А. Джеффрис.
Попутчик прочёл записку и сдвинул брови.
— Зачем вам ещё раз связываться с ним?
— Потому что он чёртов адвокат, вот почему, — грубо бросил я в надежде, что мрачный вид позволит скрыть охвативший меня испуг. — Если я не буду подгонять его, дело никогда не будет улажено, а мой сводный брат может оказаться где-нибудь в Австралии, прежде чем Джеймс доберётся до него. — Вы отправите телеграмму? — спросил я, в свою очередь сдвинув брови.
— Я же сказал, что пошлю. — Он задумчиво поджал губы. — Я полагаю, что от того, что, находясь в Европе, вы будете посылать телеграммы своему адвокату, ничего плохого не случится. Если солиситор ждёт ваших указаний…
— А он их ждёт, — настаивал я. — Не исключено, что, не получая от меня известий, он начнёт задавать вопросы и разыскивать меня. Тогда вам придётся беспокоиться ещё и о том, как сбить его со следа, если, конечно, у вас это получится: адвокаты дотошны. Лучше отправьте телеграмму и избавьте нас обоих от волнений.
Я совсем не был уверен в необходимости последней импровизации, но полагал, что она поможет убедить моего попутчика. Тот сложил записку и спрятал её в карман.
— Ладно. Немного помогу вам, если, конечно, я не получу от мистера Викерса противоположного указания. — Он потряс головой. — Законники хуже чертей, в этом вы правы.
— В том-то и дело, — согласился я, как и подобает доброму парню, который радуется тому, что наконец-то нашёл общий язык с товарищем.
Поезд прибыл в Дувр с десятиминутным опозданием, и суматоха на причале была куда больше, чем я ожидал.
— Я отправлю вашу телеграмму из Амстердама, — сказал мой попутчик, доставая чемодан из-под сиденья. — Желаю хорошей погоды, мистер Джеффрис. И помните: пока вы работаете на мистера Викерса, за вами всё время будут наблюдать.
Я рассматривал билеты, и тут в моей памяти всплыло предупреждение Майкрофта Холмса: не принимать от этих людей никаких подарков или услуг.
Пожелание моего недавнего попутчика не сбылось. Всё время, пока мы плыли от Дувра до Кале, море было неспокойным. Поэтому, сойдя на берег, я был совсем измучен. Еле держась на ногах, я отправился на поиски «Красного льва». Правда, я обнаружил его всего через десять минут, но к этому времени у меня в голове звенели колокола, а живот мучительно болел.
«Красный лев» оказался одной из тех гостиниц для проезжающих, чей расцвет пришёлся на шестнадцатый век. Там когда-то были номера с уединёнными гостиными для знатных путешественников и множеством комнат, в которых размещались их слуги. Теперь все гостиные разгородили на две части, а в комнатах для прислуги размещали постояльцев. Эта своеобразная попытка сохранить элегантность безошибочно говорила о возрасте гостиницы и плохом состоянии дел её хозяина; мне пришло в голову, что гостиница похожа на разорившуюся графиню, смиренно пытающуюся в нищете оставаться верной своему аристократическому достоинству.
Владелец хмуро поглядел на меня и, судя по лицу, собрался отказать мне в комнате, и мне пришлось (должен сознаться, что я сделал это скрепя сердце) сказать, что комнату для меня заказал мистер Викерс и я путешествую по его поручению. Когда я назвал это имя, на лице хозяина гостиницы появилось трагическое выражение отчаяния, и я решил, что Викерс, вероятно, имеет какую-то ужасную власть над беднягой. Объяснить по-другому столь разительную перемену в нём я не мог.
— Ах да, мистер Джеффрис! Я ожидал вас. — Он прекрасно для француза говорил по-английски. — Комната для вас готова. Поднимитесь по лестнице, дверь слева от первой площадки. Если вы хотите сразу лечь отдыхать, я пришлю горничную, чтобы она согрела вам постель.
Вероятно, у меня ужасный вид, подумал я.
— Нет, — рявкнул я, как мог грубо. — Сначала я приму ванну. Найдётся у вас кто-нибудь, кому можно доверить почистить одежду?
— Конечно, — ответил хозяин и с поклоном указал мне на книгу, в которой мне следовало расписаться.
Я нацарапал: Август Джеффрис, Норфолк и Лондон, Англия, а свой род занятий обозначил как личный представитель. Это выглядело достаточно неопределённо и вполне годилось для такого человека, как Джеффрис.
— Прекрасно, мистер Джеффрис, — сказал хозяин и, неодобрительно взглянув на мой багаж, поманил пальцем одного из своих слуг. Тот взялся за ручку саквояжа.
— Не утруждайтесь, — бросил я, забрав саквояж, и кивнул в сторону лестницы, — я сам отнесу. А вы лучше распорядитесь, чтобы мне приготовили горячую ванну. И пусть коридорный приведёт моё пальто в приличный вид. — С этими словами я взял ключ и поднялся по крутой лестнице.
Номер оказался лучше, чем я ожидал; по сравнению с моей каморкой в «Бильбоке» это были просто королевские покои. У одной стены просторной комнаты возвышался огромный старинный гардероб, между высокими окнами стоял комод. Из-за гардероба выступала кровать такой величины, что на ней без труда мог бы выступать оперный дуэт. У третьей стены стоял письменный стол со стулом, рядом размещался умывальник с полным кувшином воды. Я бросил саквояж на кровать и отстегнул мягкий воротничок и манжеты, чтобы служащие гостиницы прогладили и накрахмалили их, пока будут чистить мой костюм.
Я едва успел достать свои расчёски и бритвенные принадлежности, как послышался робкий стук в дверь и негромкий голос сообщил по-французски, что ванна готова.
Будь я самим собой, я дал бы мальчишке двухпенсовик за труды, но Джеффрис был сделан из более грубого материала. Поэтому я просто крикнул через дверь, что через минуту приду мыться. Я понимал, что меня торопят, но подумал, что хозяин желает засвидетельствовать своё почтение гонцу грозного Викерса. Поэтому я вынул смену белья из саквояжа, сунул пистолет под подушку, нож в карман и направился в дальний конец обширного коридора к двери, на которой по-французски было написано «BAIN».
Ванная комната была полна пара. В ней было полутемно, так как солнце уже клонилось к закату. Возможно, здесь были лампы, но их ещё не зажигали. Я решил было вернуться в свой номер за коробкой спичек, но передумал, так как не собирался мыться так долго, чтобы на обратном пути спотыкаться в темноте. Кроме того, мне доставлял удовольствие нежный исчезающий сумеречный свет; по крайней мере, так мне казалось. Рядом с ванной стоял флакон с ароматической солью, и я без колебаний подсыпал её в воду. Убедившись, что мыло находится под рукой, я повесил костюм на медную вешалку, с удовольствием сбросил бельё и неторопливо погрузился в старомодную бадью. Мои пятки упёрлись в затычку В иных обстоятельствах я снял бы с глаза повязку, но сейчас, помня о своей миссии, решил не рисковать. Вскоре я почувствовал странный аромат и решил, что это запах мыла или соли, но через несколько мгновений задремал.
М. X. считает, что если мы ничего не пропустили, проверяя квартиру после обыска, то из этого следует вывод: налётчик забрал что-то из вновь доставленного и успокоился на этом. В доказательство он указал на то, что разбросали только содержимое секретера и письменного стола, письма в коробках перебрали по листочку, в то время как ко многим очень ценным предметам даже не притронулись. Но вместе с тем М. X. заметил, что преступник переворошил только печатные и рукописные материалы: книги, дневники и папки.
Вчера не оказалось обычного пакета из Адмиралтейства, и он послал туда записку, чтобы узнать, посылали ли ему что-нибудь и если да, то когда.
Если вор украл что-либо из документов Адмиралтейства, будет просто ужасно. Поэтому М. X. сказал, что отложит свой отъезд на континент до тех пор, пока этот вопрос не выяснится. Он послал записку и Эдмунду Саттону, чтобы тот не приходил сюда по меньшей мере до вечера, но был готов явиться по первому требованию, как только всё станет ясно. «Запомните мои слова, Тьерс, — сказал он, — Гатри направляется навстречу куда более серьёзной опасности, чем я думал в пору его отъезда. И чем дольше мне придётся задержаться здесь, тем больше возрастает опасность».
Матери всё хуже и хуже. Она не в состоянии ничего есть, а то небольшое количество воды, которое удаётся влить ей в рот, не сможет долго поддерживать её существование.
ГЛАВА 8
Я испытывал чрезвычайно странное ощущение: будто плаваю, причём не в горячей мыльной воде, как бы парю в воздухе. В ванной комнате стоял какой-то резкий горьковатый запах: собираясь влезть в воду, я подумал, что его источает ароматическая соль. Теперь же до меня стало доходить, что этот аромат не столь безобиден. Голова казалась огромной, как воздушный шар, и такой же лёгкой, а зрению мешало ещё что-то, кроме клубов пара, поднимавшихся к потолку. Всё, что попадало в поле моего зрения, было окружено радужными кольцами. Очевидно, при каких-то иных условиях я счёл бы это зрелище приятным, но только не теперь. В глубине моего сознания родилась паника, она росла вместе с ощущением беспомощности, словно я пытался звать на помощь сквозь подушку, которой меня стараются задушить. Но всё моё тело было исполнено непреодолимой слабости, вытеснившей все желания и даже самую возможность двигаться: казалось, мой мозг существует совершенно независимо от тела. Голова лежала на краю ванны, и лишь то, что вытянутые ноги упирались в противоположный край, мешало мне соскользнуть в воду с головой с риском захлебнуться.