Читать онлайн «Сквозь три строя». Страница 29

Все работы, которые я выполняла параллельно с учебой, не прибавили мне веса в доме. Мама была единоличной правительницей. Ни у кого, кроме нее, не было доступа к деньгам или продуктам. В течение всех лет моего проживания с родителями, даже будучи замужней женщиной, я не смела брать сама что-то из еды. Только то, что мама подавала.

Этот диктаторский режим в доме причинял мне много страданий. Как у любой девушки-подростка, у меня были свои нужды, но мама совершенно игнорировала их. Хотя мы уже не терпели крайнюю нужду, у нас была корова, был огород, обеспечивающий нас овощами – мама по-прежнему оставалась скупой до крайности. Даже получить разрешение на покупку чулок было нелегко. Ответ на все просьбы гласил: «Ты хочешь, чтобы кончились все деньги?»

Во мне горело желание как можно скорее стать самостоятельной. Но что делать, если я еще школьница и впереди несколько лет учебы? Перейдя в седьмой класс, я решила «перепрыгнуть через класс» и учиться в девятом классе в будущем году. Надо было продумать план осуществления этого замысла.

В конце каждого учебного года во всех классах нужно было сдавать переводные экзамены. Особенно много их было при окончании седьмого класса, завершающего ступень неполной средней школы. Чтобы перескочить в девятый класс, мне нужно было сдать выпускные экзамены за семилетку и переводные экзамены за восьмой класс.

Такие предметы, как русский язык, литература, история, география и биология, не создавали для меня проблему. Учебники по этим предметам я всегда прочитывала с начала до конца в первые дни учебного года, подобно тому, как читают романы. Просто потому, что это интересно. В течение учебного года мне было достаточно пробежать глазами материал урока, проверить, не забыла ли я что-нибудь, особенно даты. Материал восьмого класса я большей частью уже знала, потому что читала учебники брата.

Проблему составляли предметы, построенные на основе последовательности – математика, физика, химия. Материал по этим предметам невозможно читать как роман, каждая новая тема логически вытекает из предыдущей.

Обдумав все, я пошла к директору Василию Михайловичу и сказала ему:

– Вы ведь знаете, что я старше моих одноклассников, потому что пропустила два года учебы во время войны. Я хочу наверстать хотя бы один год из этого потерянного времени.

Осуществление моего плана зависело от того, разрешат ли мне сдавать переводные экзамены за 8-й класс по математике, физике и химии в конце лета, перед началом следующего учебного года. Все остальные экзамены за седьмой и восьмой классы я обязалась сдать параллельно, вместе со всеми.

Василий Михайлович сказал, что должен посоветоваться с преподавателями математики, физики и химии и получить их согласие. Они ведь будут в летнем отпуске, и им придется в августе специально приходить в школу ради моего экзамена. Он выразил надежду, что возражений не будет. Он лично голосует за мой план обеими руками.

Через несколько дней он вызвал меня в свой кабинет, сказал, что учителя согласны, и пожелал мне успеха.

Я не рассказала моим одноклассникам о своем намерении покинуть их, но так как о моем плане знали все учителя, секрет продержался недолго. Я стала «знаменитостью» в школе, школьники из других классов провожали меня любопытными взглядами. Мне было неловко от этого, не люблю привлекать к себе внимание. Тем, которые прямо спрашивали, верны ли слухи о моем плане, я отвечала, что слухи отражают истину.

Дома я чувствовала себя лучше, потому что усердно училась и была рада возможности использовать весь свой потенциал. Все шло по плану, и к весне я была готова к экзаменам в обоих классах.

В экзаменационный период в коридоре школы вывешивалась специальная доска объявлений со списком учеников, сдавших в этот день экзамен на пятерку. Поскольку Иосиф тоже сдавал экзамены, а у меня иногда бывало два экзамена в день, случалось, что фамилия «Рабинович» красовалась на доске три раза: одна пятерка брата и две моих. Василий Михайлович встречал нас в коридоре сияющей улыбкой. Мы, разумеется, не хотели быть наглыми и напоминать ему, как он опасался принять нас в школу из-за возраста…

Летом я занималась предметами, по которым должна была сдать экзамены осенью. Сдала их успешно и догнала свою подругу Женю, которая тоже перешла в 9-й класс. Понятно, что мы сели за одну парту.

Эффект пирамиды, о котором я писала выше, наглядно выразился в составе девятого класса. Если пятых классов было три и в каждом по сорок учеников, то девятый класс был один и в нем всего двадцать учеников – почти все сильные и способные. Приятно было учиться в этом классе: здесь был другой темп занятий, учителям не приходилось разжевывать материал несколько раз, класс быстро схватывал новое. Я чувствовала себя в этом классе как рыба в воде. Годы учебы в девятом и десятом классах могли быть хорошим периодом в моей жизни. Могли, если бы не то, о чем я расскажу в следующей главе.

В конце 40-х годов в стране наступили тяжелые времена для евреев. Началась кампания антисемитских преследований, которую власти не замалчивали, а напротив – пропагандировали всеми средствами, поскольку это была новая «генеральная линия».

Идеологический облик Советского Союза после войны сильно изменился. Идеал дружбы народов был заброшен, и его место занял русский шовинизм. Сталин, хотя и не был русским, стремился возродить империю, подобную царской России, вместо союза республик, равноправных хотя бы на словах. Даже государственный гимн, «Интернационал», был заменен песней, прославляющей «великую Русь», сплотившую вокруг себя другие «менее великие» народы, и Сталина как самодержца этой великой державы.

После победы над Германией он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы сбросить маску «отца народов» и дать волю своему естественному антисемитизму. Антисемитские чувства укоренились в нем, по-видимому, в годы его молодости, когда он учился в духовной семинарии, или в годы, когда он вел борьбу за власть против внутрипартийных соперников, в большинстве евреев. Относительно источников возможны разные толкования, но результат был недвусмысленным. Кампания гонений была направлена, без всякой маскировки, против евреев, в частности против тех, которые занимали видное положение в науке, технике и культуре. Согласно новой идеологической линии, они не патриоты своей страны, внесшие ценный вклад в ее развитие, а «безродные космополиты, преклоняющиеся перед Западом».

Мне уже приходилось упоминать о том, что среди советских евреев была широко распространена замена еврейских фамилий и имен типично русскими. Некоторые изменяли фамилии и имена в своих официальных документах; другие избирали русские псевдонимы, сохраняя в личных документах свои еврейские имена. Как те, так и другие «удостоились», в рамках кампании против «космополитов», публичного «разоблачения» – раскрытия их подлинных фамилий и имен. Это делалось подчеркнуто, грубо, словно за псевдонимами скрывались преступники. В числе «разоблаченных» были авторы учебников, по которым мы учились, и книг, которые нам рекомендовали читать.

Полный переворот произошел в истории науки. Вдруг «выяснилось», что лампочку накаливания изобрел не Эдисон, а русский инженер Ладыгин. Радио изобрел не итальянец Маркони, а русский изобретатель Попов. Паровоз и его использование на железной дороге тоже, разумеется, изобрел русский – Ползунов. Русский ученый Михаил Ломоносов, автодидакт из крестьянской семьи, действовавший в 18-м веке, был объявлен основоположником всех наук. И вообще – все великие открытия человечества принадлежат русским ученым. Если в какой-нибудь отрасли науки не удавалось откопать русского автора, то сама эта отрасль объявлялась «лженаукой, чуждой народу».

Наши учителя не могли игнорировать эту кампанию и вынуждены были вести преподавание в духе новой идеологии. Не сомневаюсь в том, что они чувствовали себя очень неловко. Нелегко опровергать вещи, которым они сами учили школьников год тому назад, называть «чуждыми народу» писателей и литературных критиков, произведения которых они рекомендовали нам.

Кампания борьбы с «космополитами» причиняла мне большие страдания – не потому, что мне лично или моим родным приходилось терпеть антисемитские нападки (таковых не было), а потому, что она потрясла основы моего представления о жизни. Я впервые столкнулась с грубым организованным антисемитизмом и поняла, что значит быть евреем в Советском Союзе.

Интеллигенты иронически усмехались, когда появлялись очередные «корифеи русской науки», но простые граждане были под сильным влиянием этой кампании. В европейской части СССР антисемитизм принял народный характер. К чести сибиряков нужно сказать, что они не были заражены «природным» антисемитизмом; поэтому официальная кампания не произвела на них особого впечатления. Возможно, общие страдания, выпавшие на долю людей различных национальностей в сибирской ссылке, породили в них дух общечеловеческой солидарности. Как бы то ни было, я не слышала ни одной насмешки, ни одного оскорбления, связанного с моей еврейской национальностью. Общественная среда осталась дружественной, какой была до кампании. Мы не прятались за русскими именами, незачем было «разоблачать» нас.