Читать онлайн «Власть Талисмана». Страница 33

Почему воинствующее крыло одержало верх? Дрейк отвечает на собственный вопрос разновидностью тавтологии. Воинствующее крыло некогда многообразной христианской церкви одержало верх потому, что оно было воинствующим, и потому, что оно первым получило доступ к государственному механизму принуждения. В качестве простой и универсальной функции человеческой организации Дрейк полагает, что «в каждом массовом движении есть люди, которые готовы сосуществовать с представителями других убеждений и не рассматривают их как угрозу, которую нужно нейтрализовать».[456] Если механизм принуждения оказался в руках людей, не приемлющих инакомыслие, как это было в Риме в IV веке, то вскоре он неизбежно используется для насаждения единомыслия и единообразия че рез маргинализацию или уничтожение других религий. Но из-за расчетливой политики Константина, отказавшегося от гонений на язычников, догматические тенденции, существовавшие в католической церкви в первые несколько десятилетий ее власти, были направлены исключительно на борьбу с внутренней ересью. Это была борьба, которую церковь с целенаправленной жестокостью продолжила в XIII–XIV веках, когда она уничтожила катаров, и вела вплоть до XVII века, когда еретиков по всей Европе по-прежнему сжигали на кострах. Вполне возможно, что лишь благодаря этому раннему процессу дискриминации, обличения, терроризирования, наказаний и физического уничтожения внутренних соперников члены воинствующей фракции христианства смогли с самого начала четко определить собственные верования и убеждения. «Существование ереси нельзя рассматривать отдельно от существования самой церкви, — утверждает Зоэ Ольденбург, — они неразделимы. Догма всегда сопровождается ересью; с самого начала история христианской церкви представляла собой длинный список битв против различных ересей».[457]

«Низкозатратная» стратегия Константина, направленная на умиротворение воинствующих христиан, перед которыми он находился в долгу, и на большее единообразие среди разношерстных христианских сект (нечто соответствующее диктаторским замашкам любого энергичного римского императора), привела к непредвиденным и далеко идущим последствиям. До Константина существовало эклектичное поле христианства, в котором ни одна секта не обладала властью над любой другой, так как все они подвергались гонениям, после Константина это поле стремительно преобразилось и стало поляризованным. На одной стороне были епископы католической церкви, сторонники буквального толкования Священного Писания и воинствующие христиане, которых хотел умиротворить император. На другой стороне находились все остальные, имевшие другие мнения и религиозные убеждения. В результате после 326 года для того, чтобы стать «еретиком» и потерять свободу собраний, дом, собственность и саму жизнь, нужно было лишь высказать открытое несогласие с непогрешимыми высказываниями епископов, особенно верховного епископа римской церкви. Не случайно, что в 380-х годах императоры отказались от своего старинного титула Pontifex Maximus — высшего жреца римской государственной религии — и передали его папе.[458]

По сей день он остается официальным папским титулом.[459]

Мы не предполагаем, что воинствующий буквализм в христианской церкви был создан из-за желания Константина покарать еретиков, напротив, мощная буквалистская тенденция присутствовала в христианстве задолго до IV века — возможно, так же долго, как и любая из гностических сект, — и просто воспользовалась благоприятным моментом. Резкая смена курса, произошедшая во время правления Константина, впервые дала буквалистам власть, чтобы навязывать свои взгляды другим.

Из нашей современной перспективы видно, что они жаждали этого в течение столетий. Ясно также, что все эти годы они последовательно прибегали к эмоциональным аргументам и клеветническим обвинениям просто для того, чтобы посеять семена ненависти к своим оппонентам. Современные специалисты по дезинформации называют эту изощренную методику «черной пропагандой». Все в их поведении и риторике указывало на веру этих людей в то, что однажды они придут к власти и получат возможность навязывать свою волю другим — как это в. конце концов произошло при Константине — и что они немедленно воспользуются этой возможностью.

Рассмотрим, к примеру, слова блаженного Иринея, одного из великих обличителей христианских гностиков во II веке:

«Пусть те, кто позорят имя Творца… как это делают валентиниане и так называемые гностики, будут называемы прислужниками Сатаны всеми, кто чтит истинного Бога. Через них Сатана уже сейчас… возводит речи против Бога, который уготовил вечный огонь за всевозможное отступничество».[460]

С I по IV век можно найти немало примеров подобной риторики, часто доходившей до исступления и включавшей обвинения в людоедстве, половой распущенности, детских жертвоприношениях и т. д. Другая красноречивая подробность заключается в том, что еще до запрета гностицизма использовались способы для выявления посвященных-гностиков для возможных гонений в будущем. Поскольку адепты гностицизма обычно были вегетарианцами, испытанным методом определения их присутствия среди православных священников и монахов в Египте был обязательный для всех «мясной день», устраиваемый один раз в неделю.[461]

Историю пишут победители, а не побежденные, поэтому мы не знаем, приводили ли подобные уловки и обличительные кампании к вспышкам физического насилия против гностиков уже во II веке н. э., но мнение самих гностиков сохранилось в одном из текстов Наг Хаммади под названием «Второй трактат великого Сета», где, в частности, говорится:

«Когда мы покинули наш дом, спустились в этот мир и обрели мирское бытие в наших телах, мы были гонимы и ненавидимы не только невежественными людьми [язычниками], но и теми, кто выступал от имени Христа, поскольку они были пусты и не знали, кто они такие, словно тупые животные».[462]

Эдикт Константина от 324–326 годов, фрагмент которого приведен выше, дал воинствующим христианам то, чего они уже давно добивались, — власть государственного принуждения для гонений на своих старых противников, гностиков. Интересно отметить, что эдикт составлен в чрезвычайно агрессивной риторической форме, излюбленной среди воинствующих христиан. Как указывает Дрейк, император очень тщательно выбирал слова, когда называл верования гностиков «ядовитыми» — термин, уподоблявший самих гностиков ядовитым змеям. Сходным образом «… он сравнивает ересь с заразным заболеванием, способным поражать здоровые души. Такие образы имеют важное значение как ярлыки, которые служат для определения и осуждения отдельной группы, упрощая выявление ее членов, и для лишения их всех человеческих прав… Этот шаг, хотя и ограниченный по своему масштабу и продолжительности, открыл дверь для более обширных гонений, которые начались в конце столетия».[463]

Как и ожидалось, в последние десятилетия правления Константина воинствующие христиане стали пользоваться новой властью, полученной от него,[464] но сначала они делали это весьма осторожно, словно прощупывая возможное сопротивление.[465] При сыновьях Константина они значительно осмелели. За 15 лет, пока император Феодосий находился на троне (379–395), он превзошел всех своих предшественников, издав более 100 новых законов, направленных против гностиков, — законов, лишавших их собственности, свободы, а зачастую и жизни. Согласно этим законам, их дома и места для собраний подлежали конфискации, а книги — уничтожению.[466] Едва ли можно считать совпадением, что именно в этот период кодексы из библиотеки Наг Хаммади были спрятаны в Верхнем Египте в попытке спасти от гибели хотя бы часть знаний, и, хотя исторические хроники являются неполными, мы знаем, что в течение того же периода в Нижнем Египте антиеретический терроризм был развязан с благословения государства.

Матерн Сенегий, наместник императора Феодосия в Александрии с 387 по 388 год, прославился своими неустанными притеснениями и гонениями на еретиков и язычников.[467] В этом великом космополитическом городе, одной из первых цитаделей гностицизма, местный синкретический культ, посвященный богу Серапису (соединявшему черты двух древнеегипетских богов, Осириса и Аписа), издавна пользовался покровительством людей, занимавших разное положение в обществе и с различными религиозными убеждениями. Ученые считают, что христианские гностики могли принимать участие в мистериях Осириса в его воплощении Сераписа, «интерпретируя то, что они наблюдали, с христианских позиций».[468] Стоит упомянуть и о том, что некоторые секты александрийских гностиков пользовались статуями Сераписа — обычно изображаемого в виде бородатого мужчины в греческой хламиде, а не в египетском стиле — как символом Бога Доброты.[469] Такая гибкость и непредвзятость в поиске духовных истин была характерна для Александрии со времени ее основания почти 700 лет назад. Именно поэтому многие горожане, стоявшие на позициях веротерпимости и синкретизма, были потрясены, а потом и возмущены, когда Сенегий начал отдавать войска, которыми он командовал в качестве наместника — предположительно для защиты всех слоев общества, — в распоряжение христианской церкви, которая вела кампанию по отмене других религий.[470]