Читать онлайн «Азы волшебства. Принципы магического взаимодействия с миром». Страница 16

А теперь вернемся к произнесению заклинаний. Если мы шепчем заклинание, то подразумеваем, что его адресат находится близко, если кричим – стало быть, он на расстоянии или сообщение должно быть передано безотлагательно. Прерывающийся голос передает сильные эмоциональные переживания. В церемониальной магии, особенно если в ней делается акцент на традициях и ритуалах, часто используется зычный, внушительный распевный голос. Ян Фрайз утверждает, что «инвокация, даже правильная по смыслу, не даст нужного результата, если она произносится с унылой или обыденной интонацией»[59]. Во многих случаях то, как мы говорим, значит больше, чем то, что мы говорим. Для примера представьте себе один из разговоров о случайных встречах: «Ой, ну, он такой, ну, ты знаешь… Как там его зовут… Ну, ты знаешь, тот парень!» И вдруг гримаса, которую вы скорчили, и интонация, с которой сказали «тот», позволяют собеседнику понять, о ком идет речь, и необходимость в дальнейших разъяснениях отпадает. Я знаю, что для меня одной из самых эффективных молитв, которые я когда-либо произносил, стал бессловесный рык, полный разочарования и неудовлетворенности, почти или даже вовсе лишенный семантического содержания.

Маги, ищущие первоязык ангелов, не учитывают, что на первоязыке мы говорим каждый день. У людей есть продуктивный язык с синтаксисом, тогда как остальные приматы располагают только унаследованной, врожденной системой звуков, инстинктивных по своей природе. Многие люди не понимают, что мы, будучи приматами, тоже рождаемся с генетически заложенной в нас системой звуков. Вот почему человек из Китая, человек из Африки, человек с Аляски и человек из Англии, в сущности, одинаково смеются, одинаково плачут, одинаково вздыхают и воспроизводят один и то же интонационный рисунок (хмыкают или произносят «ах» или «ох»), выражая удивление и любопытство. Мы обычно можем понять, доволен иностранец или сердит по определенным интонациям в его речи[60].

Включение в магические заклинания рычания, шипения, стонов и визга наших предков-приматов в церемониальном отношении может кому-то показаться недостойным и даже глупым, но даже в западной мистериальной традиции имитация звуков животных имеет длительную историю. В понимании каббалистов, язык приматов – это язык нашей нефеш, животной души, а значит, о нем стоит узнать, поскольку эта душа дает нам немало силы. С шаманской точки зрения, использование звуков животных идентифицирует нас с животным миром, из которого мы черпаем силу. Я подозреваю, что величественные звуки многих церемониальных магических заклинаний имеют в своей основе представления о правильности и величественности, бытовавшие в Британии в ХIХ веке. Мы должны спросить себя: готовы ли мы отвергнуть правильность и величественность и выбрать непредсказуемость экстаза, готовы ли положить свою застенчивость и самомнение на алтарь храма? Если да, то мы, вероятно, сможем вернуться к магии наших древних воющих и ревущих предков.

Серьезная литературоведческая работа, посвященная общим характеристикам заклинаний, до сих пор не проводилась. Между тем можно утверждать, что заклинания разных культур обладают рядом сходных черт. Это объясняется либо древностью данной литературной формы, либо идущей по пути конвергенции[61] эволюцией в тех культурах, где заклинания появлялись, либо тем фактом, что они составляются, используются и передаются исходя из утилитарных соображений. Другими словами, заклинания работают и, поскольку это так, передаются из поколения в поколение в относительно неизменной форме, причем даже в культурах, не имеющих письменности. Более того, поскольку заклинания работают в соответствии с реальными принципами, между ними существуют фундаментальные литературные сходства. Это касается даже очень отличающихся друг от друга культур – например, индийских индуистов, англосаксов VIII века и шотландских кельтов. Индуистская Атхарваведа, англосаксонские метрические заклинания и шотландская Carmina Gadelica («Гэльские песни») – все это собрания заклинаний и заговоров. Некоторые из них, в частности Атхарваведа, возможно, восходят к индоевропейской культуре, существовавшей десять тысяч лет назад. Несмотря на временные и культурные различия, эти заклинания обладают общими структурными особенностями, в числе которых – инвокация внешних сил, использование сложного языка метафор, повторения и ритма.

С литературоведческой точки зрения, инвокация состоит из апострофы[62] или прямого обращения к божеству, ангелу или другому духовному существу. Инвокация может быть сформулирована с использованием формы третьего лица (когда существо называют «он» или «она») или второго («ты»). Иногда встречаются инвокации и от первого лица, когда маг идентифицирует себя с данным конкретным божеством. Знаменитый ритуал Нерожденного – хороший тому пример. В этом ритуале маг обращается к Нерожденному во втором лице: «Ты Тот, кто сотворил влажное и сухое, ты Тот, кто питает все живое». Затем он обращается к Нерожденному в третьем лице: «Это Он, Тот, кто создал голос Своим заветом, Господь всего сущего, король, правитель и помощник». И наконец, маг идентифицирует себя с Нерожденным: «Я – это Он! Нерожденный Дух! Всевидящий, сильный и бессмертный огонь!» Цель всей этой инвокации – подчинить всех духов[63]. В Атхарваведе мы находим заклинание «для земного и небесного успеха», которое начинается с удивительно сдержанной инвокации – в ней просто утверждается как факт, что боги поддержат просящего: «Этому человеку Васу, Индра, Пушан, Варуна, Митра и Агни[64] даруют блага». Однако вскоре после этого жрец обращается к богам напрямую с перформативным высказыванием: «Свет, о боги, да снизойдет на него»[65].

В «Гэльских песнях» также используются инвокации, причем удивительно похожие по типу. В них, как и в Атхарваведе, предпочитают не обращаться к высшему божеству, апеллируя к ангелам, святым, Марии и Иисусу. Однако без инвокации высшего божества все же не обходится, хотя в большинстве случаев в ней взывают также к святым и другим религиозным персонажам. Например, в заклинании, где испрашивается благословение на океанское путешествие, говорится:

Для «Песен» очень характерно установление заклинателем метафорической и псевдоисторической связи между перформативным магическим актом, который он сам в данный момент осуществляет, и архетипическим перформативным магическим актом, совершенным каким-то важным персонажем, обычно Марией. Например, благословение пастве гласит, что это «благословение, данное Марией своей пастве»[67]. Эти утверждения звучат непосредственно в самих заклинаниях, а не как предисловие или примечания к ним. Слова «благословение дано Марией своей пастве» – не заголовок фрагмента, это часть самого заклинания. Поскольку Марии нужно дать свое благословение пастве, стало быть, она должна процитировать себя в мифологическом прошлом. Автор данного заклинания «разделяет» историческую и мифологическую Марию таким образом, что в результате историческая Мария может цитировать Марию мифологическую. Говорящий, который идентифицирует себя с мифологическим прошлым, по сути, произносит: «То, что я говорю сейчас, этот важный персонаж сказал в мифологическом прошлом».

Обращение к мифологическому прошлому – особенность того, что Хастон Смит называет «первичной религией». В своих рассуждения о «времени грез» австралийских аборигенов он поясняет, что оно населено вневременными персонажами, которые положили начало всем парадигматическим действиям повседневной жизни: охоте, приготовлению пищи, путешествиям и т. д. Религия для аборигенов заключается в идентификации себя с этими архетипическими фигурами, поэтому, когда человек охотится, он становится Первым Охотником. Смит пишет: «Мы привыкли говорить, что, когда арунта[68] идут на охоту, они повторяют подвиги первого архетипического охотника, но данная формулировка слишком резко разграничивает человека и архетип. Лучше было бы сказать, что они входят в форму своего архетипа настолько полно, что каждый из них становится Первым Охотником, между ними не остается никаких различий. То же самое происходит и в других видах деятельности – от плетения корзин до секса»[69]. И хотя кельтские заклинатели-христиане не являются приверженцами того, что Смит называет «первичной религией», тем не менее они разделяют представление о том, что где-то в нашем мифологическом прошлом существует архетип, который можно воспроизвести посредством инвокации.