Читать онлайн «Когда пал Херсонес». Страница 46

Иногда, в одинокие, тихие вечера, я вспоминаю образы, возникавшие на моем жизненном пути, людей, которых я встретил или с которыми делил хлеб и дружбу или просто созерцал их жизнь и поступки. Многих из них уже нет на земле. Но все равно, живут ли они под солнцем или покинули жизнь, я общался с ними, и они сделали мое существование богатым впечатлениями. Конечно, в моем сердце уже не было места для новой любви. Но и Рогнеда нашла в нем пристанище не только благодаря своей красоте, но из-за горестной своей судьбы. Недаром русский народ прозвал ее Гориславной, что на языке руссов значит «дочь горя».

Скоро под этим языческим небом должны были совершиться великие события. Я проснулся и услышал, что город наполнен гулом взволнованных человеческих голосов, женским плачем и криками пререканий. Накануне мы узнали от Добрыни, что на княжеском дворе произошло столкновение между приверженцами русских богов и христианскими воинами Владимира. Пролилась человеческая кровь. Поэтому Анна якобы просила супруга, чтобы ради безопасности всех ромеев, в том числе Леонтия и меня, поместили на некоторое время во дворце, так как в раздражении язычники могли поднять руку на ненавистных им греком, и в глубине души мне была приятна такая заботливость Порфирогениты, хотя я отлично понимал, что это объяснялось только ее христианским чувством к ближнему. Но, как всегда снедаемый любопытством, я вышел на улицу, накинув на себя простой дорожный плащ, чтобы не привлекать к себе внимания.

Народу в городе было много. Всюду слышались разговоры. Я направился по улицам, если можно так назвать эти кривые переулки между построенными в беспорядке хижинами, на городскую площадь. До моего слуха донеслось:

— Нашего князя околдовали греки!

Другой человек грозил:

— Не отдадим на поругание светлых богов!

Светлоусый мужчина в высоком красном колпаке и в длинной белой рубахе простодушно заявлял:

— Нам все равно, Перун или Илия. Лишь бы хлеб был в житных ямах. Крестись! Почему же не сделать князю приятное!

Возможно, что этот добряк уже был христианином. Под горой стояла деревянная церковь, где собирались на молитву местные христиане и даже греческие торговцы и путешественники, хотя богослужение в ней совершалось на славянском языке русским пресвитером.

В одном месте происходило уличное прение о вере. Кучка жителей и среди них несколько женщин приступили к трем воинам, как можно было судить по их плащам, застегнутым на правом плече, и мечам на бедре. Один из них говорил горожанам:

— Ваши боги не боги, а дерево. Сегодня оно есть, а завтра сгниет. Ваши боги сделаны человеческими руками, секирой.

— А кто гремит в небесах? — с отчаянием крикнула женщина с младенцем на руках.

— Гром гремит по воле божьей.

— Нет, это Перун гремит! Испокон веков было так.

— Перун ваш — истукан. Истинный же бог — тот, которому поклоняются греки. Он создал небо и землю, солнце и звезды. Потом сотворил человека и дал ему бытие на земле.

Я удивлялся умению этого случайного проповедника. Откуда были такие богословские знания у простого воина? Но яростная почитательница Перуна выкрикнула:

— Ваши боги намалеваны краской!

Воин не нашелся что ответить на такое утверждение и растерянно переводил взгляд с одного лица на другое. Я подошел и по возможности мягче сказал:

— Добрые люди! Христианский бог не намалеван. Это только изображение, символ, напоминающий о телесной оболочке Христа и святых…

Я считал, что мой долг говорить так, и хотел обосновать свои слова, но женщины вдруг закричали:

— Уходи, уходи! И без тебя тут не знаем, как быть…

Они были возбуждены происходящим и готовы на всякую крайность. В глазах у женщин можно было прочитать смятение, даже ужас перед тем, что совершалось в те дни в Киеве. Кончался привычный уклад, рушились верования, с которыми были связаны счастливые детские воспоминания. Перун был жесток, но дарил им сильные радости любви, обильные жатвы и богатые уловы рыбы. И они спрашивали себя, эти неразумные люди, будет ли и впредь так продолжаться в русской жизни.

Но было ясно, что Владимир захотел восприять славу нового Константина.

Леонтий ликовал:

— Поверь, патрикий, что это событие важнее для нас многих побед, одержанных на полях сражений.

От Добрыни мы знали, что вопрос о всенародном крещении обсуждался на княжеском совете. На одном из таких собраний присутствовали и мы с Леонтием. Старейшины, опустив головы, слушали доводы Анастаса, но по всему было видно, что им тоже трудно отрываться от старой жизни. Впрочем, некоторые из них уже были христианами, хотя хранили свою веру в тайне.

Один из старых воинов встал и сказал:

— Князь, трудное ты предлагаешь нам дело. Но вот и бабка твоя Ольга жила в греческой вере. А это была мудрая женщина. Видно, новая вера лучше старой…

Меня очень занимали русские боги. Я видел на острове Георгия священное дерево язычников. В листве огромного дуба гнездились птицы, наполняя воздух щебетом и хлопаньем крыльев. Идолопоклонники считали, что в этом шуме выражается воля божества, и старались услышать в нем веление небес. Как малые дети, они ищут присутствия божественных сил в таинственных рощах, в тишине вековых лесов или там, где струятся священные источники.

Владимир долгое время тоже придерживался этих верований. Желая объединить свое государство в единой вере, он воздвиг капище недалеко от города и поставил в нем идолов. По приезде в Киев я побывал там, хотя и со страхом пришел на это проклятое место. Вокруг холма торчали на высоких шестах конские черепа, побелевшие от дождей и солнца. Огромный плоский камень изображал собой жертвенник; на нем жрецы приносили в жертву животных и петухов, и мне казалось, что я еще вижу на нем следы крови. Лучшие куски мяса они, само собою разумеется, брали себе, всякую требуху сжигали на камне, остатки выбрасывали у подножия холма, и ночью все это поедали бездомные псы, и тогда суеверные люди считали, что жертва была угодна богам.

На почетном месте стоял Перун — бог грома и молний, русский Зевс. На огромном деревянном туловище, грубо сделанном секирой, была укреплена серебряная голова, тоже отлитая неискусно, а усы бога были из золота. Мне показалось, что круглые глаза истукана смотрят на меня с дьявольской злобой. В кое-как вырезанных из дерева руках ложный громовержец сжимал пучок молний. Вместе со мной на холм пришли магистр Леонтий и Димитрий Ангел. Мы с любопытством смотрели на кумиров, но мысленно отплевывались с омерзением, так как на этом месте еще недавно приносились человеческие жертвы.

К великому своему удивлению, мы увидели среди идолов и древнюю статую прекрасного Аполлона. Сомнений быть не могло, перед нами был бог Эллады, и отлитая из бронзы, позеленевшая от гиперборейских дождей статуя вызвала восхищение Димитрия. Олимпийский бог держал в руках кифару, весь в помете диких голубей, обитавших поблизости, на соседних дубах. Странно, что холм, на котором находилось капище, здешние обитатели называли Волчьей горой, точно знали, что один из эпитетов олимпийца — Ликофрос, то есть убивающий волков. Каким образом попала эта статуя в скифскую глушь, мне выяснить не удалось. Однако напрасно искал он убежища в таких отдаленных пределах — и здесь уже слышалось церковное пение.

Только Димитрий восхищался:

— Какие божественные пропорции!

А магистр Леонтий, всегда строго блюдущий все, что касалось христианской жизни, выговаривал ему:

— Спасение души важнее, чем пропорции человеческого тела.

Да, судьба сделала меня свидетелем многих необыкновенных событий. Но, может быть, самым важным из них было низвержение идолов и крещение русского народа.

Из разговоров с князем Владимиром я вынес убеждение, что его охватывает порой беспокойство. Безусловно, он видел и понимал превосходство мира христиан, культурных людей, над прозябанием язычников. Жизнь греков, с которыми он сталкивался, и тех руссов, которые побывали в Константинополе и приняли христианскую веру, была несравненно богаче и сложнее, чем жизнь какого-нибудь доителя кобылиц. Мало того — новая вера казалась ему необходимой, чтобы скрепить, как обручем, русское государство; он хотел использовать ее в своих собственных целях. Но новые понятия уже проникали в русскую жизнь: любовь к ближнему, единый бог на небесах, история сотворения мира, евангельская история. Анна тоже пришла к нему из этого мира. От княгини Ольги остались во дворце книги, по которым она научила внука читать. Правда, его душу обуревали порой страсти, порой жизнь была сильнее этих душеспасительных книг, неслась куда-то, как Борисфен, со всеми человеческими радостями и печалями, но в разговорах с Анной или с этими лукавыми, но благопристойно улыбающимися людьми, какими мы были в его глазах, князю хотелось быть равным нам, жить с нами в одном мире, говорить с нами на одном языке. Владимир не раз говорил мне, что ему очень бы хотелось увидеть все эти чудесные города, о которых он слышал от путешественников и своих посланцев. Один варяг говорил мне, что Владимир, спасаясь от Ярополка, два года провел в Скандинавии и участвовал в варяжских набегах на землю франков и на Италию, но когда я спросил его об этом, он покачал головой.