Читать онлайн «Выход из кризиса есть!». Страница 54

Интервью президента Европейского центрального банка Жана-Клода Трише итальянской газете «Фа Repubblica», июнь 2010 года

В течение нескольких пугающих месяцев, последовавших за разорением «Lehman Brothers», почти все крупные государства согласились, что нужно бороться с внезапным падением расходов частного сектора, и обратились к политике финансовой и монетаристской экспансии – увеличить расходы, снизить налоги, напечатать денежную базу – в попытке ограничить ущерб. В своих действиях они опирались на уроки Великой депрессии, за которые была уплачена высокая цена.

В 2010 году случилось нечто невообразимое: большая часть мировой политической элиты – банкиры и руководители финансовых ведомств, которые определяют общепринятые взгляды, – решила забыть уроки истории, отбросить учебники и объявить черное белым. Другими словами, внезапно вошли в моду призывы сокращать расходы, взвинчивать налоги и даже процентные ставки, несмотря на угрозу массовой безработицы.

И это действительно произошло: к весне 2010 года, когда Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) опубликовала последний доклад о ситуации в экономике, уже утвердилось доминирование сторонников срочных мер строгой экономии – «экономов», как удачно назвал их финансовый аналитик Роб Паренто.

ОЭСР – это своего рода мозговой центр. Организация имеет штаб-квартиру в Париже и финансируется богатыми странами, из-за чего экономически развитый мир иногда называют просто «ОЭСР» – членство в этом клубе стало почти синонимом статуса развитого государства. В сущности, это конвенционный институт – место, где документы согласовываются чуть ли не по буквам.

И какой же совет этот глашатай здравого смысла дал правительству США весной 2010 года, когда инфляция была низкой, уровень безработицы очень высоким, а стоимость государственных заимствований рекордно маленькой? Власти Америки должны немедленно приступить к сокращению бюджетного дефицита, а Федеральная резервная система к концу года существенно повысить краткосрочные процентные ставки.

К счастью, правительство Соединенных Штатов не последовало этому совету. После завершения программы мер поддержки, принятой администрацией президента Обамы, наблюдалось некоторое пассивное ужесточение финансовой политики, но никак не сдвиг в сторону строгой экономии. ФРС не только поддерживала низкие процентные ставки, но и объявила о программе покупки облигаций, пытаясь придать вялому восстановлению экономики новый импульс. В Великобритании же в результате выборов к власти пришла коалиция консерваторов и либерал-демократов, которые отнеслись к совету ОЭСР серьезно и приняли программу упреждающих бюджетных сокращений, даже несмотря на то, что Великобритания, подобно Америке, столкнулась с высокой безработицей и очень низкой стоимостью заимствований.

Тем временем на Европейском континенте строгая финансовая дисциплина становилась все более популярной, и в начале 2011 года ЕЦБ поднял процентные ставки, несмотря на глубокий экономический спад в зоне евро и отсутствие серьезной угрозы инфляции.

ОЭСР была не единственной организацией, требовавшей монетаристских и фискальных ограничений даже в условиях кризиса. К ней присоединились другие, в том числе Банк международных расчетов (БМР) со штаб-квартирой в Базеле, а также известные экономисты, например Рагурам Раджан из Чикагского университета, и влиятельные бизнесмены, в частности глава инвестиционного фонда «Ртсо» Билл Гросс. В Америке лидеры республиканцев начали приводить аргументы в пользу строгой экономии, чтобы оправдать собственные призывы к сокращению расходов и жесткой монетаристской политике. Конечно, некоторые люди и организации сопротивлялись этой тенденции – примечательно и особенно приятно, что Международный валютный фонд оставался рупором того, что я называю разумной политикой. Справедливости ради следует отметить, что в 2010–2011 годах люди, которых я вслед за блогером Дунканом Блэком называю «большими дядями», – те, к кому прислушиваются влиятельные и уважаемые специалисты, – все больше склонялись к мнению, что жесткая экономия не принесет пользы, несмотря на отсутствие каких-либо признаков полного восстановления после финансового кризиса и его последствий.

Что же стояло за этим внезапным изменением политической моды? Собственно, на сей вопрос можно ответить, если попытаться понять основные аргументы, которые приводились в пользу ужесточения фискальной и денежной политики, или мотивы тех, кто с такой готовностью отказывался от битвы с безработицей.

В данной главе я попытаюсь рассмотреть оба варианта, но сначала обратимся к сути.

Сделать это не так просто: попытка опровергнуть доводы «экономов» напоминает стрельбу по движущейся мишени. В первую очередь это касается процентных ставок – у меня часто возникало ощущение, что сторонники высоких процентных ставок играют в «кельвинбол» – игру из комиксов «Кельвин и Хоббс» («Calvin and Hobbes»), в которой участники постоянно придумывают новые правила. ОЭСР, БМР, многие экономисты и финансисты, похоже, были абсолютно уверены в том, что процентные ставки следует повышать, но объяснения причин постоянно менялись. Такое непостоянство, в свою очередь, заставляет предположить, что истинные мотивы требований ужесточить политику имеют мало общего с объективными оценками экономики. Это также означает, что я не в состоянии опровергать аргументы в пользу режима строгой экономии: они очень разные и не всегда согласуются друг с другом.

Начнем с довода, который, по всей видимости, имел наибольшую силу, – страха, а если конкретнее, страха, что государства, которые не откажутся от призывов (и их воплощения на практике) к строгой экономии даже при угрозе высокой безработицы, ждет долговой кризис, подобный тому, что переживает сейчас Греция.

Концепция политики строгой экономии возникла не на пустом месте. Даже в первые месяцы после краха «Lehman Brothers» звучали голоса, осуждавшие попытки спасти крупные экономики при помощи дефицитного финансирования и включения печатного станка, однако в разгар кризиса они перестали быть слышны – их заглушил хор тех, кто призывал к немедленным стимулирующим мерам. Правда, к концу 2009 года финансовые рынки и мировая экономика стабилизировались, так что необходимость в срочных действиях вроде бы отпала. Затем начался греческий кризис, за который антикейнсианцы всего мира ухватились как за пример того, что произойдет с остальными, если свернуть с прямой и узкой тропинки финансово-бюджетных добродетелей.

В главе 10 я уже отмечал, что греческий долговой кризис был уникален даже для Европы и долговой кризис остальных стран зоны евро стал результатом финансового кризиса, а не наоборот. Тем временем в государствах, сохранивших собственную валюту, не наблюдалось и намека на греческий сценарий накопления внешнего долга, даже при большом долговом бремени и дефиците бюджета, как у Соединенных Штатов Америки, а также Великобритании и Японии.