Читать онлайн «Град Светлый». Страница 39

Определяя нацию как социально-экономическую категорию капиталистического общества, Сталин так и не смог объяснить разницу между нацией и национальностью, как и не могли понять эту разницу те советские ученые, которые занимались национальным вопросом, строго следуя в канале традиций, установленных вождем. Это отсутствие разницы между одним и другим понятиями свидетельствует о подмене широкого и сложного понятия национальности, энергетическую основу которой составляла национальная духовная Культура, категорией искусственной и надуманной, так называемой нацией. Поэтому возникли такие определения, как буржуазная нация, социалистическая нация и т. д.

Марксист Сталин, догматик и ортодокс, естественно, не подозревал о существовании какой-то нематериальной национальной души и, конечно же, не брал ее в расчет, как и душу самого человека.

Но кроме нации и национальности существовал еще интернационализм, понятие, введенное в социальный и научный обиход приверженцами доктрины К.Маркса.

На грани двух веков, XIX и XX, на планете происходили интересные и таинственные явления, объяснить которые с точки зрения марксистского материализма не представлялось возможным. Для этого надо было вникнуть в концепцию нового мышления. Информационно-энергетические процессы Космической эволюции на планете Земля в это время усилились, и мысли и идеи этой эволюции, как говорят, носились в воздухе. Личности с развитой интуицией принимали их и закладывали в фундамент нового мышления. Менее развитые тоже что-то "слышали", но до них доходило как бы энергетическое "эхо" эволюции, которое они по наивности своей принимали за собственные мысли. Таким "эхом" идей эволюции явился интернационализм, ставший искаженным отзвуком эволюционной идеи о едином человечестве в отдаленном будущем. "Эхо" как бы заглушило голос самой эволюции, начало жить самостоятельной жизнью, обретя смысл противоположный тому, о чем звучала космическая эволюция. Мечтая о мировой революции, которая соединит пролетариев всех стран, большевики выдвинули интернационализм в качестве главного инструмента в этой мифологической игре. Марксистская концепция интернационализма имела ярко выраженный классовый характер, и другой она быть не могла.

"Национальное единство, — писал Бердяев, — глубже единства классов, партий и всех других преходящих исторических образований в жизни народов. Каждый народ борется за свою культуру и за высшую жизнь в атмосфере национальной круговой поруки. И великий самообман — желать творить помимо национальности"[265].

Интернационализм в практике тоталитарного государства противопоставлялся национальной культуре, был средством ее подавления, а подчас и уничтожения. Со временем он стал козырной картой в политической игре, в которой с одной стороны участвовали высшие круги тоталитарной власти и сам диктатор, с другой же — невежественные лидеры национальных автономий, входивших в Россию. Они пытались все вместе "творить помимо национальности".

И Учителя, и философы, такие, как Бердяев, отвергая абстрактный марксистский интернационализм, говорили о реальности всечеловечества, путь к которому лежал только через национальное. Отдельная личность, утверждали они, может понять человечество только через себя, через свою национальную Культуру. Культура, а не класс есть объединяющая сила. Класс же, ограниченная временная структура, имеет свои замкнутые границы и, как всякая закрытая система, направлена на разъединение. В Культуре нет противопоставления национального и общечеловеческого. "В национальном гении, — пишет Бердяев, — раскрывается всечеловеческое, через свое индивидуальное он проникает в универсальное"[266].

Под знаменем утопического интернационализма в многонациональном Советском Союзе проводился кровавый эксперимент сотворения мифических социалистический наций, во имя которых разрушалась и уничтожалась национальная культура. Дух самого народа и его душа подвергались страшному насилию и принуждению. Сталин был главным идеологом и инициатором этого эксперимента. В республиках уничтожались лучшие национальные кадры. Любая приверженность к национальной Культуре считалась буржуазным национализмом, любая попытка развития национальной Культуры — отходом от классовых позиций. Несмотря на все старания, эксперимент провалился. Социалистические нации остались существовать только на бумаге да в трудах придворных историков и писателей. Сам же интернационализм постепенно заменялся принудительной русификацией. В национальных районах и республиках стали забывать свой родной язык, свою культуру. Где-то в подполье начала складываться оппозиция подобной национальной политике.

Искусственный "скрепляющий" раствор, в основе которого лежали принуждение и насилие, к концу восьмидесятых годов уже подходил к концу. И поэтому нет ничего удивительного в том, что с крушением тоталитарного государства, его идеологии и механизмов, распался за очень короткий срок и СССР. Но распался не для новой национальной жизни, а для чего-то совсем другого. Национальная номенклатура, та самая, которая, следуя указаниям "сверху", проводила на местах все ту же антинациональную политику, воспользовалась общим недовольством и захватила власть. Этот захват был назван независимостью и привел к безответственному разрыву уже давно сложившихся экономических связей. "Новая жизнь" под руководством старой партийной и государственной номенклатуры сопровождалась огромными трудностями, сотканными из противоречий прошлого и настоящего. Тяжелое экономическое положение, социальная незащищенность, кровавые столкновения, продолжающееся разрушение национальной Культуры — вот далеко не полный перечень того, что принесла еще одна "новая жизнь" в независимые государства. Эта "новая" жизнь оказалась "оскалом старого", как сказано в "Братстве", одной из книг Живой Этики. Истинная новая жизнь приходит новым путем. На этом пути большими буквами будет написано: "Творчество национальных культур и типов жизни не терпит внешней, принудительной регламентации, оно не есть исполнение навязанного закона, оно свободно, в нем есть творческий произвол. Законнический, официальный, внешне навязанный национализм только стесняет национальное призвание и отрицает иррациональную тайну национального бытия"[267].

Старая номенклатура, привыкшая к насилию и принуждению, скорее всего не заметит этих слов.

Ряд черт и "новшеств", которые возникли в жизни "послеперестроечной" России, также могут быть отнесены к явлениям старого порядка, которые давно ждали своего выхода на поверхность. Начавшийся развал облегчил им путь наверх. Передел собственности, потрясенными свидетелями которого оказались миллионы россиян, пожалуй, можно отнести к одному из самых традиционных деяний большевиков. "Новым" можно назвать лишь своеобразие этого передела. Последний поражал своей открытостью и теми демагогическими лозунгами, которыми он прикрывался. Передел сопровождался изменением социально-экономического смысла самой собственности. Не имея никакой серьезной правовой базы, "передельщики" и "приватизаторы", названные в народе "прихватизаторами", объявили "новую" эпоху частной собственности. Движение собственности изменило свое направление. Если в 1917 году шел грабеж частных собственников в пользу пролетарского государства, то теперь грабили пролетарское государство и его народ в пользу собственников, невесть откуда взявшихся. Грабеж шел под руководством все той же номенклатуры, которая находилась у власти в старом социалистическом государстве. Ее не интересовало, откуда появились деньги у бывших "трудящихся, выкупавших эту собственность, движимую и недвижимую. Новые собственники создавали частные фирмы и компании, приобретали контрольные пакеты акций и основывали частную банковскую сеть. До сих пор официально остаются неизвестными источники так называемых "первоначальных накоплений". Можно только предположить, что часть из них образовалась из государственных и партийных средств, которыми распоряжалась сама номенклатура, другая же часть была предоставлена "теневой экономикой", сложившейся во времена "застоя" и носившей криминальный характер. Развал тоталитарного государства дал возможность этой "экономике" выползти на поверхность и "узаконить" наворованные деньги. Теперь "теневики" ничего не боялись и только время от времени "отмывали" свои капиталы, не рискуя быть разоблаченными или, как сейчас говорят, "засвеченными".

Мирное сосуществование бывшей номенклатуры и так называемых криминальных структур, или их тесное взаимодействие, теперь уже не составляет тайны. Но можно спросить, откуда у номенклатуры и ей подобным появилась готовность принять такой резкий поворот в своей судьбе? Ведь десятилетиями в народе "воспитывали" бескорыстие, трудолюбие, самопожертвование Общему Делу, отрицание частной собственности и прочих пережитков капитализма. Вся идеология работала на это, все творчество официальной государственной культуры было наполнено этими благими мыслями. И вдруг такое… Дело же в том, что Дух человека, существование которого отрицали большевики, продолжал жить по своим законам. Но насилие, которому он подвергался, изменило и исказило его естественную направленность. И этот Дух стал походить на бледное растение, выросшее под тяжестью валуна и стелящееся по земле, поскольку валун не давал ему расти вверх. Помните, Учителя в "Общине" писали о том, что чувство собственности — категория духовная, не зависящая от того, владеет ли человек материальными ценностями или нет. Большевики отняли частную собственность не только у имущих классов, они лишили и трудящихся возможности когда-либо ее иметь. Социальная революция не изменила внутреннюю структуру тех, кто прошел через нее. В результате многие так и остались духовными собственниками. И чем больше они боролись на уровне внешнего материального мира с этой проклятой частной собственностью, тем глубже она внедрялась в их внутреннюю структуру, в их Дух. С годами это противоречие в человеке росло и развивалось, переходя в нетронутом виде к следующим поколениям. Духовная буржуазность, духовное собственничество были свойственны и коммунистам, и рабочим, и чиновникам, короче, всем тем, кто мечтал комфортно устроиться в жизни и для кого существовало только конечное и была закрыта Бесконечность.