Читать онлайн «Генерал Деникин». Страница 4

Не избежал этих исканий и молодой Деникин. «Больше всего, - писал он на склоне лет, - страстнее всего занимал нас вопрос религиозный, не вероисповедный, а именно религиозный - о бытии Бога. Бессонные ночи, подлинные душевные муки, страстные споры, чтение Библии народу с Ренаном и другой «безбожной» литературой… Я лично прошел все стадии колебаний и сомнений и в одну ночь (в 7-м классе), буквально в одну ночь пришел к окончательному и бесповоротному решению:

Человек - существо трех измерений - не в силах сознать высшие законы бытия и творения. Отметаю звериную психологию Ветхого Завета, но всецело приемлю христианство и Православие.

Словно гора свалилась с плеч!

С этим жил, с этим и кончаю лета живота своего!»

Несмотря на успешное окончание реального училища, выбор карьеры предопределился окружающей обстановкой. С раннего детства, под влиянием рассказов отца, Антон Деникин пристрастился к военной жизни. С местными уланами ездил он на водопой и купание лошадей, ходил на стрельбища стрелковых рот, за случайно перепавший пятак покупал у солдат боевые патроны, сам их разряжал, а порох употреблял для закладывания и взрывания фугасов. Одним словом, военная служба была его мечтой. Стал он также хорошим гимнастом и отличным пловцом, одним из лучших среди ребятишек, полоскавшихся в Висле.

Предварительно записавшись вольноопределяющимся, то есть рядовым, в один из стрелковых полков, Антон Деникин поступил осенью 1890 года в незадолго до того открывшееся Киевское юнкерское училище (с военно-училищным курсом).

Началась суровая солдатская жизнь: еда - солдатская, казенное обмундирование и белье - солдатское, и получал он солдатское жалованье в размере 221/2копеек в месяц (!!).

На подобное жалованье раскрутиться было трудно. Не хватало даже на табак… Из скудной пенсии и ничтожного заработка мелким вышиванием мать посылала сыну 5 рублей в месяц.

После окончания двухлетнего курса в училище А. И. Деникин в 1892 году был произведен в офицеры. Вышел он подпоручиком во 2-ю полевую артиллерийскую бригаду, расквартированную в городе Бела Седлецкой губернии, в 159 верстах от Варшавы.

Дворянский состав русского офицерства сохранился лишь в гвардии. В армии он быстро сходил на нет - демократизация шла полным ходом.

«Выросло новое поколение людей, - писал А. И. Деникин, - обладавших менее блестящей внешностью и скромными требованиями жизни, но знающих, трудолюбивых, разделяющих достоинства и недостатки русской интеллигенции».

К этой категории он, несомненно, причислял самого себя.

Людям, незнакомым с русской военной историей, покажется почти невероятным, что в старой императорской русской армии к началу первой мировой войны офицерство на 60 процентов состояло из разночинцев, людей недворянского происхождения.

И в то время как разночинцы в литературе и других свободных профессиях часто приносили с собой ненависть к существовавшему строю, разночинцы, попавшие в корпус офицеров, в большинстве своем явились оплотом русской государственности - генералы Алексеев, Корнилов и Деникин первыми подняли оружие против захвативших власть большевиков.

Город Бела, куда попал Деникин, в культурном отношении вряд ли многим отличался от Влоцлавска. Вспоминая свое пребывание здесь, А. И. Деникин говорил, что это была типичная стоянка для большинства войсковых частей, заброшенных в захолустья Варшавского, Виленского, отчасти Киевского военных округов.

По своим духовным запросам и благодаря начитанности Деникин стоял выше рядового офицерства. Быть может, потому в компании своих сверстников он был не слишком разговорчив, но пользовался большим авторитетом и всеобщим уважением. К его мнению прислушивались, «на него» приглашали - «приходите сегодня, посидим, поговорим - Деникин будет». Немало таких свидетельств дошло до нас от людей, знавших его в молодости.

Он был содержательным человеком, стремившимся анализировать явления жизни. Обладал незаурядным ораторским талантом. Тогда, в молодости, он выражался лишь в «застольных речах», приветствиях тем, кого чествовали, прощальных словах тем, кто уходил, а иногда и в речах на злободневные военные вопросы. После революции 1917 года имя Деникина, как яркого и бесстрашного оратора, стало широко известно в России.

Голос у него был низкий и звучно покрывал большое пространство. Роста он был ниже среднего, скорее низкого, крепкого, коренастого сложения, склонен к полноте. Густые нависшие брови, умные проницательные глаза, открытое лицо, большие усы и клином подстриженная борода. Впоследствии, когда волосы стали редеть, Деникин начал брить голову наголо.

Осенью 1895 года, после нескольких лет подготовки, Антон Иванович выдержал конкурсный экзамен в Академию Генерального штаба, окончание которой - при наличии способностей и удачи - сулило офицеру возможность большой военной карьеры.

После детства и юности, проведенных в глухой провинции, жизнь в Петербурге повернулась к Деникину совершенно новыми для него сторонами. Впервые пришлось ему видеть императора Николая II, впервые быть на придворном балу в Зимнем дворце. Академия Генерального штаба получила туда 20 приглашений, и одно из них досталось Деникину. «Я и двое моих приятелей держались вместе, - вспоминал Деникин. - На нас, провинциалов, вся обстановка бала произвела впечатление невиданной феерии по грандиозности и импозантности зала, по блеску военных и гражданских форм и дамских костюмов, по всему своеобразию придворного ритуала. И вместе с тем в публике, не исключая нас, как-то не чувствовалось никакого стеснения ни от ритуала, ни от неравенства положений».

Впервые также столкнулся Деникин с петербургской интеллигенцией разных толков, со студентами и курсистками, с нелегальной литературой, печатавшейся левыми эмигрантами того времени за границей и переправлявшейся в Россию. Все это было ново, все интересно, обо всем хотелось составить собственное суждение.

Нелегко было ему совместить наплыв новых впечатлений с академическими занятиями. Один из товарищей по академии, знавший Деникина с его первого офицерского чина, оставил интересное свидетельство на эту тему:

«В академии Антон Иванович учился плохо; он окончил ее последним из числа имеющих право на производство в Генеральный штаб. Не потому, конечно, что ему трудно было усвоение академического курса. Да и курс этот вопреки существовавшему тогда в армии и обществе мнению не был труден. Он был очень загроможден. Академия требовала от офицера, подвергнутого строгой учебной дисциплине, всего времени и ежедневной регулярности в работе. Для личной жизни, для участия в вопросах, которые ставила жизнь общественная и военная вне академии, времени почти не оставалось. А по свойствам своей личности Антон Иванович не мог не урывать времени у академии для внеакадемических интересов в ущерб занятиям. И если все же кончил ее, то лишь благодаря своим способностям».

Однако в Генеральный штаб он попал не сразу, хотя имел на то полное право. Этот факт сыграл настолько важную роль в жизни Деникина, что следует на нем остановиться.

В академии, к моменту ее окончания Деникиным, произошла большая перемена. Начальник академии, генерал Леер, известный не только в русских, но и в европейских военных кругах как выдающийся лектор в области стратегии и философии войны, был смещен. На его место был назначен генерал Сухотин, человек, по-видимому, сумбурный, властный и грубый, но бывший другом военного министра. Он открыто критиковал своего предшественника, его методы, систему обучения и сразу же начал их ломать.

Достаточно сказать, что список офицеров, назначенных в Генеральный штаб, перед самым их выпуском из академии менялся Сухотиным совершенно произвольно четыре раза. В два первых списка имя Деникина было включено, но в два последних не попало.

Это было нарушением всех правил. Вскоре выяснилось, что, минуя конференцию академии и непосредственное начальство, а, также пользуясь своей близостью к военному министру Куропаткину, Сухотин отвозил ему доклады об «академических реформах» и привозил их обратно с надписью: «Согласен».

Примириться с подобным произволом Деникин не мог. Годы лишений, упорного труда, приобретенные знания, широкий кругозор, надежды на будущее - все это сразу сводилось на нет властной волей одного человека. И он прибег к единственному законному способу, предусмотренному дисциплинарным уставом, - к жалобе.

«Так как нарушение закона и наших прав, - писал он впоследствии, - совершено было по резолюции военного министра, то жалобу надлежало подать на него - его прямому начальству, то есть Государю Императору… Я написал жалобу на Высочайшее имя…»

В военном быту, проникнутом насквозь идеей подчинения, такое восхождение к самому верху иерархической лестницы являлось фактом небывалым.