Читать онлайн «Гибель «Демократии»». Страница 3

Примерно два месяца тому назад поручик Шувалов получил ранение. По правде говоря, в значительной мере он сам был в этом виноват – проявил непростительное ротозейство при аресте агентов немецкой разведки. Пуля прошла в опасной близости от сердца; врачи военного госпиталя так и остались в недоумений, каким образом без пяти минут покойнику удалось вырваться из объятий безносой старухи с косой. В другой раз Петр удивил эскулапов, когда уже через две недели после операции поднялся с больничной койки. Еще через десять дней недавний кандидат в число павших героев добился выписки из госпиталя. На последнем осмотре доктор, отказываясь верить столь скорому исцелению, по примеру апостола Фомы собирался «вложить персты в рану», но обнаружил на ее месте лишь свежую розовую отметину.

В госпитале так и не узнали, что бывший вахмистр полиции Голиоф-Белый, по прозвищу Голиаф, не зря каждый день навещал раненого. В тайне от врачей он поил Петра настоями каких-то трав, смазывал рану чудодейственным бальзамом, приготовленным по собственному рецепту. А когда к поручику вернулась способность стоять на ногах, самочинный лекарь принялся выводить своего пациента в парк. Там, в укромном уголке среди кустов расцветавшей сирени, молодой человек проделывал разные мудреные упражнения, помогавшие наполнить организм жизненной силой.

Другой причиной чудесного исцеления Шувалова были визиты Евгении. Когда она появлялась в дверях палаты или стремительно шла ему навстречу по аллее госпитального парка, голова поручика начинала кружится от безумной любви к этой женщине. В такие минуты Петру казалось, что кровь закипает у него в жилах, а сам он превращается в сказочного Ивана-царевича, только что окунувшегося в источник с живой водой. Страстное желание видеть даму сердца каждую минуту, а не в мимолетные часы, установленные для посещений больных, служило хорошим подспорьем всем лекарствам и медицинским процедурам.

При выписке из госпиталя Шувалов получил двухмесячный отпуск «для окончательной поправки здоровья» и настоятельную рекомендацию провести реабилитационный период в Крыму. По мнению врачебной комиссии, морские купания и целебные грязи должны были содействовать полному излечению поручика. Евгения, обрадованная возможностью отправиться к Черному морю, настояла на немедленном отъезде из Москвы. Но первая же неделя совместной жизни в Ялте принесла глубокое разочарование.

Оказалось, одно дело мечтать о встречах с любимой женщиной, даже жить с ней под одним кровом, видясь при этом урывками, в основном по ночам. Совсем другое – быть вместе сутки напролет. Житейские мелочи, которые раньше ускользали от внимания, теперь стали колоть глаза, вызывая стойкое раздражение. Попробуйте, будучи сторонником строгого порядка, изо дня в день натыкаться в каждом углу на разбросанные предметы женского туалета, на всякие шпильки-булавки, наконец, на расческу с застрявшими между зубьями черными волосами. Попробуйте по этому поводу выказать свое неудовольствие, хотя бы в самой мягкой форме. В ответ гнетущее молчание по нескольку часов кряду, в конце концов переходящее в бурное выяснение отношений! А град несправедливых упреков, вызванных вспышками беспричинной ревности?! А полное пренебрежение интересами близкого человека ради сиюминутного каприза?..

В общем, для Петра пребывание в Ялте превратилось из идиллии в подлинную пытку. Он терялся в догадках о причинах перемены в настроении своей избранницы, пытался не обращать внимания на ее выходки, но отношения между ними неуклонно ухудшались. Периоды примирения, наступавшие после скандалов, становились все короче. Словно бросая ему. вызов, Евгения безоглядно кинулась в омут художественной богемы, слетевшейся сюда из обеих столиц. Шумная компания, состоявшая из служителей всех муз, до глубокой ночи просиживала в ресторане городского сада. Деньги у них водились, поскольку на их продукцию в послевоенное время появился невиданный спрос.

Публика устала от переживаний, вызванных войной и революцией, поэтому охотно платила за любое «произведение искусства», помогавшее забыть былые ужасы: живопись с ярко выраженными эротическими мотивами, стишки и песенки с «намеками», театральные постановки, более всего напоминавшие бред эротомана. Свобода слова, завоеванная в феврале 1917 года, обернулась господством самой разнузданной пошлости. Немногочисленные попытки блюстителей общественной морали заклеймить упадок нравов пресекались массированными наступлениями «свободной» прессы – издатели и антрепренеры не хотели терять огромные прибыли.

Свою лепту в расцвет «скабрезного искусства» внес российский кинематограф. Большой скандал, а следовательно, повышенный интерес публики вызвала экранизация повести Чехова «Дама с собачкой». Молодой режиссер Поссьер, наплевав на замысел писателя, максимально подробно выпятил на первый план линию адюльтера. Наследники русского классика попытались в судебном порядке запретить демонстрацию фильма, но проиграли. Ажиотаж, подогретый газетной полемикой, породил среди ялтинских дам моду на прогулки по набережной с собачками на поводке. Один из местных гениев коммерции, перебравшийся сюда сразу после падения самодержавия (до этого особым указом Александра iii некоторым категориям граждан империи запрещалось проживать в Ялте), немедленно открыл депо по прокату собак. Теперь любая жеманная дура, вообразившая себя чеховской героиней, за умеренную почасовую оплату могла появляться на людях в сопровождении четвероногого уродца, выдаваемого за «чистокровного трапезундского шпица».

Случилось так, что в гостинице «Франция», где жили Петр с Евгенией, остановился актер Эмиль Светозаров (в миру Емельян Деревянкин) – исполнитель главной роли в скандальном фильме. Случай свел их вместе за завтраком; они познакомились и даже ощутили нечто вроде взаимной приязни. Затем последовали совместные прогулки по городу и окрестностям, которые еще больше их сблизили. Вскоре Шувалов заметил, что новый приятель благотворно повлиял на Евгению: ее лицо обрело прежнее сонное выражение, почти прекратились ссоры, а главное – она перестала категорически настаивать на том, чтобы Петр всюду ее сопровождал.

Все случилось на седьмой День знакомства со Светозаровым. Вернувшись после обычного сеанса грязевых ванн в заведении доктора Киша, поручик не застал Евгении, а обнаружил в номере следы поспешных сборов. На столе лежала записка, придавленная стеклянной пепельницей, полной окурков от дамских папирос «Клеопатра» со следами ярко-красной помады. Послание было кратким: «Прости, но так будет лучше для нас обоих. Не ищи меня. Целую, Е.».Тут же постскриптум: «Я потом сообщу, куда переслатьмои вещи из московской квартиры». Расспросив прислугу, Петр узнал, что поспешный отъезд Эмиля и Евгении произошел сразу после ухода поручика на процедуры. Они наняли автомобиль до Симферополя и, судя по расписанию, уже ехали в вагоне курьерского поезда в сторону Харькова…

Бегство Евгении оглушило Петра, ввергло в состояние, близкое к умственному расстройству. До глубокой ночи просидел Шувалов в оцепенении, отказавшись как от обеда, так и от ужина. Вопреки очевидным фактам он никак не мог осознать простой вещи: женщина, любимая им страстно и беззаветно, предпочла другого. Ему все казалось, что случилось недоразумение, что вот-вот Евгения вернется, состоится примирение, и больше ничто не омрачит их счастья. Однако время шло, а вожделенный миг не наступал. Петр застыл в кресле подобно прикованному Прометею; только вместо орла его терзала иная посланница богов – ревность.

На следующее утро душевная боль немного утихла, а затекшие мышцы требовали привычной нагрузки. Возвращение к обычному распорядку – гимнастика, купание в море, лечебные процедуры – отвлекло Петра от переживаний, позволило почувствовать себя гораздо лучше. Внешне он снова выглядел прежним поручиком Шуваловым; только в глазах после той ночи поселилась печаль. Впрочем, по общему мнению женской половины курортного общества, это лишь добавило ему привлекательности.

Благодаря болтливости гостиничной прислуги весть о поспешном отъезде модного артиста (да еще с чужой любовницей!) в тот же день стала общим достоянием. Очень скоро поручик понял, что оказался в самом центре внимания изнывавшей от скуки ялтинской публики. Мужчины поглядывали на него с тайным злорадством, ликуя, что на этот раз не они являются общим посмешищем, выступая в роли обманутого мужа. Дамы, со свойственной им предприимчивостью, немедленно вступили в соревнование за право утешить оказавшегося в одиночестве молодого офицера. Все это было одинаково неприятно и действовало Шувалову на нервы, поэтому невзирая на сетования милейшего доктора Киша, он окончательно решил прервать курс лечения и вернуться в Москву.