Читать онлайн «Миф о вечной империи и Третий рейх». Страница 50

Сегодня мы говорим уже о немецком социализме. Мы подразумеваем не демократический социализм, который после нашей катастрофы нашел убежище в партийных структурах, и не последовательный марксистский коммунизм, который все еще не хочет отказываться от мысли о классовой борьбе. Под немецким социализмом мы понимаем корпоративную идею о государстве и экономике, которую, скорее всего, в жизнь должен воплотить консервативно настроенный революционер. Немецким социалистом мы называем Фридриха Листа, так как его внешнеполитическая концепция базировалась на национальной политэкономии. В окружении внутриполитических идей мы возвращаемся к профессиональным соображениям барона фон Штайна, которые отсылают нас к идеям советников и средневековой цеховой организации. На немецкий социализм оказывают влияние как давние традиции, так и совершенно молодые концепции. Например, идея совместного хозяйства указывает на то, что жизнь будет протекать в общественной ячейке. Немецкий социализм не является атомарным. Он является органичным, дуалистическим и полярным, что соответствует одной стране, которая сама во всех отношениях (от географического до трансцендентного) является дуалистическим явлением — при всех противоречиях жизнь в ней должна быть уравновешенной. Немецкий социализм предполагает человека, который может восприниматься по-разному, а не только как западный человек. Мы не хотим, чтобы различия разъединяли. Мы хотим, чтобы они связывали воедино. Социализм является для нас как укоренение, дифференциация, иерархия.

Марксизм же признает только социализм, который является интернациональным. Однако этого интернационального социализма не существует. Его не было до мировой войны. После мировой войны его нет тем паче. Немецкий рабочий класс стал жертвой своей марксистской веры. Он должен стерпеть, что осталось невыполненным обещание, которое сулило пролетариям весь мир. Немецкие рабочие должны довольствоваться тем, что пролетарии всех стран подумали прежде всего о собственной стране, дабы в случае победы получить «правильно понятый интерес», который скептик Маркс считал «принципом всей морали». Они заключали мирный договор, который должен был увековечить эксплуатацию наций, коя планомернее всех применялась к немцам.

Проблема социализм осталась нерешенной.

Одно из достоинств человека состоит в том, что он принимает ответственность за экономику. Поэтому на этой земле, о которой он должен заботиться, на него возложена задача, чтобы люди жили, могли работать, дабы обеспечить свое экономическое существование, чтобы урегулированными оказались потребительские отношения, товарообмен и денежное обращение, устроенным оказалось вытекающее из классовых различий хозяйственное неравенство, чтобы справедливо были распределены права и обязанности. В Германии нет государства, которое бы могло гарантировать все это. Революция, которая стремилась построить демократическое государство, умудрилась вопреки намерениям не создать социальное государство. Немецким социалистам не осталось ничего иного, как подумать, какие силы помешали им решить проблемы в соответствии с марксистскими принципами. Если они подумают, то могут прийти к выводу, что этой силой был либерализм. Либерализм, заложенный в социализме. Либерализм, который здесь, как и повсюду, оказывал дурное действие. Это был неподвижный, несговорчивый, рационалистический либерализм, который из-за слов о разуме не видел действительности. Мы не знаем, кто будет решать проблемы социализма, которые существуют до сих пор. Не думаем, что в их решении может помочь немецкий коммунизм, который до сих пор (как и ранее) цепляется за Маркса, хотя само это движение, уже давно ставшее диковатым и специфически немецким явлением, сможет помочь в их решении. В любом случае мы знаем и верим, что немецкий социализм, который мы подразумеваем, должен поднять эти проблемы на уровень выше, нежели марксизм. Туда, где проблемы решает не социальный класс, а нация, которая делает это в собственных интересах. В итоге никто не удивится, что эти проблемы исчезнут, как и социал-демократические доктринеры, место которых должен занять истинный немецкий социализм.

Сегодня мы превосходим наших противников только в наших проблемах: немецкие проблемы немецкого социализма, перед которыми было наше поражение и мимо которых прошла революция. Здесь возможно только революционно-консервативное решение. Есть еще чисто духовное превосходство. Оно самое большое из всех имеющихся. Когда мы думаем о наших противниках, то они демонстрируют нам полнейшую безыдейность. Победа, принесшая им насыщение и удовлетворение, оставила им уверенность в собственной правоте и необратимости их политических и экономических взглядов. Они проявляют самодовольство, несмотря на страшную экономическую и, конечно, политическую опасность, которая угрожает их странам. Это была бы трагедия, это была бы катастрофа, это была бы гибель, если бы наши старые проблемы оказались втиснутыми в новую немецкую проблематику. Но на этот раз это должны быть практичные проблемы — экономическая политика, вопросы наших подавленных и стиснутых сил, которым не хватает свободы действия. Но если во всей этой неразберихе нам удастся решить эти проблемы, и это решение будет действительным, а не мнимым, непреходящим, то мы сможем создать новый государственный строй и экономический порядок, чей пример будет обладать для других народов огромной притягательной силой, против которой наши противники в конце концов будут совершенно бессильны.

Социализм начинается там, где кончается марксизм. Немецкий социализм призван, чтобы очистить духовную историю человечества от либерализма, зловещей силы XIX столетия, которая в глубине подточила и разложила социализм, подобно тому, как он подтачивал и разлагал любую политическую идею и любое мироустройство. Весь либерализм Запада все еще прячется в парламентах и выдает себя за демократию.

Немецкий социализм не является первейшей задачей Третьего рейха. Он должен быть его фундаментом.

Либерализм сведет народы в могилу.

В стране существует подозрение, что нацию обманули.

Это не только обман Версаля. Это и так прописная истина. 14 пунктов Вильсона стали 440 статьями мирного договора.

Оказалось, что обман был настолько стар, что происходил скорее из злоупотребления, которое привело в движение идеологию, коя, чтобы отстоять интересы, работала с идеями в сфере политики. Это злоупотребление позволило нашим противникам гарантировать себе преимущество, как будто бы эти высокие понятия убедили немецкий народ забыть войну ради мира, хотя она еще не была проиграна. Лучше всего было, если бы нашлись немцы, которые смогли огласить эти понятия, которыми мы могли соблазниться. Думаем ли мы о них как о мошенниках или же как об обманутых, мы снова представляем их как обманутых обманщиков, которые оказали влияние на свой народ. Здесь мы всегда будем сталкиваться с определенным миром представлений, в котором принципы используются лишь для того, чтобы заключить сделку.

Различие состояло лишь в том, что они умели с пользой для себя передвигаться по этому миру представлений, в то время как мы оказали им услугу, последовав за ними в этот мир, чем причинили себе же вред. И это было один и тот же мир представлений. Повсюду проявляются его отличительные черты. Это признаки духовной заразы, носители которой обычно защищаются, скрываясь под свойственным им безразличием, в то время как подвергшийся нападению гибнет. Это вредоносный мир либеральных представлений, который приводит к разложению, который распространяет моральное заболевание среди политических народов. Пропорционально тому, насколько нация попала под его господство, он калечит ее характер.

Мы, конечно, не можем представлять себе этот либерализм так, как если бы он был связан с конкретной партией. Он позаимствовал свое название у общеевропейской партии. Однако впоследствии он оказал губительное влияние на все партии, стер однозначность изначальной партийной позиции, внес в них двусмысленный, сомнительный, «заразно-либеральный» элемент. Случилось так, что он породил известный тип деятельного партийного лидера, который больше не взывает к непреклонным убеждениям, но видит свою задачу в скользком посредничестве, которое позволяет ему высказаться.

Либерализм — свобода не иметь никаких убеждений, но утверждать при этом, что именно подобный подход и является главным убеждением.

Когда началась мировая война, страницы западных газет пестрели заголовками «La liberte est en jeu!», [9] дезориентируя тем самым мировое общественное мнение. Специфически вопрос стал достоянием общественности. Но теперь имелось мировоззренческое обоснование. Этот вопрос имел нимб. Но наши противники стремились не к свободе, а к власти. Если проверить соответствующее мировоззрение, то можно сделать странное открытие, что политическая свобода, которую с демократическим обоснованием требует либерализм, в либеральных странах принадлежит вовсе не народу. Народ скорее назойливо опекается определенными обществами, которые и обладают свободой, а потому господствуют. Что же понимают под свободой эти определенные общества? Прежде всего, это свобода действий и интриги, в которых нуждаются члены этих обществ, дабы иметь возможность принадлежать этому кругу. Затем это свобода парламентских действий, подтвержденная конституцией, что обеспечивают их могущество. И, наконец, это по возможности максимальное поле деятельности по свободе безнадзорных передвижений, которая позволяет им прятаться за удостоверение народного избранника, дабы они извлекали личную выгоду из собственного народа и других наций. Нужно добавить, что либерализм работает на публику, когда ссылается на свободу! Он использовал развязывание мировой войны для одурачивания. Это — первый обман.