Читать онлайн «Летающий джаз». Страница 58

Теперь я попробую свести воедино все лежащие передо мной сообщения об этой роковой ночи. Начну с бытовых подробностей.

«Вереница ленд-лизовских грузовиков повезла нас в Миргород, где мы встретили массу неожиданностей. Во-первых, козу, носившую “бюстгальтер”, — продолжает вспоминать Марвин Боумен о посадке части бомбардировщиков на миргородском аэродроме. — Завязанный на спине животного кусок фланелевой ткани поддерживал вымя, чтобы оно не пачкалось о землю. На главной улице недоставало многих домов, а земля, где они стояли, была ярко-красного цвета. Нам объяснили, что фашисты, эвакуируясь, разобрали все кирпичные дома, а кирпичи захватили с собой. Группа рабочих поприветствовала нас, а затем вернулась к водружению на пьедестал бетонного памятника Сталину, который немцы сбросили в канаву. И самое удивительное — четыре немолодые женщины, идущие строем и четко печатающие шаг тяжелыми сапогами. Они несли на своих плечах телеграфный столб значительных размеров и пели».

Поселившись в казарме, летчики отправились в палатку, где была столовая, и тут все повторилось так, как это происходило в Полтаве 2 июня. «Когда в столовую вошел наш полковник, его приветствовала троица славянских богинь, одетых в безупречно сидевшую форму, — пишет Боумен. — Они председательствовали над тремя жестяными баками, наполненными, соответственно, мясом, картофельным пюре и компотом. Каждая леди оделяла полковника пищей и с улыбкой четко и громко говорила: “F… ration, Sir!”. Полковник был потрясен. Но никто не решился разочаровать юных леди, которые, несомненно, верили, что желали нам приятного аппетита на английский манер».

Впрочем, такое непонимание часто было взаимным. Военный переводчик Владимир Станкевич вспоминает: «Наши красавицы не понимали по-английски. Был консервированный компот — персики. Но когда американцы просили добавку — говорили «peaches, peaches», — девушки думали, что от них требуют что-то не очень достойное».

А вот что в книге «Fighting with the Soviets» пишет Марк Конверсино, ссылаясь на документы Кабинета военной истории в Вашингтоне. «Пока новоприбывшие экипажи осваивались на советской земле, германский разведчик кружил над полтавской авиабазой, фотографируя огромное количество B-17s, их серебристые фюзеляжи и крылья, отражающие лучи заходящего солнца. На обратном пути он пролетел над авиабазой в Миргороде, где американский полковник Джо Моллер обратился к советским за разрешением связаться с Пирятином и поднять Р-51s, чтобы сбить немца. Но советские отказали. Немецкие разведчики постоянно пролетают над их аэродромами, однако после этого никакие самолеты люфтваффе их не атакуют. А кроме того, сказал Моллеру советский командир, если американские Р-51 взлетят, “это будет означать, что вы сами вынуждены защищать себя на советской территории”».

И немецкий разведчик беспрепятственно вернулся на свою базу под Минском».

К восьми часам вечера, когда на полтавской базе и аэродроме стемнело и все успокоилось, лишь несколько американских военнослужащих остались на парковочных стоянках сторожить самолеты. Все остальные устало свалились отдыхать в палаточном городке, а Заточный, Школьников и московские журналисты — в своих вагончиках. Полковник Арчи Олд тоже готовился отдохнуть в отведенной ему комнате, когда генералы Уэлш и Кесслер сообщили, что в его честь русские готовят торжественный ужин. «Через два часа, ровно в 22:00, я зайду за тобой», — сказал ему Кесслер.

И как раз в это время, в 20:00, самолет-разведчик Ганса Мюллера приземлился на своей авиабазе. Через десять минут фотографии, сделанные им в Полтаве и Миргороде, были на столе подполковника Вильгельма Антрупа, командира минской базы бомбардировщиков «хейнкель» и «юнкерс». Антруп сверил их с фотографиями, найденными на месте гибели американской «летающей крепости» и Эдварда МакКея, и приказал: «Поднять все эскадрильи! Готовность к вылету в двадцать сорок пять!». После чего отправился в офицерский клуб, где ужинали немецкие асы. «Мне жаль вас беспокоить, господа офицеры, — произнес он. — Но в двадцать сорок пять вам предстоит не обычный полет, а кое-что повкуснее. Прошу через пятнадцать минут ко мне на инструктаж». И в 20:45 все немецкие пилоты, одетые в меховые костюмы и с парашютами за спиной, уже сидели за штурвалами своих бомбардировщиков. Им не терпелось взлететь и взять курс на Полтаву, ведь, напутствуя их, полковник Антруп сказал:

— Вы помните, друзья, как проклятые янки и мерзавец Эйкер бомбили наш Берлин? А Кельн? А Кассель? А Дортмунд помните? Эти сволочи убивали наших товарищей в Африке и в Италии и совершенно безнаказанно гвоздили своими бомбами наши города, наших родителей, жен и детей! Вы хотите им отомстить?

— Хотим! — ответила сотня мужских голосов.

— Вы готовы их уничтожить?

— Готовы!

— Für die große Deutschland! Für den Führer! За великую Германию! За фюрера! По машинам!

В 21:00 немецкие асы увидели на диспетчерской вышке сигналы к взлету и взлетели за Антрупом, своим командиром. Операция с кодовым названием Zaunkonig («Крапивник») началась. Эскадра бомбардировщиков «Legion Condor» во главе с подполковником Поркрандтом поднялась с аэродрома в районе Белостока, а из Барановичей взлетели самолеты эскадры KG4 — они должны были наводить на цель бомбардировщики и обеспечить им подсветку объектов осветительными бомбами. Через несколько минут у границы с Россией все три эскадры соединились в одну, а над ними возникли истребители сопровождения Ме-109s и FW-109s, и вскоре вся эта сводная армада, ведомая яростью и жаждой мести, ворвалась в русское ночное небо. Еще через пять минут их атаковали советские «Яки». Согласно «The Poltava Affair» Глена Инфилда, немцы потеряли один «мессершмитт», а русские один «Як», после чего «яки» прекратили атаку и исчезли. В ночном небе сводная немецкая эскадра беспрепятственно улетела на восток, к Миргороду и Полтаве.

Между тем в Полтаве генерал Кесслер в 22:00 зашел за полковником Олдом, и они отправились в штаб на торжественный ужин. Тут все было на широкую ногу — много вкусной русской и украинской еды, приготовленной Марией Журко и ее товарками, много водки и виски. Статные официантки в нарядных передниках и кружевных наколках на высоких прическах. Тосты за советско-американскую дружбу, за маршала Сталина, президента Рузвельта и победу над фашистами. Музыка военного ансамбля «Казачок» и хоровые песни «Нич яка мисячна» и «Розпрягайте, хлопци, коней». В 23:35 в столовую вошел адъютант генерала Перминова и передал шефу записку: «Немецкие самолеты пересекли линию фронта и направляются в нашу сторону». Перминов показал сообщение своим и американским офицерам, и Стивен МакГроу поспешно вышел из столовой. Тем не менее, пишет Инфилд, «бравый генерал попросил присутствующих не волноваться, заверив, что люфтваффе никогда не летают так далеко на восток, и ужин возобновился».

И совсем по-другому выглядело празднование возвращения Ричарда Кришнера в маленькой хатке над ночным Лавчанским Прудом. На столе было только то, что нашлось в печи и в погребе: вареная картошка, соленые огурцы и американская тушенка да привезенные Ричардом британские шоколадные конфеты Thorntons и шотландский Ballantines Amaretto. Счастливые, хмельные от ликера и любви и совершенно голые Ричард и Оксана сидели за столом, и Оксана учила Ричарда:

— Стол это он! Мужского рода…

— The table is a man? — улыбаясь, изумлялся Ричард. — How you know? Откуда ты знаешь?

— Вилка это она, женщина. Женского рода.

Ричард брал вилку и рассматривал ее со всех сторон:

— Is it a woman?

Оксана хмельно хохотала:

— И ложка — женщина! А стул — он, мужчина. Понимаешь?

Ричард испуганно вскакивал:

— Я сижу на мужчине? Naked?

Оксана заливалась хохотом, Ричард показал на свой «Buffet-Crampon Prestige».

— А кларнет?

— Если кларнет, то — он, мужчина.

— Значит, я дую в мужчину? — ужаснулся Ричард. — А виски? Ликер?

— Виски я не знаю, а ликер — тоже он, мужчина.

— А дом? Хата?

— Дом — мужчина, а хата — женщина.

— But it’s creasy! Дом и хата is the same. Let’s drink for your house!

Поскольку мы приближаемся к самому щепетильному и трагическому моменту в истории операций «Фрэнтик», я предпочитаю описывать его только по свидетельствам участников и экспертов.

В ночь с 21 на 22 июня 1944 года дежурным по полтавскому аэродрому был военный летчик Николай Фадеев. «После двадцати трех часов меня пригласил к телефону оперативный дежурный 370-й авиадивизии, — цитирует его «Полтавская история». — Он сообщил мне, что в районе Конотопа замечена большая группа немецких бомбардировщиков, которая разделилась на две: одна взяла курс на Миргород, другая — на Ахтырку и Харьков. Возможно, повернет на Полтаву. Аэродром не демаскировать. Принять меры к сохранению личного состава. Командир нашего полка майор Жукоцкий тут же передал эту информацию командиру американской авиагруппы и предложил ему немедленно перегнать B-17 в Харьков и Днепропетровск. Однако американец отказался это сделать, заявив, что его люди устали и что к бомбежкам им не привыкать. К тому же их охраняют русские летчики. Тогда Жукоцкий сообщил личному составу нашего полка об опасности и приказал рассредоточить две эскадрильи наших истребителей, предназначенные для действий исключительно днем. Эскадрилья “ночников” нашего восемьсот второго ИАП базировалась в Карловке, в 40 км от Полтавы».