Читать онлайн «Азы волшебства. Принципы магического взаимодействия с миром». Страница 29

Я определяю такой подход к языку именно как платонический, поскольку Платон утверждал, что для каждой вещи, существующей в нашем мире, есть идеальная форма, пребывающая в мире идеальном. К примеру (по ряду причин этот пример приводится многими), у нас имеется такая вещь, как кресло. Более того, в наше время можно найти всевозможные виды кресел: складные, шезлонги, мягкие с откидными спинками, бескаркасные. Однако все их мы называем креслами, признавая, что они обладают качеством «кресловости». Но где, спросил бы Платон, находится эта «кресловость»? Он предполагает, что она имеет первоисточник в мире форм, где существует форма кресла, отражением которой являются все кресла нашего мира. Существуют также, что гораздо важнее, идеальные формы красоты, истины, добра и т. д. Вот почему мы можем понять, что тот или иной поступок является добрым, не будучи способными дать определение добра или перечислить все возможные добрые поступки. Согласно Платону, мы рождаемся с пониманием этих форм, памятью, даваемой нам до рождения, а наше столкновение с не столь идеальными версиями форм в физическом мире пробуждает эту память. Мы можем прийти к пониманию форм и посредством чистого рационализма. Ближе всего к миру форм стоит математика. В частности, для Платона и других греческих философов примером идеала в реальности была геометрия. Например, мы можем определить правила для идеального треугольника, которые будут работать в реальности достаточно хорошо для того, чтобы предсказать форму актуализированного треугольника – скажем, нарисованного на песке. Но мы также понимаем, что наши идеальные правила, будучи примененными к реальным треугольникам, никогда не находят совершенного воплощения. С точки зрения Платона, треугольник, нарисованный нами на песке, как бы мы ни старались, никогда не будет равен идеальному треугольнику с суммой углов в 180 градусов[119]. Язык, в платоническом понимании, – это репрезентация в реальности идеала, который никогда не получает полного воплощения. Примечательно, что большинство ученых игнорирует теории Платона как устаревшие или ошибочные, но лингвистика их принимает. Или, точнее, лингвисты, сами того не осознавая, вновь пришли к идеям Платона. С магической точки зрения данная параллель с Платоном интересна потому, что многие магические течения обязаны своим развитием неоплатоникам. Неоплатоники полагали, что материальный мир – это результат прогрессивной последовательности манифестаций, происходящих из одного источника, обычно определяемого как Благо или Единое. Эта идеальная форма ведет к Разуму, который, в свою очередь, дает возможность проявиться Душе, а та – Природе[120]. Неоплатоники проповедовали форму магии, именуемую теургией, или «божественным деянием». Она предполагала обратное восхождение по цепи манифестаций при помощи символических аналогов – прямо к высшему началу. Таким образом, неоплатонизм оказал серьезное влияние на развитие каббалы, лежащей в основе большинства западных церемониальных магических школ.

Если мы хотим использовать неоплатоническое понимание реальности, чтобы достичь Единого – или Блага – посредством языка, то нам необходимо отыскать первоначальный язык. В предыдущей главе уже говорилось, что можно сделать это посредством либо откровения, либо реконструкции. Реконструкция в настоящий момент – тупиковый путь. Мы не можем реконструировать настолько древний язык: наш максимум – десять тысяч лет назад, тогда как история человечества, вероятно, насчитывает двести тысяч лет! Откровение же приводит нас к языкам типа енохианского, которые могут быть полезны в качестве магических, но не соответствуют первому человеческому языку. Так что наше стремление найти первую, идеальную форму языка наталкивается на необходимость изменить свое понимание первоязыка: этот изначальный язык будет не первым по времени появления, а ближайшим к идеальной форме. Попытки отыскать такой язык были более успешными, чем исторически ориентированные, если, конечно, верить имеющимся данным.

Довольно легко найти примеры слов, которые, предположительно, более тесно связаны с исходной реальностью, чем наши повседневные языки. Многие из них – например, абракадабра – стали известны как магические слова, другие просто ставят в затруднительное положение ученых. Некоторые из этих слов являются очевидной транслитерацией[121] ивритских, иногда искаженных вследствие ошибок при переписывании. Но значительная их часть не имеет отношения к ивриту, равно как и к любому другому языку. Например, в одном классическом заклинании маг обращается к магической лампе со словами: иеу, иа, ио, иа, иоу[122]. Хотя иа может быть транслитерацией Иах, еврейского имени Бога, а иоу – транслитерацией Яхве, об этом трудно судить с уверенностью, и подобные выводы остаются лишь предположительными. Вероятнее всего, эти «варварские» слова не имеют значения как такового. Определение варварские в словосочетании варварские слова на самом деле означает «иностранные» с точки зрения носителей латинского и греческого языков. Такие слова считались исполненными силы лишь потому, что происходили из других языков и изначально казались непривычными и странными. Это и делало их заметными и «таинственными». В некоторых заклинаниях маги якобы даже говорят на персидском, хотя в действительности повторяют бессмысленные (с нашей точки зрения) наборы слогов.

Один из самых известных примеров заклинания, содержащего «варварские» слова силы, – это «обращение к богу», более известное как ритуал Нерожденного. Этот ритуал направлен на инвокацию бога «без начала» или «без головы» (акефалос) с целью изгнания из человека некоего духа[123]. Он используется в магии, ориентированной на традицию «Золотой Зари», как инвокация широкого назначения. Однако Кроули модифицировал его в Liber Samekh, чтобы применять для инвокации Святого Ангела-Хранителя. В этой модификации он дает толкование множеству пассажей из «варварских» слов, приписывая им значения, основанные на буквенном и звуковом символизме. Например, он определяет Ар как «О дышащее, струящееся Солнце», поскольку еврейская буква Алеф связана с воздухом, а буква Реш – с солнцем. В других случаях он опирается на прямой перевод: так, греческое слово iskhure, которое означает «могущественный, сильный», Кроули просто заменяет английской фразой: «Слушай меня, Могущественный и Нерожденный!»[124] Нет сомнений, что изначально эти слова не имели такого значения (конечно, за исключением слова iskhure). Ар могло быть именем египетского или персидского божества или какого-то духа, а могло вообще не иметь конкретного значения. Когда Кроули вносил свои изменения, он придавал форму бесформенным словам силы, и зачастую эта форма была непосредственно связана с его собственным направлением в магии. В этом нет ничего плохого, и многие люди считают Liber Samekh полезной книгой. Но с нашей стороны не мешало бы помнить о том, что придание каббалистического значения именам – это не исконная практика, а нововведение.

Среди ученых, изучающих «варварские» слова, распространено мнение, что это просто уловка, призванная приводить в замешательство клиентов мага. Однако есть определенные текстуальные доказательства того, что употребляющие их люди все же приписывают им определенные значения. Часто «варварские» слова называют «истинными именами». Представление о длинных цепочках гласных или бессмысленных наборах слогов как об «истинных именах» указывает на то, что «варварские» слова были не просто «по-иностранному» звучащими фразами, но попытками постигнуть нечто изначальное – первоязык истинных имен.

Термин «варварские», описывающий эти слова, – намек на их изначальное предназначение. Они должны были быть непонятными, загадочными словами силы. Загадочность могла решить две задачи: во-первых, окружить мага аурой таинственности в глазах клиентов; во-вторых – и это наиболее важно, – поразить разум самого мага непонятными для него словами. Если вы когда-нибудь слушали длинный разговор на неизвестном вам языке, то, вероятно, замечали, что пытаетесь сосредоточиться на элементах, которые можете понять: мимике, интонациях и т. п. Точно так же благодаря семантическому сдвигу при использовании «варварских» слов в инвокации мы получаем возможность обратиться к смыслам иного порядка. Слова, со всем своим содержанием, «кричат» громче, чем другие, более тонкие средства передачи смысла. «Бессмысленность» помогает пробиться сквозь «вопли» слов.

Один из способов добиться такой «бессмысленности» – проверенный временем метод глоссолалии, иногда называемый в христианской традиции «говорением на языках». Некоторые исследователи (в том числе и я) предполагают, что длинные цепочки гласных и псевдогреческие заклинания на самом деле были попытками записать глоссолалические высказывания. Одним из самых ранних доказательств того, что глоссолалия использовалась в религиозной и магической практике, является бормотание пифии, дельфийской жрицы, в ее предсказаниях. Бормотание пифии переводилось жрецами на «осмысленный» греческий, причем в стихотворной форме. Перевод бессмыслицы на язык смысла иллюстрирует потребность в промежуточном варианте между языком бога и языком жрецов. В христианской практике тоже бывали попытки «переводов» глоссолалии, трактовавших ее как сообщения и предсказания.