество. За горами по левую сторону он спрятал пехотинцев, справа — всадников; когда же римляне явятся грабить поспешно будто бы брошенный лагерь, Ганнибал рассчитывал напасть на них и уничтожить. Чтобы укрепить у римлян уверенность, будто лагерь покинут и карфагеняне поспешно бежали, Ганнибал оставил множество ярко горящих костров якобы для того, чтобы замаскировать свое отступление [22, 41, 6 — 9].

Когда рассвело, римские солдаты убедились, что пунийцы бежали, бросив свое имущество, и начали требовать от консулов, чтобы те немедленно вели их преследовать противника и грабить лагерь. Варрон добивался того же; Эмилий Павел настаивал, чтобы были приняты меры предосторожности, однако сумел только отправить на разведку отряд луканских всадников под командованием Мария Статилия. Вернувшись, разведчики доложили: засада, конечно, существует, огни оставлены только в той части лагеря, которая обращена к римлянам; палатки открыты, все дорогие вещи оставлены на виду, кое-где даже видно серебро, разбросанное на дороге как будто для приманки. Сообщение Мария Статилия произвело эффект, обратный тому, которого ожидал Эмилий Павел: воины стали еще громче и решительнее требовать, чтобы был дан сигнал к выступлению; в противном случае они пойдут сами и без сигнала. Варрон скомандовал выступать, и лишь в последний момент Павлу удалось остановить коллегу. Боевые значки легионов уже выносили за ворота, когда посланец Эмилия сообщил Варрону, что во время гадания на курах Эмилий не получил благоприятного предзнаменования. Суеверный страх побудил Варрона остановиться, но ему еще долго пришлось убеждать разгоряченных воинов вернуться в свой лагерь. Пока у ворот спорили, туда явились два раба. Один из них принадлежал формианскому, а другой — сицилийскому всадникам; во время предыдущей кампании их захватили нумидийцы, а теперь они убежали к своим хозяевам. Приведенные к консулам рабы объявили, что вся армия Ганнибала укрыта за горами в засаде [Ливий, 22, 42].

План Ганнибала, основанный на глубоком знании психологии солдата, в том числе и римского, провалился из-за сопротивления Эмилия Павла и из-за нелепой случайности — бегства двух рабов, которые выдали противнику все замыслы карфагенского полководца. Перед Ганнибалом снова встал вопрос, что делать дальше, и он решил переместиться в более теплые места Апулии, где раньше созревал урожай. Снова ночью карфагенские войска покинули лагерь, оставив там несколько палаток и огни, чтобы враг по-прежнему опасался засады. Однако на этот раз никакой засады не было. Ганнибал расположился лагерем у поселения Канны, обратившись тылом в сторону южного ветра, несшего с собой массу пыли. Показательно, что Ливий не знает о том, что Ганнибал занял каннский акрополь. Римляне, убедившись, что засады нет, двинулись следом за ним [Ливий 22, 43].

Оказавшись в непосредственной близости от Канн и от неприятельских позиций, римляне, как рассказывает Ливий [22, 41, 1 — 45, I], устроили, как и при Гереонии, два лагеря: больший на одном и меньший на другом берегу Ауфида, где вообще не было карфагенских войск (то есть, очевидно, на левом). Теперь Ганнибал уже мог твердо надеяться, что желанное сражение будет дано, причем в условиях, максимально для карфагенян выгодных — на равнине, удобной для наступления их конницы, значительно превосходившей римскую. Выстроив своих солдат, Ганнибал выслал вперед нумидийских всадников, чтобы вызвать римлян на битву. В римском лагере начались волнения: воины желали идти в бой, консулы ожесточенно между собою спорили. Пока так проходило время, Ганнибал возвратил своих воинов в лагерь.

Полибий [3, 110] иначе излагает эти события. По его версии, консулы, прибыв к действующей армии, повели все войска к расположению противника и после двухдневного перехода расположились примерно в 50 стадиях (около 10 км) от него. Эмилий Павел, видя, что местность благоприятна для конного сражения, считал, что необходимо пока уклоняться от боя, уходить дальше и заманить неприятеля в такое место, где исход боя могла бы решить пехота. Варрон придерживался другого мнения и, когда наступила его очередь командовать, приказал перевести римский лагерь поближе к неприятелю. Во время этого перехода Ганнибал внезапно напал на римлян отрядами легковооруженной пехоты и всадников, вызвал панику в их рядах. Однако римляне выдержали первый удар, выставив вперед тяжеловооруженных пехотинцев, а затем, направив против карфагенян метателей дротиков и всадников, одержали (так пишет Полибий) решительную победу. Ночью противники разошлись; на следующий день Эмилий, которому теперь принадлежало командование, не счел возможным продолжить сражение. Он не мог и отступить и расположился лагерем с двумя третями войска на берегу Ауфида; остальных он разместил на другом берегу реки восточнее переправы, примерно в 10 стадиях от главного лагеря. После этого Полибий [3, 112] излагает события, о которых рассказывает Ливий.