Читать онлайн «Римский период, или Охота на вампира». Страница 52

Кое-как Клаус и Маша уговорили Наума не резать себе вены и не вешаться, Маша и Наум оформили развод, и вся троица благополучно прибыла в Ладисполи. Здесь Маша и Клаус продолжали жить вместе, но Клаус начал попивать. Он стал бояться Америки. Журналист русской газеты «Вечерний Таллин», он все выспрашивал у меня, на что я надеюсь. Он пил, матерился при Маше по-черному, бравировал своими эстонскими бицепсами, но в его браваде и матерщине был страх, что в Америке он эту красавицу Машу возле себя не удержит. Поэтому здесь он наслаждался своей властью над ней – заставлял ее пить, курить и готовить на всю его алкашную компанию, которую он тут нашел и собрал: какой-то рыжебородый мужик, которого не пускают в Канаду из-за его дебильного сына, еще один жлоб, бывший учитель из Белоруссии, и странная пара ладиспольских аборигенов: немец – принципиальный противник детей и его жена-итальянка.

Этой компанией они собирались в дешевой подвальной квартире, которую Маша и Клаус снимали у немца и итальянки, и пили, матеря и проклиная все подряд – Россию, Эстонию, Белоруссию, Канаду, Германию и Италию. Чтобы проклясть такую обширную территорию, нужно было много спиртного.

И как-то вечером, когда Маша пошла в магазин за выпивкой, на нее напали итальянские подростки, отняли сумку с деньгами. А когда она пришла домой без денег и без спиртного, Клаус ее избил. Маша хлопнула дверью и ушла… к Науму!

Завтра они улетают в США. Все трое.

В этом сюжете все хорошо, за исключением одного обстоятельства: фильм будет называться «Исход», а из трех главных персонажей двое неевреи. И значит, этот сюжет не годится. Что же у меня есть еще?

Вчера состоялись похороны Фаины Степняк. 30 лет, длинноносая, коротконогая еврейка, она бросилась под машину в Риме. До этого ее несколько раз вынимали из петли. Почему она вешалась? Я выяснил. Оказывается, она не хотела эмигрировать. Больше того, она и слышать не хотела об отъезде. Она тихо жила где-то под Краснодаром, была замужем за Васей – следователем районной милиции и откармливала в сарае порося и гусей. Но, расследуя странную гибель молодого сельского агронома, Вася докопался, что его убили за честность – парень не подписывал липовые ведомости руководителей колхоза о потраве урожая скотом, о гибели садов от саранчи и прочие филькины грамоты. Это лишало начальство возможности сбывать налево, в Норильск, тонны яблок и прочих даров щедрой краснодарской земли. Парня-агронома напоили и убили варварским способом, залив ему пах столярным клеем, и Вася выяснил, кто это сделал. За что Васю самого стали гнобить так, что он был вынужден удрать из Краснодара в Прибалтику, откуда и эмигрировал со своей Фаиной. Но в Риме он сказал Фаине «чао» и стал жить с одной итальянкой-фотографом из газеты «Темпо». А Фаина стала вешаться. Соседи по пансиону «Тосканини», что у вокзала Термини, где живет Карен, вытащили ее из петли. Фаина подружилась с одной из них, с Лорой. Точнее, приклеилась к этой Лоре и таскалась за ней повсюду, эта Лора уже не знала, куда ей деться. Но все-таки делась – улетела в Америку. Самолет в Нью-Йорк улетает утром, Фаина проводила подругу в аэропорт, а вечером бросилась под машину…

Впрочем, с таким сюжетом соваться в Голливуд тоже не стоит, там девяносто процентов продюсеров евреи. И вообще, Голливуд не любит трагедий, там нужен хеппи-энд.

Хорошо, у меня есть хеппи-энд! И абсолютно убойный! Причем главный герой совершенно голливудский – агент ЦРУ! То есть формально он считается русским переводчиком Американского посольства в Риме, но ни для кого не секрет, да и он сам не делает из этого никакого секрета, что он занимается выявлением в потоке эмигрантов скрытых коммунистов, уголовников, гэбэшных шпионов и прочей мути, а также проводит беседы с людьми, чьи бывшие посты и профессии в СССР могут дать нужную Америке информацию.

А теперь представьте себе, как ежедневно на беседу с американским консулом приходит в посольство сотня евреев, прошедших советский ОВИР, Шереметьевскую таможню, венский ХИАС и римский «Джойнт». Москвичи, одесситы, минчане, кишиневцы, ташкентцы, гомельчане. Они знают, что беседа с консулом – это последний рубеж, который они должны одолеть на пути к вожделенной Америке. Опыт оформления документов в Вене и Риме уже научил их тому, что они – беженцы, гонимые за религиозные и политические убеждения. И дабы соответствовать этому образу, они являются в посольство небритыми, в нищенской совковой одежде, но с гордым золотым могендовидом на груди. От них пахнет потом, жлобством и стандартным эмигрантским враньем об их сионистских и диссидентских подвигах в России и дюжине родственников в Калифорнии. Если итальянские евреи после двух-трех месяцев работы в ХИАСе начинают нас тайно ненавидеть и открыто презирать, то что говорить о сотрудниках Американского посольства в Риме, которые даже не еврейского происхождения?

Грегори Черни, потомок черниговских помещиков гоголевского розлива и внук поручика царской армии, бежавшего от большевиков в 1920 году, уроженец США, выпускник славянского факультета Вашингтонского университета и Монтерейской лингвистической школы, набирался в Риме негативным отношением к нашей эмиграции примерно так, как Наполеон на острове Святой Елены мышьяком в своем любимом вине – незаметно для самого себя, по капле в день. Месяц за месяцем он все тяжелел и тяжелел от этих эмоций и был уже близок к ярому антисемитизму, когда…

В середине февраля, в один из самых заурядных дней, в числе прочих еврейских беженцев пришли в консульство две невзрачные молодые женщины – сестры Лина и Рая Рубинштейн из Ленинграда. Обе серые мышки, Рае – тридцать два, школьная учительница химии, Лине – тридцать, школьная учительница английского языка. Обе никогда не были замужем, и Лина, свободно говоря по-английски и поминутно простуженно сморкаясь в платок, открыто сказала Грегори, что они уехали из СССР просто потому, что серая, будничная жизнь советских мышей «обрыдла ей up to the ring». То ли это сочетание украинского с английским рассмешило Грегори, то ли что-то еще тронуло его в этой длинноносой астматичной еврейке, но после интервью Грегори пригласил сестер в кафе «Амбассадор», что на виа Венето прямо напротив Американского посольства. А потом в своей машине отвез их в пансион «Тосканини», где они жили со дня приезда. Ему и до этого приходилось бывать в нищенских квартирах беженцев, но такого убогого, зашарпанного и грязного притона он еще не видел. Душ и ванная вообще закрыты, горячей воды нет, дети, не выдержав очереди в единственный на этаже туалет, писают в коридоре в эмалированное ведро. А в самом конце коридора, в крохотной комнатке-пенале, сидит сумасшедший потный 160-килограммовый Карен и с утра до ночи пилит свою новую громогласную виолончель…

Конечно, после российских коммуналок нам все это не внове, но американец Грегори видел такое впервые и, я думаю, впервые посмотрел на этих «жидов» с другой стороны. Он увидел гетто и… перевез сестер к себе.

Я не знаю, в каких квартирах живут в Риме сотрудники Советского посольства и агенты КГБ, но Грегори – рядовой агент ЦРУ и переводчик Американского посольства – жил в Париоли, богатом верхнем районе, где снимал пятикомнатную барскую квартиру с гигантской мраморной верандой-балконом и фантастическим видом на Рим. Грегори жил тут один, лишь изредка к нему прилетала из Штатов его 12-летняя дочь Павлуша, с матерью которой Грегори был разведен уже восемь лет. Грегори дал сестрам по комнате, и так начался его роман с Линой. Да, сотрудник ЦРУ, холостяк и завсегдатай ночных римских баров, коллекционер русской и украинской старины и икон, которыми по дешевке торгуют евреи на рынке «Американо», что на Порта Портезе, повеса и начинающий антисемит, вдруг влюбился в тощую, как селедка, и вечно простуженную, но с каким-то непонятным внутренним огнем Лину Рубинштейн. Я всегда подозревал, что школьные учительницы обладают утроенной сексапильностью, но мне никогда не приходилось проверить эти подозрения на деле, а Грегори, как я понимаю, попал прямо в точку и как кур в ощип. К тому же Лина оказалась умничкой, эрудированным и тонким критиком всего и вся, включая итальянскую игру в коммунизм и нашу эмигрантскую мишпуху[43].

Понятно, что как только у Грегори с Линой вспыхнул роман, Рая этого Грегори тихо, но люто возненавидела. Чехову и Володину такое, видимо, не понять, иначе их изображение сестер было бы куда правдивее…

Я вошел в этот треугольник случайно: во время интервью в Американском посольстве Грегори, с которым незадолго до этого, на дне рождения художника Рескина в Ладисполи, я схлестнулся по поводу «жлобов» в нашей эмиграции, – этот самый Грегори как бы вскользь поинтересовался:

– Если вы и вправду будете делать свой фильм, покажете ли вы в нем все стороны вашей эмиграции?

При этом слово «все» не было спедалировано, но я сразу понял, что он имел в виду, и тут же окрысился: