Читать онлайн «Оглянись – пришельцы рядом!». Страница 36

Октавия, как я упоминал, с Тоуэка, с Нежданного Браслета. Планетарный радиус чуть меньше земного, соотношение воды и суши три к одному, материк охватывает планету по экватору, бури, пустыни, ледники и кровососущие насекомые начисто отсутствуют. Плюс фауна флорального типа, благоприятный для людей биоценоз и сказочный климат с ничтожными колебаниями температуры. Я мог бы припомнить кое-что еще про Тоуэк, не менее любопытное – о растениях-симбионтах, целебных водах и чудесных фруктах, облачных мотыльках и потрясающих полотнах мастера Сиддо, но все описания меркнут перед единственным, но емким словом: рай. Во всяком случае наши наивные предки, мечтавшие о Парадизах и Элизиумах, сочли бы Тоуэк раем.

В понятиях обитавших там людей, а значит, и моей подружки, дом являл собой поляну с разбросанными тут и там беседками, легкими куполами и тентами, с живыми пнями и кочками, игравшими роль столов, кушеток и кресел, с садом-биоморфом, кормившим своего хозяина и украшавшим его жизнь приятными запахами и мелодичными звуками. Не стану утверждать, что недостаток мебели так уж плох – кочка, служившая нам ложем, была на диво мягкой, покрытой тканью или большим бархатистым листом и пахла именно так, как пахнет постель в раю: женщиной после грехопадения.

Кажется, к последнему я тоже был причастен…

Небо продолжало теплеть и светлеть. В листве, чья чернота уже сменилась зеленью, мелькнула гибкая фигурка зверька: длинные лапки, опушенные сероватым мехом, хвост – чередование коричневых и белых колец, кофейная грудка со снежным воротничком. Хомми, молоденькая обезьянка, одна из зверушек-приживалок в доме Октавии… Я спроектировал ей образ яблока – небольшого, золотистого, исходящего соком. Хомми, обнаружив спелый плод, бросила его мне и, весело скаля зубки, уставилась на нас с Октавией. Мысли ее скользили, как говорится, на поверхности: вот сейчас большой самец прикончит яблоко, потом скинет эту нелепую одежду, нырнет под одеяло к своей подружке, и они… Было у меня подозрение, что Хомми, еще не испытав радостей любви, стремится набраться опыта при всяком удобном случае.

Откусив от яблока, я вообразил, как огромная уродливая горилла подбирается к Октавии. Хомми панически взвизгнула и исчезла, а Тави пошевелилась и, не открывая глаз, схватила меня за руку.

– Ливиец? Ты что меня пугаешь, Ливиец?

– Не тебя. Совсем другую девушку, мохнатую и слишком любопытную.

– Прогнал? – пробормотала Тави, прилаживаясь щекой к моей ладони. Я показал ей порыв ветра и улетающий вдаль серый шерстяной комочек. – Хорошо… – Губы ее сомкнулись, и, на грани ментального восприятия, я расслышал: «Теперь спи, Андрей… спи, милый… Еще рано…»

«У жителей Земли ускоренный метаболизм. Мы не умеем так долго спать», – беззвучно возразил я, склонившись над нею.

«Тогда уходи или сядь рядом и береги мой сон. Любуйся мной… Думай о карнавале, веселье и сочных арнатах… Мы ведь отправимся на карнавал, да?»

– Непременно, – сказал я, поглаживая темные волосы Тави. Пусть ей приснится карнавал… Сумеречная зона на Меркурии, небо в фиолетовых облаках, край ослепительного солнца над зубцами утесов, хрустальное ожерелье Пятиградья и равнина с арнатовыми деревьями… А среди них – шатры, навесы и беседки, столы и чаши с грудами плодов, множество ярко одетых людей, пьянящий сок в широких полусферических бокалах, музыка и плывущие в воздухе картины…

Улыбаясь этим мыслям, я направился к жилому куполу. Ковер из голубого мха пружинил под ногой и, ощущая мое присутствие, мерцал цветными пятнами – синим над скрытой сейчас поверхностью маленького бассейна, оранжевым и желтым в тех местах, где затаились предметы, что заменяли Октавии мебель. Если не считать ковра и этих пятен, мелькающих повсюду, а еще янтарного света, профильтрованного колпаком, купольный домик был абсолютно пуст. Обманчивое впечатление! Стоило мне приблизиться к Окнам, как мох раздался, и из прорех пошли вылезать одно за другим кочки-кресла, столик-пень и какая-то ажурная конструкция, в которой я опознал синтезатор. Он развернулся с тихим звоном, и над приемной панелью проплыла тарелка с чем-то ароматным, дразнящим, а за ней – кофейник, чашки и блюдо с фруктами.

– Убери. Я не хочу кофе. – Мой голос разрушил фантом завтрака. На миг я замер между Окнами, словно выбирая, в какое шагнуть, потом коснулся ладонью неощутимой серо-желтой мембраны, повернул голову и бросил взгляд на спящую Тави. Если не напрягать глаза, она была сейчас неотличима от Небем-васт… Вздохнув, я шагнул в Окно и очутился в собственном доме.

Здесь, в уэде Джерат, в сахарском заповедние Хоггар-Тассили, стояло позднее утро. В холле, длинной узковатой комнате, дальний конец которой уходил в скалу, зной не чувствовался, но на галерее, у тонких прозрачных стен из оксинита, было жарковато. Солнце плавило выцветшую синеву небес, раскаленный воздух струился над барханами и бурыми трещиноватыми скалами, порывы ветра кружили песок, сталкивали смерчи друг с другом, бросали их на камни. Пожалуй, здесь ничего не изменилось за прошедшие тысячелетия, но не природа хранила эту частицу Сахары, а воля человека: от Джерата заповедник тянулся на семьсот километров в любую сторону. На северо-востоке и юге он граничил с жилыми зонами у берегов Ливийского и Нигерийского морей, а на западе, за плато Танезруфт, лежала обильная водой саванна, где водились мастодонты, шерстистые носороги и саблезубые тигры. Там тоже был заповедник, на месте бывшей пустыни Эль-Джуф.

Сенеб, мой дом и хранитель бьона, приветствовал меня бравурной мелодией и вспышкой пламени в камине. Он конструкт [27], и потому удостоился имени; хоть не совсем разумное существо, зато на редкость преданное и заботливое.

Музыка отзвучала, и Сенеб спросил:

– Чай с булочками, магистр?

Дом знает мои вкусы и полон уважения к хозяину: магистр, и никак иначе! Хотя последние три столетия меня обычно зовут Ливийцем.

– Чай? Не откажусь. – Полюбовавшись языками пламени в камине, я сел в кресло, вытянул ноги и повернулся к Туманным Окнам. В холле их три: одно, из которого я вынырнул пятью минутами раньше, ведет к Октавии, другое – в мой кабинет в меркурианской половине бьона, а третье – обычный стандартный портал. Сейчас он связывал мой дом с базой Реконструкции под Петербургом.

Узкая щель прорезала стену, в воздухе поплыл поднос с дымящейся чашкой и горкой булочек.

– Есть сообщение от Давида, – вымолвил Сенеб. – Интересуется, когда вы закончите работу над отчетом.

Голос его изменился: чай мой дом предлагал нежным контральто, а сейчас прозвучал сухой деловитый баритон. Сенеб лишен видимого облика, но речью, звуками и запахами умеет пользоваться виртуозно.

Поднос замер у моего локтя. Я отхлебнул золотистый настой, потом впился зубами в булочку. То и другое было великолепным. Просто восхитительным, особенно на взгляд человека, почти забывшего о благах цивилизации. В Древнем Египте, конечно, умели делать превосходные напитки, хороший хлеб и всяческие лакомства, но фараон Яхмос был владыкой суровым и не баловал деликатесами своих солдат, особенно ливийских и эфиопских наемников. В наш рацион входили лук, чеснок, каша из полбы, жидкое пиво и временами финики. Правда, став предводителем отряда, я получил возможность оттянуться.

– Координатор Давид просил передать, что торопиться нет нужды, – прежним суховатым тоном сообщил Сенеб. – Хотя магистр Гинах очень хотел бы повидать вас и…

Я помахал рукой, и дом замолк. Гинах вернулся три месяца назад и уже успел разгрузиться. Улов у него был богатый; не считая обычных сведений, интересных для психоистории, он раздобыл подлинный текст отчета Ганнона о путешествии на запад, за Столбы Геракла или Мелькарта, как их называли в пунической традиции. Мы с Гинахом занимались смежной тематикой: я – ливийцами, он – историей Карфагена, что контактировал с ливийскими племенами на протяжении многих веков. Однако работали мы не в фазе, ибо Карфаген был основан за восемьсот лет до новой эры, а я в те годы еще не добрался. О поздних ливийцах – тех, которые то нанимались в армии карфагенян, то сражались с ними, устраивая бунты и набеги – я не мог рассказать ничего интересного. Пока не мог. Через восемьдесят лет реального времени ситуация могла перемениться.

Фантомные языки огня метались в камине, соперничая яркостью красок с Туманным Окном – тем, что соединяло земную и меркурианскую части бьона. Стандартный портал был, как и положено, затянут серебристым, а в Окне, ведущем к Тави, плескалась синева. Я сидел расслабившись и думая о том, как приятно вернуться домой, вернуться во всех смыслах – в свою эпоху, в свое жилище и в собственное тело. Тут было так много привычного, хорошего – ощущение данной с рождения плоти и этот прохладный холл с камином, с дверьми, ведущими в спальню, и пространственными вратами, полные жизни небеса и мирная зелень Антарда, внимание коллег, заботливый Сенеб, чай, приготовленный им, и сладкие булочки… Было и кое-что еще, не просто хорошее, а прекрасное – руки, губы и глаза Октавии. Я чувствовал, как семнадцать лет мниможизни уходят в прошлое, проваливаются в никуда, и вместе с ними тает память о Небем-васт. Я еще вспомню о ней и вспомню эти годы, час за часом, день за днем, но это будет в Зазеркалье, в континууме Инфонета, в таком же почти нереальном существовании, как моя жизнь в облике Гибли в Ливийской пустыне.