Читать онлайн «Возвращайся!». Страница 20

Безобидный толстяк Миха. Его страдания еще не кончились. Скоро ему предстоит вынести еще один страшный удар. Он еще не знает, что переспал с единокровной сестрой!

Так вполне рядовая пошлая тусовка превращается в античную трагедию. Кровосмесительство и смерть…

А ведь Николаша Прокудников сломал жизнь инвалиду. Тот женился на уродливой женщине и, возможно, – до самой смерти супруги – опасался, что этот проказник ее соблазнит… Но – «только этого мало», как сказал когда-то поэт. Мелковато. Неубедительно. Вряд ли калека столько лет потратил на то, чтобы свести незаконных детишек Прокудникова из-за такой мелочи. Что-то наверняка было еще…

Стоп. А не поговорить ли мне с кем-нибудь из бывших одноклассников Прокудникова? Может, растолкует, что там произошло между Николашей и инвалидом?

Залезаю в интернет, в социальную сеть «ВКонтакте». Конечно, те, кому около пятидесяти, обычно там не пасутся. Туда и тридцатилетние-то далеко не всегда заглядывают. Но всяко бывает.

Зная, какую школу закончил Николай Николаич Прокудников (а вместе с ним и калека), и в каком году это случилось, нахожу одного человечка. Да, всего-навсего одного. Увы. Но мне-то много и не надо.

Везет мне необыкновенно: в отличие от подавляющего большинства тех, кто пасется на просторах сети, этот парень не постеснялся дать номер своего сотового.

Немедленно звоню. Одноклассник калеки и Николаши, откликающийся на имя Павел, соглашается встретиться со мной.

Маленький, но успех.

Впустить меня в свою квартиру Павел почему-то не пожелал. Калякаем во дворе стоящей углом облупленной серовато-зеленоватой девятиэтажки. В песочнице возится малышня, мамаши и бабушки расположились на лавочке, а над нами дымится низкое небо, предвещая нешуточный дождь.

Павел покачивается на поскрипывающей качельке, поглядывая на меня из-под сидящих на носу очков с толстыми стеклами. И я боюсь, что качелька вот-вот оборвется: мужчина он весьма габаритный и дородный. По виду – то ли доктор наук, то ли писатель. Седеющие волосы аккуратно зачесаны назад. Голова огромная, с мощным носом и маленькими ушами. На деле он бывший инженер, а ныне полноправный хозяин трех комков, торгующих метизами, то есть гвоздями, шурупами, болтами и прочими железяками, при виде которых рукастые мужики испытывают почти наркотический кайф.

Обрисовав ситуацию, спрашиваю: «Были у калеки основания ненавидеть Прокудникова?»

Медвежьи глазенки Павла смотрят сурово и печально.

– Еще какие!

– Даже так?

– Именно, – мрачно говорит он, не отрывая от меня тяжелого взгляда. – В нашем классе училась девочка, тихоня, скромница, единственный ребенок у матери-одиночки, невысокая светленькая худышечка. Честно признаюсь, я был в нее влюблен. Тогда – во что сейчас трудно поверить – я был тощим и мосластым. А еще (во что тоже трудно поверить) невероятно застенчивым. Я, конечно, в своих чувствах девочке не признавался, любил, что называется, на расстоянии. Но был еще один парнишечка, который так же молча обожал ее. Андрей.

Какой еще Андрей? Удивленно поднимаю брови – и тут же вспоминаю, что так зовут калеку.

А Павел продолжает:

– Никто не догадывался, что Андрей любит ее… Никто – кроме меня. У влюбленных, должно быть, вырабатывается особая чувствительность… Ну, в общем, я его расшифровал. Он тоже наверняка понял, как я отношусь к этой девочке, и стал поглядывать на меня со сдержанной злостью. Впрочем, и я не испытывал к нему особой нежности. А девочка и ведать не ведала, какой нас с Андреем сжигает огонь… И вот тут в наш удивительный треугольник влез Прокудников. Смекнул он о наших чувствах или нет, не ведаю, но девочку он соблазнил. Мы оба платонически пялились на нее, а он просто…

Пальцы правой руки Павла (на безымянном поблескивает тонюсенькое обручальное колечко) сжимаются в увесистый кулак, и особенно становятся заметны пигментные пятнышки на натянувшейся коже.

– Мало того, что соблазнил, так еще стал хвалиться своим триумфом. Я не выдержал и отмутузил его – по полной программе. Естественно, не сказал, что из-за девочки. Придрался к какой-то мелочи, ерундовине и вломил…

– С вами понятно. А как поступил Андрей?

– Между ним и Прокудниковым как будто никакой ссоры не произошло, они продолжали сидеть за одной партой, но Андрей вдруг сильно сдал, точно его пришибли.

– А что стало с девочкой?

– Перевелась в другую школу. Больше я ее не встречал.

Павел втыкает глаза в землю и вновь принимается покачиваться. Качели поскрипывают жалобно и безнадежно.

– Спасибо, вы очень мне помогли.

– Да не за что, – негромко выдавливает он, не поднимая головы. – Если встретите Прокудникова, сообщите, что это я его сдал. Ему будет приятно…

Попрощавшись, залезаю в свою тачку и направляюсь домой. Начинается дождь, сначала конфузливый, как попавший в незнакомое место пацаненок. Потом, освоившись, он принимается куролесить, изо всех силенок лупит по крыше моей машинешки, заливает стекло, заставляет «дворники» трудиться в ударном темпе. И я качу в водной пелене, точно по дну моря. И мерещится, что вот-вот мимо, лениво шевеля плавниками, проплывут рыбы, заглядывая бессмысленными круглыми глазами во внутренность «копейки».

И вдруг что-то мелькает в моей голове, пробегает в мозгу легко-легко и тут же скрывается, не успеваю поймать. Опять проскакивает и окончательно пропадает, оставив после себя тягостное ощущение беспокойства…

О чем я подумал? О том, что Снежанин папаша истязает-казнит себя: не уберег родную дочь, и не знает, что воспитывал чужого ребенка? (Кстати, на этот счет я его просвещать не стану. Мерзко…)

Нет, мысль была другой…

Когда оказываюсь в своей квартире, смутная тревога растет, захватывая меня всего.

Выхожу на балкон. Отвесный ливень хлещет как нанятый, заполняя мир тяжким запахом свежей воды.

И тут же на улице сигналит машина. Приглядываюсь – и сквозь лавину дождинок различаю актрисулю, стоящую возле своей изящной тачки, темно-синего «пежо», который сверкает, как огромный влажный сапфир. Капюшон оранжевой курточки наброшен на голову, но я сразу узнаю ее.

Актрисуля грозит мне пальчиком, потом садится в «пежо» и укатывает, а я возвращаюсь в комнату и привычно валюсь на диван, утвердив затылок на собственных ладонях.

Нетерпеливая актрисуля напоминает, что мне пора заняться смертью ее голубоватого муженька.

Пожалуй, она права. Интуиция, к которой я всегда прислушиваюсь, как к голосу свыше, советует: с делом Кати Завьяловой можно и повременить. Я вышел на калеку – и завис. Значит, следует слегка притормозить и поглядеть, как лягут карты. Маленький перерыв не повредит.

Шумливый дождь за окном как будто вторит моим мыслям, успокаивая и усыпляя. Все так же держа ладони под головой, незаметно сползаю в сон…

Очнувшись, ощущаю себя разбитым и размякшим. Руки затекли. Дождь за окном не утихает. Лежа на спине, пытаюсь размышлять, понукая помятый осоловелый мозг.

Что нам известно о гибели Красноперова?

Первое. Борис Красноперов – любовник Сильвера.

Второе. У Красноперова (со слов Эдика, которому я стопроцентно верю) был бой-френд, модельер, игриво прозываемый Васильком. Напрашивается вывод: ревнивый Сильвер пришил своего возлюбленного, узнав о его связи. Любовный треугольник, ничего тут не попишешь. И если в нем нет фемины (или двух), если во всех трех углах – мужчины, суть от этого не меняется.

Встав с дивана, залезаю в интернет и пытаюсь вычислить, кто такой этот Вася-модельер.

И обнаруживаю студию Василия Пожарского. Скорее всего, он самый.

Есть в интернете и фотка Пожарского: высокий худощавый брюнет лет пятидесяти с бородкой-эспаньолкой, по виду то ли профессор-искусствовед, то ли модный художник.

Тут же звоню в студию, но в ответ слышу длинные гудки, такие унылые, что кажется, будто кто-то плачет, тихо и скорбно.

Неужто Василек в субботу предается разгулу? Вряд ли. Капитализм на дворе, волчьи законы конкуренции. Почему тогда не отвечает?

Надо бы его навестить.

Наскоро собравшись, выскакиваю во двор, под не иссякающую воду, к своей застоявшейся «копейке».

Студия Пожарского располагается в небольшом допотопном особнячке с колоннами, рядом с узеньким старым мостом, по которому, впритирку друг к другу, мчатся неистовые табуны машин, обрушивающие на редких прохожих чудовищные водопады.

Вместе со всеми пролетаю мост, но безумные водилы летят дальше, а я, притормозив, заворачиваю в скромненький дворик, вылезаю из «копейки» и отворяю неподатливую дверь особнячка.

Здесь темновато и тихо. Спрашиваю у охранника, невысокого, налитого силой мужика, где находится студия Пожарского? Охранник окидывает меня странным взглядом, в котором, как мне кажется, соединяются любопытство, подозрительность и презрение. Потом спрашивает сам:

– А вам зачем туда?