Читать онлайн «Как устроена экономика». Страница 45

Иногда мы просто бываем щедры. Люди заботятся о других и действуют вопреки собственным интересам, чтобы помочь ближним и посторонним. Многие жертвуют на благотворительность, выступают добровольцами и поддерживают незнакомых людей в беде. Пожарный входит в горящий дом, чтобы спасти старушку, оказавшуюся в огненной западне, а случайный прохожий прыгает в бурное море, чтобы спасти тонущих детей, при этом каждый из них осознает, что рискует погибнуть. Доказательства можно приводить бесконечно. Только те, кто ослеплен верой в модель своекорыстного человека, будут пытаться игнорировать их{79}.

Люди – существа сложные. Конечно, многие корыстолюбивы большую часть времени, но они также бывают движимы патриотизмом, классовой солидарностью, альтруизмом, чувством справедливости (или правосознанием), честностью, приверженностью идеологии, чувством долга, самопожертвованием, дружбой, любовью, стремлением к красоте, праздным любопытством и многим другим. Сам факт, что есть очень много разных слов, описывающих мотивы человека, служит свидетельством того, что мы сложные существа.

Согласно индивидуалистическим экономическим теориям, люди рациональны – иными словами, они осознают все возможные варианты развития экономической ситуации в будущем, могут с помощью сложных расчетов оценить вероятность каждого из этих вариантов и точно понимают, каким из них они готовы отдать предпочтение, тем самым принимая оптимальное решение во всех возможных ситуациях. Повторю еще раз: это означает, что мы должны оставить людей в покое, потому что «они знают, что делают».

Индивидуалистическая экономическая модель предполагает вид рациональности, которым не обладает никто, – Герберт Саймон назвал его «олимпийской» рациональностью, или «сверхрациональностью». Как типичный аргумент в защиту этого мнения приводят тот факт, что не имеет значения, какие теории лежат в основе предположения – реалистичные или нет, – пока модель точно предсказывает события. Искренность этой защиты вызывает сомнения в наши дни, после того как экономическая теория, предполагающая сверхрациональность человека и известная под названием гипотезы эффективного рынка (ГЭР), сыграла ключевую роль в разворачивании мирового финансового кризиса 2008 года, поскольку убедила политиков, что финансовые рынки не нуждаются в регулировании.

Проще говоря, проблема заключается в том, что люди не так уж рациональны – или обладают лишь ограниченной рациональностью[79]. Примеры нерационального поведения можно перечислять бесконечно. Мы слишком легко поддаемся инстинктам и эмоциям, делая выбор, принимаем желаемое за действительное, поддаемся панике и стадному чувству. Наши решения в значительной степени зависят от «обрамления» вопроса, хоть и не должны – я имею в виду, что мы поступаем по-разному в отношении одной и той же проблемы в зависимости от того, каким способом она была представлена. Мы преувеличиваем важность новой информации и недооцениваем имеющуюся; такая ситуация часто наблюдается на финансовом рынке. Обычно в нас действует интуитивная, эвристическая (упрощенная) система мышления, что приводит к не самым лучшим логическим умозаключениям. И что важнее всего, мы чрезмерно уверены в своей рациональности.

Парадоксальный результат определения людей как в высшей мере несовершенных существ – ограниченно рациональных, со сложными мотивами, доверчивых, с социально обусловленным поведением и даже с внутренними противоречиями – на самом деле заставляет считаться с людьми больше, а не меньше. Именно потому, что мы признаем людей продуктами общества, мы можем по-настоящему оценить свободный выбор тех, кто идет против социальных условностей, преобладающих идеологий или своих классовых основ. Признавая, что человеческая рациональность ограничена, мы начинаем больше ценить инициативы предпринимателей, решающихся на «иррациональные» проекты, которым все остальные предрекают провал (а в случае успеха называют инновациями). Иными словами, только тогда, когда мы признаем несовершенный характер человека, можно говорить о реальном, а не фиктивном выборе, который людям предопределено сделать в мире совершенных индивидуумов, где они всегда знают самый лучший вариант действий.

Подчеркивая важность реального выбора, я не пытаюсь сказать, что мы можем поступать вообще как угодно. Книги из серии «помоги себе сам» уверяют, что вы можете сделать что угодно или стать кем угодно, если так решите. Но варианты, которые люди в действительности способны выбрать (или совокупности вариантов выбора), обычно слишком ограничены. Это бывает из-за скудости ресурсов, которыми они владеют; как резко выразился Карл Маркс, у рабочих периода раннего капитализма существовал выбор только между работой по 80 часов в неделю в суровых условиях и голодной смертью, потому что у них не было средств, чтобы содержать себя. Ограниченная совокупность вариантов выбора может существовать и потому, что, как я говорил раньше, с помощью социализации и преднамеренного управления нашими предпочтениями нас научили ограничить диапазон того, чего мы хотим и что считаем допустимым и приемлемым для себя.

Как великие романы и фильмы, мир реальной экономики населен сложными и несовершенными персонажами – и людьми, и организациями. Выдвижение теорий относительно них (или чего бы то ни было), конечно, должно включать в себя несколько степеней обобщения и упрощения, но доминирующие экономические школы зашли слишком далеко в упрощении вещей. Только учитывая многогранную и ограниченную природу человека, признавая важность крупных организаций с непростой структурой и механизмом принятия внутренних решений, мы можем строить теории, которые позволят нам понять сложность выбора в экономике реального мира.

Первая часть книги была посвящена «привыканию» к экономике. В ней мы обсудили, что представляет собой экономическая теория, что такое экономика, как наша экономика стала такой, какая она сегодня, почему существуют различные способы ее изучения и кто основные субъекты экономической деятельности.

А теперь, когда вы вполне разобрались в предмете, давайте обсудим, как мы можем использовать его, чтобы понять реальную мировую экономику.