Читать онлайн «Мифы экономики. Заблуждения и стереотипы, которые распространяют СМИ и политики». Страница 45

Как же узнать, в чем именно наше сравнительное преимущество? Не получится ли так, что преимущество сырьевых отраслей в производительности труда настолько велико, что все остальные отрасли погибнут? Вряд ли: Россия – не Кувейт, и доходов от экспорта нефти на всех не хватит. Поэтому вытеснение неконкурентоспособных компаний приводит к высвобождению и удешевлению (в долларовом выражении) рабочей силы, что создает стимулы для роста в других не сырьевых отраслях. Развитие российской экономики после 1998 г. показало, что и при существующем уровне жизни (даже при сверхвысоких ценах на нефть) конкурентоспособными являются и те отрасли, на которые авторы проектов защиты отраслей давно махнули рукой: пищевая и текстильная, отдельные отрасли сельского хозяйства, как, впрочем, и тяжелое машиностроение.

Выигрыш от международного разделения труда обусловлен межотраслевой мобильностью ресурсов в каждой стране. Если отрасль становится неконкурентоспособной, ресурсы переориентируются на более производительное использование. В частности, рабочие также должны перейти на более эффективные предприятия или в более конкурентоспособные отрасли. Однако мобильность рабочей силы в России невысока, поэтому встраивание в мировую экономику приводит к серьезным социальным проблемам. Означает ли это, что нужно отложить реструктуризацию неконкурентоспособных предприятий и передать ее в наследство следующему правительству? Не стоит ли продолжать защищать неконкурентоспособные отрасли, избегая, пусть и за счет существенных потерь потребителей, нежелательных социальных последствий?

Социальная справедливость – лишь предлог для защиты слабых отраслей от внешней конкуренции. Внешнеторговая политика приспособлена для решения социальных проблем примерно так же, как разбрасывание денег с вертолета – для борьбы с бедностью. Защищая слабые отрасли, государство субсидирует собственников предприятий и делает это за счет потребителя (а в итоге – за счет национального благосостояния). В городах с градообразующими предприятиями, работающими в таких отраслях, рыночная власть, как правило, сконцентрирована в руках работодателей – поэтому именно им, а не работникам достается основная часть выгод от введения торговых барьеров.

Задачи социальной политики необходимо решать при помощи инструментов, способных поддержать не предприятия, а конкретных людей в период переквалификации и поиска работы. Впрочем, наилучшая защита работников – это конкуренция работодателей на рынке труда. И чтобы защитить их при помощи конкуренции, необходимы такие меры, как повышение (опять-таки!) профессиональной и географической мобильности; активная политика занятости; улучшение среды, в которой работает малый бизнес; развитие финансовой системы с целью предоставления населению доступа к кредитам и сбережениям по рыночным ставкам; развитие системы последипломного образования. Об этом (и не только) – глава 8.

Повышение мобильности рабочей силы – сложная задача. Но ведь именно страны с наиболее мобильной экономикой как раз и занимают первые места в рейтингах конкурентоспособности.

Авторы рыночных реформ в России полагали, что либерализация в конце концов приведет к росту иностранных инвестиций – со всеми вытекающими положительными последствиями. Однако, несмотря на присвоение инвестиционного рейтинга и заметное улучшение корпоративного управления, в России по-прежнему остро стоит проблема оттока капитала. Почему капитал продолжает бежать из страны, даже несмотря на экономический рост, инвестиционные рейтинги и политическую стабильность? Насколько опасна финансовая либерализация? Не следует ли выстроить барьеры на пути утечки капитала, чтобы в России остались хоть какие-нибудь средства для инвестиций? Как это ни странно, но происходящее в России не слишком отличается от ситуации в большинстве развивающихся стран.

В мировой финансовой системе были устранены практически все барьеры на пути движения капитала, воздвигнутые в первой половине XX в. – во время двух мировых войн и Великой депрессии. Индекс глобальной интеграции рынка капитала наконец-то превзошел свой исторический максимум, достигнутый в 1913 г. Однако, несмотря на рухнувшие барьеры и видимость абсолютной финансовой глобализации, переток капитала между странами не очень велик – особенно по сравнению с движением капитала внутри развитых стран. Американские экономисты Брайан Хендерсон, Нарасимхан Джигадиш и Майкл Вайсбах приводят данные Security Data Corporation[50] о привлечении финансовых ресурсов в 1990–2001 гг. За эти годы в мире было выпущено на $3,4 трлн новых акций. Из них только 6 % проданы иностранным инвесторам. Даже если исключить американские компании, этот показатель составит всего 9 %. При этом большая часть трансграничного перетока капитала приходится на богатые страны – на инвестиции развитых стран в корпорации в других развитых странах или на бегство капитала из развивающихся стран. По данным МВФ[51] за 1996–2004 гг., чистый приток инвестиций в акционерный капитал из развивающихся стран в развитые составил $60 млрд. Схожая ситуация, хотя и не столь драматичная, наблюдается на рынке долговых инструментов.

С точки зрения неоклассической экономической теории такая ситуация в принципе невозможна. Если капитал абсолютно мобилен, он должен устремиться туда, где его применение принесет большую выгоду – в развивающиеся страны, богатые трудовыми ресурсами и отчаянно нуждающиеся в капитале. Более того, в соответствии с этими представлениями интеграция глобального рынка капитала может резко сократить разрыв между бедными и богатыми странами. Даже если трудовые ресурсы не мобильны и не могут перетекать в экономики с более высокой производительностью, приток капитала в страны с изобилием трудовых ресурсов должен решить эту проблему.

Экономисты старались не обращать внимания на вопиющее несоответствие теории и практики до тех пор, пока можно было делать вид, что финансовая глобализация еще не состоялась. Однако в 1990 г. будущий нобелевский лауреат Роберт Лукас все же задался этим вопросом в статье «Почему капитал не перетекает из богатых стран в бедные?»[52]. И предложил несколько возможных ответов: «Стимулы для инвестиций в развивающиеся страны низки из-за отсутствия человеческого капитала, риска экспроприации инвесторов и монополизма». С тех пор уровень конкуренции на международном финансовом рынке заметно вырос. Благодаря усилиям правительств развивающихся стран и международных организаций проблема человеческого капитала также стала менее острой. Тем не менее отток капитала из бедных стран продолжается.