Читать онлайн «Пирамиды Наполеона». Страница 76

Мы переждали денек, чтобы убедиться в отсутствии французской засады. Затем, рассудив, что нехватка воды вынудила их вернуться в Каир, мы отправились в южном направлении, двигаясь в основном по ночам, когда спадала жара. Наш путь проходил параллельно Нилу, но мы все-таки держались от него подальше во избежание нежелательных встреч, хотя продвижение по этим змеиным пескам требовало немалых усилий. Мы рассчитывали вскоре догнать основную колонну дивизии Дезе, где ехали Силано и Астиза. Я готов был преследовать графа так же, как французы преследовали мамелюкских мятежников, прятавшихся выше по течению реки. Со временем я освобожу Астизу, а Ашраф отомстит убийцам несчастного Еноха. Мы найдем жезл Мина, разгадаем тайну Великой пирамиды и, найдя затерянную в веках книгу Тота, защитим ее от оккультистов ложи египетского обряда. А кстати… что именно мы с ней сделаем? Спрячем, уничтожим или сохраним для себя? Ладно, как сказал бы старина Бен: будем бороться с трудностями по мере их поступления.

Кое-где в этой безлюдной пустыне нам попадались и очаги жизни. Точно грибы в лесу, на нашем пути из песков вдруг выросли приземистые купола буроватых построек коптского монастыря, обрамленного пальмовой рощицей, наводившей на мысль об источнике живительной влаги. Мамелюкский обычай таскать на войну все свое богатство сейчас принес нам практическую пользу: Ашраф захватил с собой брошенный мне кошелек, не преминув собрать в него раскатившиеся монеты, так что у нас имелось достаточно денег на покупку еды. Мы утолили жажду, приобрели большие бурдюки для воды и в дальнейшем обнаружили немалое количество источников влаги, они возникали перед нами, словно постоялые дворы на незримой, но проторенной дороге. Сушеные фрукты и пресные лепешки вполне нормально поддерживали наши силы, и даже потрескавшиеся губы перестали досаждать мне, поскольку мой спутник научил меня смазывать их бараньим жиром для защиты от ожогов и волдырей. Я уже начал находить определенную прелесть в такой жизни. Песок служил нам кроватью, и мои свободные одежды — отстиранные от ослиного навоза — улавливали малейшее дуновение прохладного ветерка. Если раньше пустыня наводила на меня безысходную тоску, то теперь я научился замечать ее красоту: изломанные скалы поражали многообразием цветовых оттенков, складки белого известняка разнообразила затейливая игра света и тени, а величественная пустота барханов словно очищала душу. Эта простота и безмятежность напомнили мне древние пирамиды.

Порой мы сворачивали к Нилу, и Ашраф спускался вечером в деревню, где его как мамелюка охотно снабжали провизией и водой. Я дожидался его в пустынных холмах, поглядывая сверху на умиротворенную картину зеленых прибрежных полей и голубую ленту реки. Иногда ветер доносил до меня крики ослов и верблюдов, детский смех и призывы к молитве. Точно чужестранец, я подглядывал издалека за колоритной жизнью аборигенов. Ближе к рассвету Ашраф возвращался с добычей, и мы проходили еще несколько миль, а когда восходило солнце, слегка раскапывали песок в известных ему местах и заползали в старые пещеры, высеченные в обрывистых склонах.

— Здесь находились древние захоронения, — порой пояснял мне Ашраф, когда мы осмеливались развести костерок и, приготовив на закупленном древесном угле горячую пищу из благоприобретенных запасов, запивали ее душистым чаем. — Эти пещеры пустуют уже тысячи лет.

Песок уже изрядно подзасыпал древние усыпальницы, но не испортил их впечатляющей красоты. Каменные своды поддерживали колонны, изрезанные рядами затейливых надписей, подобно папирусным свиткам. Стены украшали яркие росписи. В отличие от голых гранитных плит Великой пирамиды здесь во всем многообразии цветовой гаммы была изображена жизнь в посмертном мире. Боролись юные силачи. Танцевали стройные девушки. Рыбаки вытаскивали богатые уловом сети. Древние правители отдыхали в окружении священных деревьев, каждый лист которых представлял год жизни. В экзотических лесах бродили животные. Лодки бороздили живописные реки, из вод которых выглядывали морды гиппопотамов и крокодилов. Порхающие птицы заполняли воздух. Никто не изображал тут никаких черепов или зловещих воронов, как в Европе или Америке, и, более того, в этих фресках я увидел не нынешний бедный Египет, а процветающую, первозданную счастливую страну.

— Похоже, ваши дальние предки жили в раю, — заметил я. — Роскошные парки, процветание, предсказуемая радость бытия. Нет никакого страха чужеземного вторжения или угрозы тирании. Как говорила Астиза, то была счастливейшая пора жизни.

— В лучшие времена весь народ Египта жил выше по течению, за третьим или четвертым порогом, — согласился Ашраф. — Египетские суда ходили от Средиземного моря до Асуана, а караваны доставляли сказочные богатства из Нубии и тех дальних краев, где в древности находились Пунт и Сава.[57] В горах добывали золото и драгоценные камни. Темнокожие правители подносили в дар слоновую кость и специи. По краям пустыни цари охотились на львов. А ежегодные разливы Нила обеспечивали накопление плодородного ила, дарующего новую жизнь речным долинам, точно так же, как в наши дни. Пик подъема нильских вод приходился примерно на то число, что ты выискал в древнем календаре, на двадцать первое октября. Каждый год жрецы наблюдали за звездами и зодиакальным кругом, чтобы определить лучшее время для сева и жатвы, и замеряли уровень воды в Ниле. — Он показал на пару рисунков. — Вот видишь, здесь люди, даже сами цари, несут в храм жертвенные дары, предназначенные для богов, ведающих продолжением цикла жизни. В верховьях и низовьях Нила в древние времена воздвигалось много красивых храмов.

— А пользовались этими жертвенными дарами сами жрецы.

— Верно.

— Поскольку половодье в любом случае наступало каждый год.

Он улыбнулся.

— Да.

— Я бы не отказался от такой работенки. Предсказывай себе, что осень сменит лето, что утро сменит ночь, и загребай лопатой благодарные подношения доверчивых обывателей.

— А как быть с непредсказуемыми явлениями? Ведь бывали годы, когда Нил вовсе не поднимался и народ начинал голодать. Тогда тебе не захотелось бы оказаться на месте жрецов!

— Готов спорить, они находили веские причины для объяснения засухи и предлагали людям удвоить дань богам.

У меня был нюх на подобные дела, и я отлично представлял, как четко работают их методы. Я огляделся вокруг.

— А что это за письмена? — спросил я, показывая на надписи над некоторыми рисунками. — Странные какие-то буквы. Может, это греческий язык?

— Коптский, — сказал Ашраф. — Согласно легенде, ранние христиане прятались в этих пещерах от преследования римлян. Мы с тобой последние в длинной череде спасающихся беглецов.

Мое внимание привлек другой участок стены. Ряды странных, словно наспех прорезанных закорючек неведомой нам письменности напоминали какую-то счетную ведомость. Некоторые символы выглядели достаточно простыми: одна черточка могла обозначать «1», а три черточки соответственно — «3», и так далее. Что-то в этих символических рисунках показалось мне знакомым, и я продолжал размышлять об этом, когда мы улеглись отдохнуть на песок, который, просачиваясь через входное отверстие, заполнил уже половину пещеры. И вдруг меня осенило. Я вытащил медальон.

— Аш, взгляни-ка сюда. Видишь маленький треугольник из чёрточек на моем медальоне… он похож на отметки на той стене!

Он сравнил изображения.

— Действительно. Ну и что из этого следует?

Как что? Это же может изменить все. Если я прав, то внизу медальона изобразили вовсе не пирамиду, а числа! Выигранная мной подвеска содержала какую-то арифметическую задачку! Ученые, может, и помешались на своих математических символах, но проведенные с ними недели с лихвой окупились для меня — я заметил в этом рисунке некую систему, на которую прежде не обратил бы внимания. Правда, я не мог пока объяснить особый смыл этих чисел — они казались случайными группами из единиц, двоек или троек.

Но я чувствовал, что эта догадка приблизила меня к раскрытию тайны.

После многомильного и многодневного путешествия мы добрались до круто обрывавшегося известнякового плато вблизи местечка Наг-Хаммади, где Нил изгибался большой излучиной, а на противоположном берегу зеленели обширные поля. Там, за рекой мы увидели вожделенную цель. Колонна французской дивизии под командованием Дезе — три тысячи солдат и две пушки — медленно следовала вдоль берега Нила, растянувшись на целую милю. С нашего удобного наблюдательного пункта они выглядели как муравьи, ползущие по вечному блеску великолепного природного холста. Именно в этот момент я осознал неосуществимость той задачи, что поставили перед собой французы. Я постиг безбрежность и Египта, и всей Африки в их бесконечной череде холмистых долин, на которых французы выглядели ничтожными, как блоха на слоне. Разве мог этот маленький человеческий ручеек покорить безбрежную империю песка, усеянную древними развалинами и кишащую племенами, которые владели отличными лошадьми? С таким же безрассудством Кортес отправился покорять Мексику, но Кортесу удалось уничтожить ее сразу, поразив самое сердце индейской империи, в то время как бедный Дезе хоть и поразил ее сердце, а теперь вынужден был преследовать в песчаной пустыне отрубленные, но непокорные руки. Главной сложностью для генерала стало не завоевать врага, а найти его.