Читать онлайн «Человек-дельфин». Страница 8

Несомненно, что дельфины, как и человекообразные обезьяны, достигли в своем эволюционном развитии стадии животного интеллекта. К ним, пожалуй, в наибольшей степени относится мысль Ф. Энгельса о том, что “нам общи с животными все виды рассудочной деятельности” [Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 537]. Но только “в круге своих представлений”, связанных, как правило, с удовлетворением “эгоцентричных” (игра, удовольствие) и непосредственно видовых (биологических) потребностей. У высших млекопитающих с крупным развитым мозгом животный интеллект достигает апогея в проявлении так называемого исследовательского инстинкта и компенсаторной манипуляции (термин профессора МГУ зоопсихолога К. Э. Фабри) биологически нейтральными предметами внешней среды, характерной для обезьян, аналоги которой у “безруких” дельфинов пока что не выявлены (в том числе и таким их знатоком, как Ж. Майоль). Именно исследовательский инстинкт, поисковая активность и специфическое психологическое любопытство дельфинов помогают снять мистический налет с вопроса: почему их “тянет” к людям?

Конечно, если согласиться с гипотезой о водной обезьяне как общем предке человека и дельфина (именно ее придерживается, как уже отмечалось, Ж. Майоль), то нетрудно выдвинуть и предположение о том, что истоки интереса дельфинов к людям имеют генетические корни. “Разъобезьянивающиеся” обезьяны и “одельфинивающиеся” дельфины могли длительное время сосуществовать и как-то взаимодействовать (например, использовать общие сигналы опасности, имитировать элементы видового поведения и т. п.) в соприкасающихся нишах или общей (прибрежной) экологической нише. Либо “переходные существа” (термин Ф. Энгельса) и даже формировавшиеся “окололюди” (термин Л. Лики) могли сохранять достаточно длительное время в прибрежных регионах контакты с дельфинами как полуприрученными существами, помогающими, скажем, в ловле рыбы. Но нет никаких прямых и даже косвенных научных доказательств этого. А тем более оснований для расширительного толкования уходящего корнями в тотемизм и древние религии Востока понятия “ноосфера” (которому академик В. И. Вернадский старался придать материалистический смысл), связанного с теми же истоками концепции пансознания (одухотворенности всей природы), с целью найти объяснение “уму” дельфинов, с чем мы сталкиваемся, читая книгу Жака Майоля.

Большой развитый мозг сам по себе лишь предпосылка развития психики, сопоставимой с человеческим сознанием. Важнее содержание заложенной в нем информации. Характер последней определяется сложившейся структурой жизнедеятельности, включающей у человека целенаправленное орудийное преобразование предметов внешней природы и специфически социальные механизмы общения. С физиологической стороны это подкрепляется функциональной, химической и структурной дифференциацией больших полушарий мозга как парного органа.

Большой развитый мозг дельфина также орган выживания вида, но ориентирован он, судя по имеющимся экспериментальным данным, принципиально иначе: на постоянное ежеминутное разрешение противоречия между морским (водным) образом жизни дельфина и сухопутным (земным) типом его дыхания. Поэтому полушария мозга дельфина “работают”, как представляется на современном уровне знаний, не в параллельном, как у человека, а в последовательном режиме, поочередно обеспечивая организм кислородом воздуха.

Итак, никаких научных оснований для антропоморфизации дельфина, а тем более для возвышения его над человеком обнаружить не удается. Дельфин — умное, благородное, приходящее на помощь человеку… животное. Он достоин того чувства восхищения, уважения и любви, которое испытывает к нему Жак Майоль и к чему он так страстно призывает читателей своей книги. Все это понятно и вполне доказательно объяснимо с материалистических позиций и не нуждается в мистификациях. Поэтому те моменты идеализма и реанимации тотемизма, дзэн-буддизма, йоги, к которым многократно обращается в своей книге Ж. Майоль, не только ничего не объясняют и не доказывают, а, напротив, лишь засоряют рисуемые им концептуальные этюды, снижая уровень его гипотез в глазах читателя-материалиста. Советскому читателю, выросшему в обществе, где диалектико-материалистическая философия уже несколько десятилетий назад превратилась в методологический инструмент познания и основу мировоззренческой ориентации практически каждого человека, будет, я полагаю, нетрудно уловить эклектику в размышлениях Ж. Майоля. Более того, ему будет даже интересно воочию познакомиться со специфической формой стихийного идеализма, идущего от абсолютизации религий Древнего Востока.

Короче говоря, помимо расширения своего кругозора в вопросах океанологии, жизни морских млекопитающих, дельфинов и эмоционального удовольствия от восприятия прекрасных сцен подводного мира, от мужества спортсменов, штурмующих его глубины, а также от созерцания прекрасных фотографий, являющихся подлинным украшением книги, читатель получит представление об отмеченном еще В. И. Лениным феномене отрыва размышлений крупных специалистов в конкретных областях естествознания от методологического аспекта рассматриваемых ими проблем, что приводит к мировоззренческой путанице и снижает ценность полученных результатов. Особое внимание В. И. Ленин обращал на произвольное комбинирование фактов, вырванных из контекста исследуемых явлений. “Факты, — писал он, — если взять их в их целом, в их связи, не только “упрямая”, но и безусловно доказательная вещь. Фактики, если они берутся вне целого, вне связи, если они отрывочны и произвольны, являются именно только игрушкой или кое-чем еще похуже” [Ленин В. И. Пол. собр. соч. Т. 30. С. 350.]. Конечно, приведенное высказывание относится главным образом к псевдонаучным спекуляциям профессиональных ученых, а не к энтузиастам-исследователям, каким является Ж. Майоль. Но тем не менее оно помогает конструктивно-критически взглянуть на используемые в книге данные науки.

Кстати, требование бережного и осторожного обращения с фактами касается и сферы искусства (книга “Человек-дельфин” носит научно-художественный характер). Это обстоятельство отмечал классик советской и мировой литературы А. М. Горький, когда писал: “Факт еще не вся правда, он только сырье, из которого следует выплавить, извлечь настоящую правду искусства. Нельзя жарить курицу вместе с перьями, а преклонение перед фактом ведет именно к тому, что… смешивают случайное и несущественное с коренным и типическим. Нужно научиться выщипывать несущественное оперение факта, нужно уметь извлекать из факта смысл” [Горький А. М. Собр. соч.: В 30 томах. Т. 26. М. 1953. С. 296.]. Данное замечание тоже в какой-то мере относится к книге Ж. Майоля, хотя энтузиазм и темперамент ее автора, смелый полет его мысли и увлекательность изложения во многом искупают фрагментарность его научной эрудиции и пробелы в знакомстве с основами художественного творчества.

Итак, перед нами книга: яркая, эмоциональная, прекрасно иллюстрированная, открывающая не только подводный мир и его обитателей, но и духовный мир ее автора, мужественного, трудолюбивого, увлеченного, любознательного человека, спортсмена-профессионала высочайшего класса и энтузиаста науки, прекрасно понимающего, что без учета ее достижений идея “возвращения” (пусть эпизодического) человека в морскую пучину к своим “генетическим братьям” — дельфинам не может быть ни аргументирована, ни тем более реализована.

В Предисловии предпринята попытка “вписать” важнейшие из гипотез, выдвигаемых и разделяемых Ж. Майолем, в контекст проблем современной науки, познакомить читателя с альтернативными вариантами объяснения тех же тенденций, а в ряде случаев с иной их интерпретацией. Автор Предисловия стремился выявить мировоззренческие корни обращения Ж. Майоля к буддизму, йоге, парапсихологии, бережно сохраняя при этом неповторимую индивидуальность книги и очищая от чужеродных наслоений мечту жизни Майоля о “человеке-дельфине” и эвристический потенциал результатов его “погружения” в теорию, акцентируя те моменты, которые могут в наибольшей степени будировать будущие научные исследования, стать завязью рождения новых и обогащения ранее известных гипотез, способствовать выявлению новых граней величайшей проблемы современности — проблемы гармоничной взаимосвязи Человека и Природы, а значит, Человека и Океана, Человека и Дельфина!

И. Л. Андреев

Будто нарисованный ребенком, остров Монтекристо выделялся своим безукоризненным пирамидальным профилем на фоне серого полинялого неба в 20 морских милях от нашего небольшого судна “Эльбано-1”.

Его присутствие меня успокаивало. Я очень люблю Монтекристо, этот по-настоящему дикий остров, естественный заповедник, защищенный Средиземным морем от грязных рук Технологического человека. Мне он представляется символом чистоты и целомудрия, уютным оазисом посреди той пустыни, которая есть система жизни нашей цивилизации.