Читать онлайн «Дети гламурного рая». Страница 17

Говорят, «большому кораблю — большое плавание». Но чтобы понять, большой ли ты и сильный корабль, нужно выдержать большие бури. А большие бури: первоначальное одиночество, удары судьбы, борьба за выживание, напряжение всех сил — ожидают провинциала в большом городе. Многие, как побитые собаки, возвращаются обратно в старые свои городки. Старо как мир? Ну да, это давно известная архитипическая история, которую неизменно повторяет каждое новое поколение. Они, как бабочки на огонь, летят на огни большого города, и если некоторые лишь опаляют крылья, то многие гибнут в этом пламени («Шаталась по улицам Кельна,/ Всем доступна и все же мила». Г. Аполлинер).

Французские растиньяки бегут в свой Париж, американцев манит раскинувшийся каменным спрутом на полуостровах Атлантики Нью-Йорк, русскоязычные стремятся «в Москву, в Москву!», а вот индийцу нужен Бомбей, «город надежды», где 16 миллионов человек живут в ожидании случая и счастья.

Интересно остановиться на этом индийском мегаполисе — пример столь ярок. Бомбей огромен, грязен, он воняет, в нем трудно передвигаться. В самом огромном бидонвилле Азии, предместье Бомбея — Дхарави, живут 600 тысяч человек на менее чем полутора квадратных километрах. Другой район трущоб — прямо на берегу океана, знаменитая Рей Роад, где два-три этажа чердаков возвышаются над изначально одноэтажными лачугами. Если вы бедны в Бомбее — вы живете в нечеловеческих условиях. Если богаты, а это приблизительно один процент населения, то вас донимает мафия. Для тех, кто принадлежит к среднему классу, даже ежедневный выезд на работу — это борьба: нужно воевать с другими автомобилистами, договариваться о стоянке, пытаться игнорировать умоляющие о милостыне руки детей… Царствуют коррупция и бюрократия. Организация любой мелочи оказывается болезненной проблемой. Вонь, нищета… Однако те, кому посчастливилось иметь здесь работу и квартиру, больше не могут без Бомбея, без его бешеного ритма жизни, его зарплат — лучших в Индии, его терпимости, его мод альтернативных жизней, без возможностей, открывающихся для тех, кто смел. Многочисленные кинотеатры и коммерческие галереи ломятся от импортных изделий. Ночные клубы, театры, рестораны с дикими ценами всегда полны. Продаются экзотические автомобили, мобильные телефоны. Офисные здания заставляют вспомнить о Манхэттане, многоквартирные дома-небоскребы, бутики, конкурсы красоты, пятизвездные отели, современные госпитали и автомосты.

Бомбей — самый процветающий город Индии, его финансовая и деловая столица. Более половины налоговых денег приходит оттуда. Это также наиболее коррумпированный город в стране, более половины грязных денег имеют источником Бомбей. Он насчитывает больше миллионеров, чем все другие крупные города Индии сообща. Здесь совершают девяносто процентов всех банковских торговых сделок. Здесь находятся Биржа, Центральный банк Индии и еще множество банков. Цены на недвижимость здесь превышают цены Нью-Йорка и Токио, цена шикарной квартиры может доходить до нескольких миллионов евро. Город предается спекуляции, играет в лотерею, на скачках: виртуозы рекламы лучше оплачиваются в этом городе, чем доктора. Он притянул к себе лучшие таланты страны, гигантские транснациональные компании, инвесторов, людей искусства и интеллектуалов.

Созданию мифического образа Бомбея способствуют истории изумительных личных успехов. Такие, как история Дурубаи Амбани, подсобного рабочего на бензоколонке, ставшего магнатом нефтехимии. Или история Харшада Мехта, бедного молодого человека из маленького городка Райпур, который организовал мошенничество в 6 миллиардов рупий (106 миллионов евро) и руководил биржей до того момента, как был найден мертвым в тюрьме. Или история актера номер один в Индии Шах Рух Хана, явившегося в Бомбей с пустыми карманами, не зная ни души в этом городе, но после годов испытаний ставшего суперстар.

Теперь замените город Бомбей на город Москву, и сразу становится понятным, почему она так желанна провинциалам.

Все мы, видимо, играем персонажей, которыми нам хочется быть в отдельный период нашей жизни. Помню, как я и тоненькая тогда, модная Елена явились на просмотр фильма «Бонни и Клайд». Это был чуть ли не 1971 год. Я только что купил себе в комиссионном магазине на Преображенской площади черный костюм в тонкую белую полоску и называл его «гангстерским». Я был в красной рубашке и черном галстуке. Просмотр проходил в помещении не то журнала «Советский экран», не то «Искусство кино». Елена была в широкополой шляпе с цветами. Мы были красивее Бонни и Клайда. К тому же просмотр этот случился в период нашей первой ссоры, а потому вид у нас был крайне трагический. Елена была тогда чужая жена, и кинематографическая общественность бурно обсуждала ее роман с мало кому известным юношей-поэтом. А это был я.

Потом наши эталоны сменились, мы попали в Нью-Йорк, расстались. Я, лежа в траве Централ-парка, учился английскому по книге Че Гевары «Реминисценции кубинской гражданской войны», а у Елены появился седой, хромающий миллионер с бородкой, она говорила, что он похож на персонажа эротической классики того времени, фильма «История О». Теперь, спустя тридцать лет, я сам похож на этого сэра Стефана, персонажа из «Истории О». Зато Елена (вот она, несправедливость) стала неприятной теткой пятидесяти пяти лет, я ее недавно видел. А тогда я был длинноволосый, мрачный и похотливый молодой парень, а ей нравились, видите ли, тогда такие, каким я стал сейчас. Вот я думаю: а может быть, потому, что тогда я ее так мощно любил, вот и задал себе задачу стать таким, какие ей нравились? Никто не сможет с определенностью ответить на этот вопрос. Но вот стал.

Так мы все и живем, сменяя личины. В самом начале девяностых годов, когда я запоем погружался в атмосферу извержений народных вулканов, жил в горячих точках и писал о них, я носил короткие волосы и камуфляж. Попав в грандиозную реальность мистического Алтая, отпустил себе бородку китайского философа — в таком облике было сподручнее медитировать на горных вершинах. Когда меня сняли с вершин спецслужбы в первый год XXI века и посадили в «Лефортово», я сохранил облик китайского философа. Когда меня привезли в колонию, я изменил внешность сам, не желая сражаться с администрацией по этому поводу: я стал зэком с кожей, обтягивающей череп, несколькими вертикальными морщинами и постным лагерным выражением лица. Покинув лагерь, я постарался опять стать китайским философом. На фотографии в моем общегражданском паспорте, чуть обросший щетиной на черепе и на подбородке, я все-таки похож единственно и недвусмысленно на только что освободившегося зэка, и больше ни на кого. Так и хочется сказать себе: «Здравствуйте, зэка Савенко». А этот паспорт будет представлять меня до конца дней моих, всякий раз напоминая о заключении. Нужно было послушаться моего адвоката Сергея Беляка, он советовал сделать новую фотографию перед самым получением паспорта. Дело в том, что я ждал паспорт шесть месяцев и за это время, конечно, изменился. Но я не послушался тогда, и теперь до конца дней моих, извлекая «общегражданский», буду вспоминать лагерь, а другие — те, кто получит паспорт в руки, будут мгновенно понимать: надо же, вроде интеллигентный человек, очки, бородка, а оказывается, побывал за решеткой, преступник.