Читать онлайн «Иллюстрированная история суеверий и волшебства». Страница 14

Распространение халдейской магии

Если мы привели более подробное изложение халдейской магии, то сделали это не потому лишь, что халдейская система — одна из древнейших и наиболее законченных из всех когда-либо существовавших, но особенно потому, что суеверие и чародейство развивались в Европе главным образом под влиянием халдейских воззрений. Халдейские представления и операции прежде всего распространились по северовосточной соседней стране, Мидии, жрецы которой, «маги», частию приняли ее, частию развили свою сходную систему. Напротив, халдейская магия не имела доступа в Персию, так как учение Зороастра строго запрещало всякое чародейство. Только когда персы при Кире покорили Вавилон в 539 году, тогда народы перемешались, и мидийские маги, и вавилонские жрецы, или «халдеи», как их тогда называли, вскоре достигли при персидском дворе такого же видного положения, каким они пользовались у себя на родине. Евреи, получившие от Кира разрешение вернуться на свою родину, разумеется, перенесли с собою из вавилонского плена точное знание всей халдейской магии, и это знание впоследствии стало распространяться среди народа благодаря книге Еноха и другим псевдоэпиграфическим сочинениям[6]. В то же время они развивали их в каббале в таинственную систему, а каббала проникла в Европу сначала окольным путем, через мавров, а затем играла выдающуюся роль в эпоху Средних веков и даже до последнего времени.

Европа вступила в непосредственное соприкосновение с халдейской магией в V веке до P. X. благодаря войнам греков с персами. Поэтому греческие историки признают Зороастра, основателя персидской религии, за изобретателя всей магии; мы знаем теперь, что ничего подобного и быть не могло. Так называемая персидская магия была халдейского и мидийского происхождения. По завоевании Александром Великим огромной Персидской монархии бесчисленные толпы магов наводнили Грецию. Приблизительно в то же время и египетская магия начинает приобретать все большее и большее значение, но Греция была уже тогда так заражена, что то новое, что вносили египтяне, не имело большого влияния. Египетская магия, вероятно, только тогда оказала на Европу свое сильнейшее влияние, когда арабы спустя много веков завоевали Египет и усвоили себе скудные остатки мудрости древних египтян, их астрологию и алхимию, которые вместе с европейской каббалой перенесли затем в Испанию, а после того распространили и далее по Европе. Поэтому описание этого развития мы должны отложить до другого раза; теперь же мы займемся исключительно первым влиянием Востока на Европу.

Относительно магии греков, которой мы займемся сначала, господствуют самые противоположные взгляды. Некоторые придерживаются того мнения, что греки в древнейшие времена не имели никакого понятия о волшебстве; другие исследователи, напротив, видят во всей греческой цивилизации не что иное, как «воплощенную магию, подобной которой не было ни у какого другого народа, ни до, ни после греков» (Ennemoser, Geschichte der Magie, p. 484).

Всякий согласится с тем, что это мнение в буквальном своем смысле крайне несправедливо; но, с другой стороны, увлекаясь греческой жизнью, не следует упускать из вида ее темную сторону. Подобно всем древним народам, греки верили в привидения и в демонов, поддерживали культ мертвецов и подземных духов и представляли себе богов в образе зверей и страшных чудовищ. Название героя, с которым позднее было связано представление о великих подвигах, первоначально означало лишь душу умершего, продолжающую жить в могиле или в доме под порогом, или на очаге. Для питания героя лили кровь жертвенных животных в углубления, через которые она должна была проникать в землю; могила героя какого-нибудь города становилась для окрестной страны местопребыванием оракула. Это почитание героев, тесно связанное с государственным и правовым строем, сохранилось в греческом мире до позднейших времен. Вместе с родственным ему поклонением подземным богам оно послужило основанием для целого ряда жреческих обрядов, носивших характер волшебства, магии, таинства; обряды эти упрочились тем более, что жреческое сословие и жреческие семейства в Греции остались почти нетронутыми новым быстро развивающимся культом и охотнее вращались в кругу традиционных представлений доисторических греков, чем в кругу новых идей, вызванных ионическим и аттическим просвещением. Простой народ, само собою разумеется, по развитию стоял не выше жрецов: аркадские, мессенские и фессалийские крестьяне до времен Римской империи сохранили свои первобытные культы с медвежьей пляской и факельным бегом, с неуклюжими идолами и грубыми обычаями, с заклинаниями и чудодейственными исцелениями и вообще придерживались самого наивного суеверия, которое легко могло привести к самым грубым заблуждениям и необузданному распутству, как это и случилось действительно во время усиления культов Диониса и Асклепия.

Образованные классы также не оставались чужды этой низшей религии; кроме того, что их вместе с другими увлекали религиозные эпидемии, вроде вышеупомянутых, в жизни большинства греков оставался элемент суеверия, как это видно, например, из празднества анфестерий в Афинах. В эти дни, посвященные культу мертвых, все ежеминутно ожидали появления привидений и, чтобы защитить себя от них, жевали листья боярышника, мазали дверные косяки смолой, приносили пищу мертвым, прося их милостиво вкусить ее, и т. и., словом, совершали действия, свидетельствовавшие о самых первобытных представлениях. И это был не единственный случай, когда образованный грек обнаруживал образ мыслей, плохо согласовавшийся с греческим просвещением.

Но именно эта дисгармония между суеверием и культурой и представляет особенный интерес в жизни греков, а вместе с тем показывает нам, насколько греческая культура стояла выше других культур древнего мира, которые, как, например, вавилонская, насквозь были проникнуты суеверием и допускали всякого рода демонологию. Греческая же культура, в которой мы видим корень нашей культуры, все более освобождалась от суеверий и избрала своей основой свободную, развитую человеческую личность, как нам ее изображает Гомер. Ионийские колонисты на малоазийском берегу, среди которых возникли его поэмы, принесли с собой очень малую долю культа, суеверия и предрассудков родины, и свободный, можно сказать свободомыслящий, дух этих людей благодаря созданному ими эпосу остался незабвенным моментом эллинской жизни и типом истинно греческого духа. Поэтому, желая рассмотреть отношение греков к суеверию и демонологии, мы смело можем избрать своей исходной точкой Гомера.

Помимо хорошо известных олимпийских божеств греческая религия охватывала в гомеровскую эпоху еще целое множество низших духов, так называемых «нимф», населявших всю природу. Это видно, например, из слов Одиссея, когда он, высадившись на остров феаков и будучи разбужен криками Навсикаи и ее служанок, говорит (Од. VI, 122 и след.):

То, однако, что Одиссей вслед за тем смело выходит из своего убежища, показывает нам, что по греческому воззрению человеку нечего было бояться нимф. Из многих других мест гомеровских поэм видно, что это были добрые духи, которые, подобно богам, лишь в том случае относились враждебно к людям, когда последние оскорбляли их каким-нибудь поступком. Из вышеприведенной цитаты можно также сделать вывод, что греки не верили в злых духов. В глазах Одиссея существуют только две возможности: нимфы или люди; других говорящих существ он не знает. Халдейский поэт в подобном случае не преминул бы упомянуть о третьей возможности, о демонах, злоумышляющих против человека.

У позднейших греческих писателей, правда, встречается упоминание о демонах, но последние соответствуют у них скорее духам-хранителям, сопровождающим каждого человека; во всяком случае они не являются злыми божествами. С существами же такого рода греки познакомились лишь после того, как вступили в сношения с халдеями, хотя, впрочем, и в древнейшие времена им не совсем было чуждо представление о вредящих человеку демонах; свидетельство об этом можно найти у Гомера, напр., в «Одиссее» (V, 394 и след.):

Но подобные упоминания все-таки представляют лишь исключительное явление: настоящей демонологии у греков в ту эпоху еще не было.