Читать онлайн «Флорентийские маски». Страница 6

По мере объяснения Федерико угасший было в душе Марка интерес к этому делу пробуждался с новой силой. Оказывается, библиотекарь давно и всерьез увлекается народными сказками и его всегда интересовала загадка появления этой вроде бы простецкой истории, которая, однако, смогла очаровать бесчисленное количество детей во всем мире. Кроме того, Федерико в своей чуть сбивчивой манере поведал другу, что Коллоди – это псевдоним, а настоящее имя автора «Пиноккио» – Карло Лоренцини. Он был отставным офицером и верным последователем республиканского движения, которое возглавлял известный в те годы политик Джузеппе Мадзини.

– Представляешь себе, Джузеппе Мадзини, – настойчиво повторил это имя Федерико. – Обрати внимание, что Джеппетто – это один из вариантов уменьшительного от Джузеппе.

– Да, да, насчет этого я в курсе, рассказывай дальше. – перебил Марк, желавший как можно скорее выяснить, насколько далеко продвинулся Федерико в постижении их общей тайны.

– Идеалы республиканской Италии были Лоренцини по душе, – продолжал Федерико посвящать друга в череду своих аналогий. – Между прочим, фамилию Лоренцини носил один офицер-ловелас, которого убил на дуэли не кто иной, как старина Джакомо Казанова. Это описано в романе Артура Шницлера.

– Интеллектуальная мешанина, которой набита твоя голова, меня всегда потрясала. Но давай ближе к делу: что там насчет Коллоди?

Федерико не стал придерживать козыри и поспешил рассказать Марку о демократических и педагогических идеалах Мадзини, которые в огромной степени повлияли на формирование личности молодого Коллоди. Уволившись с военной службы, он в 1860 году занял пост в префектуре Флоренции – своего родного города. Доверили ему ни много ни мало как цензуру всех театральных постановок, осуществлявшихся в городе. Дальнейший рассказ Федерико был прерван приступом кашля. Марк воспользовался паузой в разговоре:

– Все это замечательно, но пока ничего нового ты мне не сказал. Поезжай-ка лучше во Флоренцию, поговори там с людьми, постарайся познакомиться с местными интеллигентами, эрудитами, с любителями театра. Не знаю почему, но что-то мне подсказывает: нечего и пытаться открыть тайну нашего черепа без такой поездки.

Кашель наконец отпустил Федерико, и тот поспешил сообщить Марку, что и без его советов собирался съездить во Флоренцию при первой же возможности. Впрочем, на данный момент ему приходилось довольствоваться аудиенцией у заведующего университетской библиотекой, что, с его точки зрения, было немалой победой. Федерико попросил Марка также связаться с Антонио и рассказать тому о достигнутых успехах, потому что ему самому некогда снова повторять свой рассказ. Марк заверил приятеля, что выполнит его просьбу, и вдруг почувствовал некоторую неловкость: он осознал, что добавить к рассказу Федерико ему самому совершенно нечего. Он пока вообще ничего не предпринял, чтобы помочь в столь сложных поисках. Несколькими туманными фразами он намекнул, что как раз проводит кое-какую работу, в результате которой, возможно, сможет получить ценную информацию.

В это самое время на другом конце света Антонио, отложив на неопределенное время поиски разгадки таинственного черепа, преспокойно пил пиво. На этикетке стоявшей перед ним бутылки было изображено яркое солнце, пронзающее пространство горячими вибрирующими лучами, – точь-в-точь такое, к какому привыкли и сам Антонио, и все жители огромного города Мехико. Носатый череп Антонио положил в сейф в доме отца и на некоторое время забыл о странной находке. Пока ему даже не подвернулся подходящий случай, чтобы кому-нибудь рассказать о ней. Все его мысли сейчас были заняты другим: в жизни Антонио появилась женщина. Для полноты картины следует отметить, что женщина эта была – а как же иначе? – решительно недоступна: замужняя, значительно старше его по возрасту, занимавшая ответственный пост в каком-то финансовом учреждении и, соответственно, имевшая высокое положение в обществе. Типичная начальница, окруженная плотным кольцом услужливых, но втайне ненавидящих ее подчиненных. Женщина, судя по всему, не склонная, да и вряд ли способная испытывать сложные, противоречивые чувства, а уж тем более мучиться от них. Антонио обратил на нее внимание лишь потому, что чувствовал себя одиноким: ему не к чему было стремиться и не с кем было поделиться тем, чем он, по его мнению, владел в избытке, а именно самыми невероятными знаниями о реальности, о жизни и всех ее капризах. Вспоминая красивые темные глаза женщины, Антонио ловил себя на том, что непроизвольно ему приходят на ум и черные глазницы черепа, лежавшего в отцовском сейфе. В своих фантазиях он помещал эти красивые глаза в зияющие орбиты черепа Пиноккио.

Сама она и не догадывалась, сколько времени в своих мыслях уделяет ей Антонио. Столкнулись они в пол-пень – естественно, жаркий – на выходе из лифта в здании банка, расположенном на проспекте Либертад. Антонио успел заметить морщинки на ее лице, оценить усталость измученного долгими годами супружеской жизни тела, поймать неуловимую грацию и гармонию движений, которые хранили память о гибкой, привлекательной, судя по всему, некогда безупречной фигуре. Антонио захотелось догнать ее, поделиться своим секретом, заставить ее понять то, что ему уже было известно, но, увы: пороху ему хватило лишь на то, чтобы сказать: «Добрый день, и пусть каждый день будет добрым, пусть все ваши дни будут добрыми…» Больше он не смог выдавить из себя ни единого слова. Женщина даже не удивилась, услышав столь странное приветствие, и, как показалось Антонио, почувствовала в его словах что-то большее, чем то немногое, что было произнесено вслух. С того мгновения их встречи окрасила некая особая, заговорщическая атмосфера, и влечение Антонио, вместо того чтобы ослабеть, лишь крепло день ото дня. Впрочем, накануне вечером он получил по электронной почте большое письмо от Марка. Расследование, проведенное Федерико, подталкивало и остальных друзей к тому, чтобы показать наконец свою удаль в нелегком ремесле охотников за тайным знанием, затерянным в дебрях библиотек и в самых немыслимых уголках города. К сожалению, эти поиски могли обернуться не чем иным, как бесцельной прогулкой дилетантов, предпринятой для того, чтобы развеять скуку и игрой воображения немного приподнять пелену обыденности. Однако Антонио не хотел быть первым отказавшимся от поисков – возможно, бесплодных. Так уж получилось, что именно он втянул друзей в это приключение, заставил обоих, пусть и в шутку, дать мушкетерскую клятву помогать друг другу в раскрытии тайны – может быть, несуществующей, – и теперь он выглядел бы просто глупо, спрятав череп в сейф и сделав вид, будто ничего не произошло и никакой клятвы не было. Для начала нужно было покопаться в отцовской фильмотеке – в старых пленках, которые тот коллекционировал с молодости. Антонио просто не мог позволить себе отложить столь необыкновенное предприятие под воздействием присущей ему вялости и апатии, а также своего извращенного вкуса, благодаря которому он всегда выбирал женщин, о коих можно было только мечтать. Привычка отказываться от того, что нравится, была одной из ярких отличительных черт его мазохистской натуры.

Федерико приехал во Флоренцию на своем маленьком черном «фиате». Он припарковался на набережной, довольно далеко от исторического центра города, над которым возвышался знаменитый, веками приковывающий восхищенные взгляды эстетов купол Дуомо. Попасть во Флоренцию, не совершив паломничества по улицам, застроенным старинными дворцами аристократических семейств, было невозможно. Эта показная пышность не просто давила на Федерико, а, как ему казалось, обрушивалась на него, чтобы уничтожить пораженную декадентской роскошью Медичи душу. В тот день ему не было никакого дела ни до величественных фасадов, ни до знаменитых гробниц торговцев и чиновников, которые местная знать и служители церкви украсили с великолепием, противоречащим скорби. Архитектурная мода, игра стилей, истории из жизни клана герцогов, покровителей искусств, – все это не шло ни в какое сравнение с мятежом деревянной куклы Коллоди, марионетки, осознавшей себя самым настоящим ребенком из плоти и крови, несмотря на то что дерево, из которого она была сделана, по своей природе отрицало ее бренность и смертность.

Избавившись наконец от машины, Федерико прогулялся пешком до Бигалло – особняка на углу улицы Кальцаюоли. Именно здесь, в том месте, где обычно оставляли нежеланных младенцев, родившихся в этом древнем тосканском городе, он договорился встретиться с неким Винченцо, связаться с которым посоветовал ему университетский библиотекарь. Во время короткой встречи с самим ученым мужем Федерико едва не проникся лишь одним чувством – холодным и даже слегка ироничным скептицизмом, склонным отстраненно отвергать любые предположения, мысли или явления, существование которых не находило подтверждения в классифицированных и каталогизированных письменных документах. Выслушав краткое сообщение Федерико, в котором тот изложил свои теории по поводу предполагаемого черепа Пиноккио, старый библиотекарь даже не улыбнулся: свойственное его лицу выражение сердечной заботы и отеческого расположения истинного благодетеля культуры к юному чаду сменилось вдруг плохо скрываемой гримасой оскорбленного достоинства. Поначалу профессор Маурицио слушал сбивчивый и даже гротескный рассказ о неожиданной находке совершенно бесстрастно. До поры до времени он ни разу не перебил Федерико и не позволил себе ни единого замечания – критического или ободряющего толка. Впрочем, Федерико хватило одного выразительного взгляда заведующего на большие настенные часы, чтобы сделать паузу в своем повествовании; профессор немедленно воспользовался этой возможностью и, не утруждаясь поисками особо тактичных формулировок, сообщил молодому преподавателю, что вынужден значительно сократить время, выделенное на эту встречу, так как его внимания требовали куда более важные и неотложные дела. Федерико, несколько сбитый с толку, поспешил перейти от описания проблемы к перечислению того, что ему требовалось для поисков ее решения. С этой целью он хотел получить всю возможную информацию об авторе всемирно известной сказки. Кроме того, Федерико хотел докопаться до источника вдохновения Коллоди – человека, явно не слишком хорошо знакомого с народной литературой, зато прекрасно разбиравшегося в хитросплетениях политики в период, предшествующий объединению Италии. Эти слова доктор Маурицио выслушал терпеливо, но абсолютно безразлично: его явно мало интересовала жизнь человека, произведение которого он не мог позволить себе причислить к вершинам тосканской литературы. Ну почему все кругом так мелко? – читалось на его лице. Почему никто не приходит ко мне, чтобы попросить помощи в поисках потерянной рукописи Данте или хотя бы обсудить богоборческие рассуждения Иеронима Савонаролы, записанные накануне его сожжения на площади Синьории? А это все… ну не могла его заинтересовать история о черепе Пиноккио – куклы, существовавшей лишь в одной ипостаси: в виде плода воображения провинциального и довольно посредственного педагога Лоренцини. Профессору было больно осознавать, что пусть и молодой, но вполне уважаемый преподаватель филологического факультета обратился к нему со столь несерьезной просьбой, не заслуживающей внимания главы университетской библиотеки.