Читать онлайн «Супружеские пары». Страница 34

В эту атмосферу Эпплби и Литтл-Смиты привнесли свою скромную решимость остаться свободными, гибкими, достойными. Отгороженные в детстве от собственных родителей няньками и наставниками, они лелеяли идеал патриархального семейства, не прибегающего к помощникам; им пришлось собственноручно менять пеленки, самим следить за состоянием жилища, пестовать сад и сгребать снег, наслаждаясь крепнущим здоровьем. Детьми они разъезжали в черных «паккардах» и «крайслерах» с вышколенными водителями за рулем, а теперь довольствовались разноцветными подержанными автомобилями. Их самих учили в пансионах, теперь же они были полны решимости отправлять своих детей в обычные школы и содействовать совершенствованию всеобщего образования. Сами они мучились, наблюдая натянутые отношения родителей и вошедшие в правило супружеские измены, и теперь стремились к супружеской верности и легкому общению соседствующих супружеских пар. Выспреннему клубному обществу они предпочли неформальный дружеский круг, регулярные встречи и веселые игры. Отвергнув переполненные летние курорты, разгороженные непреодолимыми социальными барьерами и задыхающиеся в атмосфере всеобщей учтивости, они избрали для постоянного проживания немыслимые прежде местечки, идиллические городки вроде Тарбокса, и занялись импровизацией, созидая новый образ жизни. Былые идеалы — долг и труд сменились новыми: правдой и удовольствиями. Добродетель не искали более ни в храме, ни на рынке, а только дома — у себя и у друзей.

В первые годы после переезда в Тарбокс Смиты и Эпплби общались с людьми старше их самих. Но постепенно визитам к тетушкам-соседкам и приглашениям тех к себе в дом настал конец. «Какие ужасные люди!» — восклицала Марсия. Она и Джанет, став подругами, принялись в один голос клясть «конюшню» местное общество, во всем поступавшее правильно и не позволявшее порваться сети знакомств и родственных связей, протянувшейся от Куога до Бар-Харбор. Познакомились они как раз в одной из «конюшен», в гостях у этих ужасных людей, в Миллбруке или Ситуэйте, куда ехали с обреченным настроением: заметив друг дружку, они издали радостное ржание. Джанет даже ударила в пол копытцем, что выглядело очень изящно: в те времена она была гораздо стройнее. Местное общество, при всей своей гнусавости и бестолковости, все же умело уважать старые фамилии, а их носительницы старались не отвергать приглашений, просто не устраивали ответных приемов, так что приглашали их все реже. Прошли годы, прежде чем у них образовался собственный круг общения.

Торны и Герины уже жили в Тарбоксе, но что-то смущало новичков в обеих парах, особенно в главах семейств. Один был дантистом, другой как будто вообще бездельничал, хоть и наведывался частенько в Бостон. Жены были робкие; Би в те времена гораздо меньше пила и могла целый вечер просидеть с натянутой улыбкой. Когда Роджер переводил на нее взгляд, она застывала, как кролик перед удавом. Гарольд прозвал их «Синяя Борода и Фатима». Дурашливость Фредди Торна подвергалась осмеянию. У него еще были волосы на голове, тонкие и волнистые; он их отращивал для маскировки лысины. Джорджина походила на хорошо выдрессированную лошадку филадельфийской породы. Пары развлекали друг друга нечастыми чопорными ужинами и обменивались одеждой для младенцев; исключение составляла Би, ни разу не беременевшая.

Люди, устраивавшие настоящие приемы, были на десятилетие старше их и выглядели шумными грубиянами. Таков был Дэн Миллз, хромой загорелый пьяница, владелец маленькой шлюпочной верфи. Под стать ему был бывший спортсмен Эдди Уорнер, твердолобый управляющий лакокрасочной фабрики «Матер». Насосавшись на пляжном пикнике пива, он мог целую милю вести по площадке баскетбольный мяч. Был еще старина Эд Берд, несколько скучных трудяг, учителей тарбокских школ, а также их жены, матери подростков, болтающие о чужих сексуальных утехах и бормочущие тексты рок-н-рольных песенок. Джанет все они казались безнадежными: невежественные, горластые провинциалы. Слухи об их супружеских изменах вызывали жалость, приверженность пьянству — отвращение. Сама Джанет только-только произвела на свет ребенка, Франклина-младшего — восемь фунтов шесть унций веса. Когда он сосал материнскую грудь, у него восхитительно морщилась кожа на висках. Разумеется, ее оскорбляли не только хриплые голоса и тяжелое дыхание, но и сам несовершенный облик «шлюпочной толпы», как они с Марсией окрестили эту публику. Прокаженным противопоказаны танцы. «Шлюпочная толпа», послевоенная ветеранская элита, жившая и работавшая на одном и том же пятачке и не оканчивавшая колледжей, знала о пренебрежительном отношении молодежи и не сожалела, когда та обособилась, устав от их выпивки, бриджа и громких воспоминаний о сражениях при Анцио и Гвадалканале.

Если бы не неудовлетворенность прежней компанией, Джанет вряд ли проявила бы интерес к Солцам и Онгам, поселившимся в 1957 году на противоположных краях городка; те, по крайней мере, были выпускниками колледжей. Джон Онг вообще считался семи пядей во лбу. Он работал в Кембридже над каким-то математическим проектом по правительственной программе. Ему цены бы не было, если бы не плохой английский. Его жена Бернадетт, родом из Балтимора, была дочерью японки и иммигранта-португальца. Экзотическая, буйная, утомительная особа, старавшаяся за двоих. Солцы были убийственно серьезны, но Айрин после третьего мартини становилась забавной: пародировала всех местных шишек, с которыми непримиримо воевала. Что до ее мужа Бена, то ему был доступен один-единственный розыгрыш, и то неосознанный: он был вылитым раввином — с нечесаной бородой, сгорбленной спиной, сцепленными на животе ручками, миной сопереживания.

Однако упорядочение в общении пар произошло только в 1958 году, когда на Хоуп-стрит открылась контора Галлахера и Хейнема. Эти двое, ирландец и голландец, подходившие друг другу, как Дон Кихот и Санчо Панса, заразили остальную компанию спортом — футболом, лыжами, баскетболом, плаванием под парусом, теннисом. У семейств появился постоянный повод для встреч, календарь соревнований, оправдание для незапланированных сходок. Новые женщины, Терри и Анджела, привнесли в компанию стиль, некое рассеянное дружелюбие, тональность которого усердно копировалась остальными. Только при такой атмосфере постоянное общение могло не перерасти во враждебность.

В 1960 году в большой мрачный дом у поля для гольфа въехали Константины — художница Кэрол и пилот Эдди, опасная, но привлекательная пара. И вот теперь, в 1963-м, в старом доме Робинсонов поселились Уитмены.

Все эти шесть лет «шлюпочная толпа» гнила и разлагалась. Две супружеские пары развелись, школьные учителя не то поувольнялись, не то получили расчет, банк отнял у бедняги-алкоголика Дэнни Миллза его шлюпочную верфь, после чего Дэнни перебрался во Флориду без жены, которая, помнится, так хорошо осваивала все новомодные танцы. Связь со «шлюпочной толпой» теперь поддерживалась только по телефону, когда возникала необходимость пригласить девочку-подростка из какой-нибудь «старой» семьи посидеть с малышом. О существовании «толпы» окончательно забыли бы, если бы не ее странный рудимент, источник раздражения для Гарольда и Марсии, — чета Смитов. Краснолицые выскочки без тени юмора, переехавшие в Ньютаун, они еще на протяжении года показывались на тех же вечеринках, куда приглашали новых Смитов, прозванных по этой причине «Малыми», Литтл-Смитами. Прежние Смиты были признаны удобной темой для пересудов и превратились в тень Гарольда и Марсии, хотя теперь мало кто из друзей последних знал, кто они, собственно, такие и мог представить их надутые кукольные физиономии и деревянные кивки. Раз в год у компании появлялся повод для веселья — воинственно-дружелюбные рождественские поздравления от ньютаунских Смитов, адресованные Торнам, Геринам, Эпплби и, конечно, однофамильцам. Гарольда и Марсию они упорно именовали в своих открытках «Литтл-Смитами».