Читать онлайн «Путь длиной в сто шагов». Страница 16

Может быть, это и так. Но, не связанный женой и детьми, я смог провести свою жизнь в горячих объятиях кухни.

Однако вернемся к остальным членам семьи Хаджи, которым было не лучше, чем мне. Вначале мы не подозревали, что что-то пошло не так, когда бабушка стала петь старые гуджаратские песни и забывать наши имена. Однако затем она помешалась на своих зубах, растягивала губы и заставляла нас, детей, осматривать ее больные десны, гниющие и кровоточащие остатки зубов, при виде которых нас тошнило. И я навсегда запомнил тот ужасный вечер, когда пришел домой и, открыв дверь, увидел бабушку, у которой случился приступ недержания, когда она шла вверх по лестнице. Она шла, а ручеек мочи бежал по ее ноге.

Первым, кто сообщил нам о бабушкином слабоумии, был наш лондонский кузен, изрядно нас раздражавший. Каждый раз, когда он заходил к нам в «генеральскую дыру» и начинал вышагивать по комнате с важным видом, читая нам лекции о макроэкономике и денежной массе, крошечная бабушка тихо пробиралась на его сторону комнаты, а потом вдруг, на середине предложения, он взвизгивал от боли и в ярости оборачивался к крошечной фигурке, кравшейся у него за спиной. Вид его индийской задницы, втиснутой в слаксы от Ральфа Лорана, оказывался для бабушки просто неотразимым, и когда мы принимались кричать ей, чтобы она перестала щипаться, бабушка только еще активнее принималась преследовать бедного парня по всему дому. Мой кузен, однако, сумел ей отплатить. Именно он со всеми медицинскими подробностями объяснил нам, как ухудшилось умственное здоровье бабушки.

В своем сумасшествии бабушка была не одинока. Безумие носилось в воздухе.

Мехтаб вдруг стала одержима своей прической, без конца охорашиваясь в ожидании мужчин, которые так никогда за ней и не заходили. А я целиком погрузился в подвальный дурман гашиша и настольного футбола.

Однако даже в аду наступают моменты, когда видишь свет. Однажды, когда я по тетиному поручению тащился в саутхоллское отделение банка «Барода», в глаза мне бросилось что-то блестящее. Это был передвижной киоск для продажи еды, которую англичане называют «чиппи», – он стоял между ювелирным магазином Рамеша, торговавшим украшениями без налога, и мелкооптовым магазином тканей, где продавался искусственный шелк целыми рулонами. Киоск был украшен вырезанным из листового металла силуэтом поезда, привинченным спереди так, чтобы привлекать внимание. Вывеска сверху гласила: «Перекресток Джалеби».

Я вдруг понял, что в этом киоске продавали ту самую чудесную, жаренную во фритюре сласть, которую покупал мне повар Баппу на рынке «Кроуфорд». Ностальгия пронзила меня, я снова со страшной силой захотел ощутить знакомый вкус, но продавца не было, фритюрница совершенно остыла, а весь передвижной киоск целиком был прикован цепью к фонарному столбу. Я потащился дальше и увидел на стене киоска прихваченное скотчем объявление, розовый листок бумаги, одиноко трепетавший на ветру: «Требуется помощник на неполный рабочий день. Обращаться в “Батика-чипс”».

В ту ночь мне снилось, будто я веду поезд и радостно даю свистки. Паровоз катил между потрясающими, укрытыми снегом горами, везя меня по миру, который оказывался богаче моих самых смелых мечтаний, и я был вне себя от радости оттого, что никогда не знал заранее, какой новый вид откроется передо мной, когда я выберусь на свет из очередного туннеля.

Я не знал, что означает этот сон, но ощущение хода поезда не покидало меня, и на следующее утро в мгновение ока я оказался на Хай-cтрит. Фирма «Батика-чипс» была одним из двух саутхоллских производителей сластей; окна ее офиса были заставлены медом, фисташками и тертым кокосом. Я вошел. Звякнул дверной колокольчик. В магазине пахло банановыми чипсами. Стоявшая передо мной крупная женщина заказывала несколько фунтов галум-джамун, шариков, зажаренных во фритюре и пропитанных сиропом. Когда она ушла, я подал через прилавок розовое объявление, сорванное с передвижного киоска «Перекресток Джалеби», и робко объявил, что хотел бы поступить на это место.

– Слабоват, – сказал небритый пекарь в белом халате, даже не глядя на меня и продолжая выкладывать в коробку миндальные рогалики.

– Я буду очень стараться. Смотрите. Ноги сильные.

Продавец сластей покачал головой, и я понял, что собеседование окончено и говорить больше не о чем. Но я не сдавался. Даже не шелохнулся. И в конце концов ко мне вышла жена продавца и пощупала мою тонкую руку. От нее пахло мукой и карри.

– Ахмед, сойдет, – сказала она. – Но плати ему поменьше.

И вот вскоре я, уже одетый в униформу «Батика-чипс», катил свой киоск «Перекресток Джалеби» по Бродвей Хай-стрит, продавая липкие спиральки джалеби детям, их бабушкам и дедушкам.

За эту работу мне платили по три фунта десять пенсов в час. Я делал домашнее жидкое тесто из сгущенного молока и муки, процеживал его сквозь марлю, а потом выдавливал бесконечные петли из этого теста прямо в кипящее масло – спиралевидные петли, вроде прецлей. Когда они были готовы, я выбирал золотистые джалеби шумовкой из чана с кипящим маслом, обмакивал их в сироп и аккуратно заворачивал липкие сласти в вощеную бумагу, а потом передавал их в протянутые ко мне руки, забирая по восемьдесят пенсов за штуку.

До сих пор я ощущаю радость, поднимавшуюся во мне при звуках бурлящего масла и моего собственного, уже по-мужски низкого голоса, зазывавшего покупателей; радость, пробуждавшуюся от запаха сиропа и прикосновения прохладной вощеной бумаги к моим рукам, покрытым шрамами от раскаленного жира. Иногда я откатывал киоск к «Квик-фит», а иногда, если мне хотелось, ставил его перед салоном причесок «Гармония». Это давало ощущение такой свободы! И я всегда буду благодарен Англии за то, что она помогла мне понять, что мое место в мире именно здесь – у котла с кипящим маслом.

Наш отъезд был так же внезапен, как и приезд двумя годами ранее.

Вольно или невольно, но именно я стал причиной нашего спешного отъезда из Британии.

Все случилось из-за женщины. Опять.

Я тосковал по Нипиан-Cи-роуд, по ресторану и по маме. В тот вечер я, снедаемый все той же тоской, прокрался один на задний двор, чтобы покурить. Вдруг я ощутил у себя на затылке прохладную руку.

– Что с тобой, Гассан?

Было темно, и я не мог видеть ее лица.

Но я смог различить запах масла пачули.

Голос кузины Азизы был тих; не знаю почему, но меня тронуло то, как нежно она произнесла эти слова.

Я ничего не мог с собой поделать. По лицу у меня катились слезы.