Читать онлайн «Загадка о тигрином следе». Страница 26

В Симбирске местные чекисты приодели московского товарища, предложив ему выбрать подходящие шмотки из барахла, реквизированного у местных буржуев. Местные коллеги также снабдили Лаптева продуктами для экспедиции.

Немного придя в себя, Гранит вспомнил о своём обещании селянам и добился, чтобы ему дали отряд головорезов-чоновцев4. По его словам, он вернулся и сжёг «кулацкое гнездо», вырезав всех его жителей.

После того, что комиссар только что творил на его глазах, Одиссей был готов поверить в его лютую жестокость. Что же касается остального, то Луков склонен был считать приписываемые себе Лаптевым подвиги преувеличением. Однако, Одиссей ещё плохо знал Гранита! Ибо вся жизнь этого молодого авантюриста была наполнена удивительными приключениями. Ужасный характер и пристрастие к самым разным порокам постоянно ставили его на тонкую грань между жизнью и смертью. Часто Гранит сам порождал ситуации запредельного риска, словно проверяя свою удачливость. Так что всё в его рассказе, ну или почти всё, было чистой правдой.

Хотя самого описанного им воздушного боя могло и не быть! Вначале колчаковские лётчики просто не заметили одинокий красный аэроплан, и уже почти пролетели мимо. Но разве мог задиристый Гранит избежать драки! Пусть даже перевес сил был на стороне врага. Он открыл огонь вдогонку белякам из закреплённого в его пассажирской кабине пулемёта. А дальше всё произошло в точности так, как он рассказал. Один неприятельский самолёт комиссар действительно сбил. Хотя колчаковский ас мастерски совершал повороты, словно стрекоза, и жалил, словно оса. Но Лаптев его всё-таки срезал на очередном вираже, так что при падении вражеская оса потеряла свои крылышки. Но второй беляк отомстил за товарища, отправив к земле самолёт красных.

При вынужденной посадке, когда покалеченную машину тащило по речному льду, Гранит по инерции дернулся вперед и гашетка пулемёта, ударила его в правый глаз, едва не выбив его…

Но вот затих вдали гул белогвардейского аэроплана, так же скоро улеглась и радость двоих спасённых – они остались наедине с белым безмолвием… Дальше тоже всё происходило так как поведал Лаптев.

Когда мужики убили его товарища – красного военлёта, ему тоже какой-то деревенщина сзади рубанул топором по затылку. Но в момент удара Гранит по счастливой случайности повернул голову, и лезвие прошло вскользь. Тем не менее, на затылке у него под волосами можно было нащупать вмятину.

Потом, когда его вывели за околицу убивать, пятеро мужиков-конвоиров затеяли меж собой спор, кому, что достанется из вещей расстрелянного паразита. В это время появился самолёт. Он оказался здесь случайно. Лаптеву, как это частенько случалось в его жизни, фантастически повезло. Самолёт был свой – советский. Его пилот возвращался с задания и немного сбился с курса. Увидев внизу крестьян с обрезами, лётчик понял, что это мятежники, и сбросил на них бомбу. Двое расстрельщиков были убиты. Остальные с перепугу попадали мордами в землю. Ещё одной удивительной удачей комиссара оказалось то обстоятельство, что сидящий за штурвалом аэроплана авиатор оказался под стать ему, то есть рисковый малый.

Сверкая пятками и голой задницей Лаптев помчался вдогонку идущему на посадку аэроплану. Пилот, здоровенный детина высунулся по пояс из кабины, схватил бегущего худенького пацана за плечо и словно котёнка втащил на крыло.

Когда Лаптев прилетел столь необычным образом к своим, тело его покрывала тонкая корка льда, а вместо лица была одна сплошная сине-бордовая гематома, – чугунная сковорода, а не лицо. Но раны на нём заживали с потрясающей быстротой, словно на собаке…

Ситуация вокруг Симбирска буквально с каждым часом становилась всё более тревожной. Отряды повстанцев перекрыли большинство ведущих к городу дорог, и, кажется, собирались с силами для решительного штурма. Белые генералы об этом конечно знали. Заехавший к лётчикам по какому-то делу уполномоченный Губчека рассказал, что своими глазами видел на противоположном берегу Волги разведывательный разъезд колчаковцев. Пора было улетать, а командир местного авиаотряда твёрдо заявил, что у него нет возможности заправить экспедицию. Он мол не имеет права оставить свои самолёты в такой сложный момент без топлива. Требовалось снова запрашивать Москву, но связь с ней отсутствовала. И некому было надавить на заупрямившегося начальника.

А тут ещё обещавший решить проблему с топливом комиссар запил, что называется «по-чёрному».

В компании своей новой невесты и двух забулдыг из аэродромной обслуги Лаптев целыми днями пьянствовал. Впрочем, иногда он всё же появлялся из столовой, где происходил кутёж, чтобы размять косточки и «поруководить». В накинутой на плечи мохнатой бурке, в сопровождении свиты собутыльников 20-летний самозванец выглядел кавказским князьком, обладающим безграничной властью казнить и миловать в своём уделе. На местных лётчиков он, кажется, одним своим видом наводил ужас. Его боялись и ненавидели.

Несколько суток кряду комиссар пьянствовал, не просыхая. Опасающийся мужицких вил и шашек белоказаков немецкий наёмник попытался уговорить Лаптева, когда тот однажды вышел из столовой, ускорить вылет.

– Не волнуйся, камрад! Если чумазые лапотники только сунуться сюда, я прикажу их выпороть – покровительственно пообещал обеспокоенному немцу нетрезвый апологет рабоче-крестьянской власти. В алкогольном дурмане комиссар явно забыл о марксистских принципах и видел себя чуть ли не барином-крепостником, ну, или кем-то в этом роде. О своей простонародной фамилии и низком происхождении беззубый и шепелявый «аристократ» тоже сейчас вспоминать не желал. Его несло:

– Мужик должен пахать, а не бунтовать! Пускай, пускай приходит, я его научу знать своё место! Я его… в бараний рог! Обратно в борозду загоню! Я оставлю в их родовой памяти такое воспоминание, что они будут падать ниц, едва завидя вдалеке кожаную комиссарскую куртку! Я им…

Грозя кулаком воображаемым бунтовщикам, комиссар некоторое время силился закончить свою мысль, впрочем, так и не смог подобрать нужных слов, и отправился с сотоварищами продолжать разгул.

Из столовой доносились песни под гармошку и граммофон, дикие крики, женский визг, хохот. Кроме невесты комиссара и нескольких пьяниц из числа служащих аэродрома, в гуляющей компании появились ещё какие-то женщины и двое субъектов уголовного вида. Гранит успел свести дружбу не только с местными чекистами, но и с фартовыми ребятами, которые приехали прошлой ночью из Симбирска и привезли с собой своих девочек. Это выяснилось под вечер третьего дня, когда компания снова вывалилась из столовой. Разгорячённые спиртным мужики стали гонятся за своими обнажёнными подругами, а, поймав, совокуплялись прямо на снегу. Командование авиаотряда по-прежнему не вмешивалось, предпочитая сохранять нейтралитет. Казалось, на московского гостя просто нет управы.

Точку в комиссарском загуле поставил генерал. Видя, что Лаптева уговаривать бесполезно, Вильмонт принял решение лететь дальше без него. Но это оказалось невозможно сделать. Обнаружилось, что кто-то тайно слил весь коньячный спирт из баков их самолёта. Часовой-красноармеец указал на комиссара. Начальник экспедиции пришёл в бешенство. Мало того, что это трепло обманул его, обещав достать 150 литров горючего, теперь он внаглую пропивал с дружками остатки их топлива! Пора было применить данную ему власть, пусть даже и к комиссару.

Вместе с Луковым и немцем Анри Николаевич решительно вошёл в столовую. Картина, которую они увидели в приглушённом свете керосинки, не смутила лишь и не такое повидавшего на своём веку генерала. Прямо на полу на брошенных шинелях и бушлатах вповалку возлежали измождённые после долгой пьянки и оргии голые мужчины и женщины, тела их сплелись в один клубок. Густая тяжёлая атмосфера помещения была пропитана алкогольными испарениями, запахом пота и марафетным духом.

– Это что за фря? – комиссар недовольно ткнул пальцем в сторону генерала и сплюнул через отсутствующие передние зубы. – Тебя не приглашали.

– Погоди, погоди, Гранитушка, – погладив комиссара по плечу, встрепенулась одна из лежащих рядом с ним девиц. – Смотри, какой милашка к нам заглянул на огонёк. Мы ему рады.

Молодая женщина грациозно поднялась с пола. Одиссею она неожиданно показалось восхитительной вакханкой. Роскошное тело её было прекрасно в своей бесстыдной наготе – тяжелые налитые груди, широкие бёдра, нежные плечи. В здешнем полумраке кожа её казалась золотистой. Чёрные косы на голове девицы были уложены венцом. Луков обомлел. Ласковый взгляд и бархатный мягкий голос девицы гипнотизировали:

– Заходи, красавец, побудь со мной. Но вначале вкуси сладость моих сахарных уст.