— Что она тебе предложила?
— Здесь что, эхо? Да, сказала, что ты переезжаешь, так что она ищет подходящего жильца.
— Стерва.
— Тяга к искусству, надо думать.
— Ты что, серьезно собираешься сюда въехать?
Он встал, допил кофе, невинно посмотрел на меня и сказал:
— Эй, приятель. Неужели я тебя подведу? Ты же мой лучший друг. Нам пора двигать, искусство зовет.
На улице стоял побитый «фольксваген-пассат». Ярко-желтый.
Я сказал:
— Скажи скорее, что я ошибаюсь.
— Ну да, «вольво» совсем развалилась. Пришлось взять взаймы это.
— Они же обязательно увидят, как мы подъезжаем.
— Ну и пусть!
Плантер жил в Оутерарде. Его дом стоял на въезде в деревню. Правда, слово «дом» не очень подходит. Плантер явно слишком часто бывал в Далласе и решил построить себе ирландский вариант южного особняка.
— Бог мой! — изумился я.
— Но впечатляет, правда?
Длинная, обсаженная деревьями дорожка привела нас к главному дому. Вблизи еще больше всяких прибамбасов. Саттон предупредил:
— Говорить буду я.
— Надо же, какая новость.
Он нажал на кнопку звонка. Я заметил видеокамеры над порталом. Открыла дверь молоденькая женщина в форме горничной. Она спросила:
— Que? [Что? (исп.)]
Саттон одарил ее своей самой очаровательной улыбкой, совершенно демонической, и сказал:
— Buenos dias, senorita, я Senor Satton, el artist. [Добрый день, сеньорита, я — сеньор Саттон, художник (исп.).]
Она нервно хихикнула и жестом предложила нам войти. Я взглянул на Саттона и спросил:
— Ты говоришь по-испански?
— Я уметь говорить.
Она провела нас в роскошный кабинет.
— Momento, por favor. [Минутку, пожалуйста (исп.).]
Все стены были увешаны картинами. Саттон внимательно оглядел их и пришел к выводу:
— Тут есть хорошие вещи.
Голос произнес:
— Рад, что вам нравится.
Мы повернулись.
В дверях стоял Плантер. Не знаю, чего я ждал, но, учитывая дом, бизнес и репутацию, я представлял его крупным. Так вот, крупным он не был. Пять футов пять дюймов от силы, совершенно лысый и весь в морщинах. Глаза темные, в них ничего не разглядишь. Одет в свитер с эмблемой клуба игроков в поло и потрепанные брюки. Знаете, вполне вероятно, что на улицу он ходит в изношенной до дыр куртке. Руки никто никому не подал. Атмосфера бы этого не выдержала.
Саттон сказал:
— Я Саттон, а это мой помощник Джек.
Плантер кивнул и спросил:
— Чего-нибудь прохладительного?
Он хлопнул в ладоши, и вернулась горничная. Саттон попросил:
— Dos cervezas. [Два пива (исп.).]
Мы молча стояли, пока она не вернулась и не принесла на подносе две бутылки пива. Саттон забрал обе и заявил:
— Джек не участвует. Я ему не за это плачу.
Плантер коротко улыбнулся и пригласил нас садиться. Сам он направился к кожаному креслу. Я проверил, достает ли он ногами до пола. Саттон сел напротив, я остался стоять.
Плантер сказал:
— Я — ваш поклонник. И с удовольствием купил бы что-нибудь из ваших работ.
Саттон допил одну бутылку, рыгнул и спросил:
— Как насчет портрета?
— Вы пишите портреты?
— Пока нет, но еще несколько бутылок пива, и я напишу Тимбукту.
Плантера не задевали манеры Саттона. Напротив, казалось, они его забавляют.
— Не сомневаюсь, — сказал он. — Но я предпочитаю пейзаж.
Я спросил:
— Как насчет воды?
Он удивился, повернулся ко мне:
— Простите?
— Воды, Бартоломео, вы не возражаете, если я стану вас так называть? Как насчет пирса Ниммо? Вам это ни о чем не напоминает?
Он встал:
— Прошу вас немедленно уйти.
Саттон заметил:
— А я бы еще дернул пивка.
— Мне позвать охрану?
— Нет, — сказал я. — Найдем выход сами. Но мы еще поговорим — насчет Ниммо.
Выйдя из дома Плантера, я сказал Саттону:
— Дай мне ключи от машины.
— Я сам поведу.
— А если этот козел позвонит в полицию?
Я никогда не умел как следует водить машину. С забинтованной левой рукой это вообще было опасно. Все равно я лучше, чем Саттон в подпитии. Я несколько раз со скрипом переключил передачу, и Саттон взорвался:
— Ты сожжешь сцепление.
— Ты же сказал, что взял машину взаймы.
— Но не для того, чтобы отправить ее на свалку.
Я ехал медленно, стараясь не обращать внимание на негодование других водителей.
Саттон сказал:
— Ты все испортил.
— Не понял.
— С Плантером! Я думал, мы договорились, что ты будешь помалкивать.
— Я что, плохо изображал твоего помощника?
— Я хотел с ним поиграть, поморочить ему голову.
— Мы и так поморочили ему голову, только немного раньше. Вот и все.
— Что теперь?
— Давай подождем и посмотрим.
— Такой у тебя план?
— Я не говорю, что он хороший, но другого-то нет.
Наконец мы добрались до Голуэя. Саттон к тому времени задремал. Я разбудил его, он вздрогнул и возмутился:
— Какого черта!
— Остынь, мы уже в городе.
— Джек, знаешь, какой тяжелый сон я видел… Тоуб Хоппер гордился бы таким сном. У меня во рту будто кошки нассали.
— Может, зайдешь примешь душ?
— Не-а, я спать хочу.
Я вылез и подождал. Саттон встряхнулся и спросил:
— Джек, тебе никогда не приходила в голову идея заложить меня?
— Что?
— Потому что эта идея мне не понравится. Мы ведь с тобой близкие люди.
— Кому я могу тебя заложить?
— Полиции. Знаешь, как говорят… Легавым был — легавым и остался. Вдруг тебе захочется выслужиться перед старыми приятелями.
— С ума сошел?!
— Знаешь, а ведь постепенно ты становишься гражданином. Видит Бог, хоть раньше ты был пьянью, но по крайней мере был предсказуем.
— Поезжай проспись.
— А ты, Джек, разберись что к чему. — Он включил передачу и со скрежетом укатил.
Я пришел домой, попытался снова сообразить себе завтрак. Но делал это без души. Решил удовольствоваться кофе и уселся с кружкой в кресло. Задумался над тем, что он сказал, и понял, что не уверен, что в его обвинениях нет ни доли правды. Глоток виски — и прости-прощай, мой праведный путь. И все остальное тоже.
Я вспомнил Плантера и никак не мог сообразить, как мне доказать, что он виноват в смерти Сары. Еще мне следовало позаботиться о жилье. Если я стану бездомным, то буду хотя бы бородатым бездомным.
Следующие несколько дней Саттон не давал о себе знать. Проверил в «Скеффе», но безуспешно. Пошел к «Грогану», и Шон налил мне настоящего кофе.
Я спросил:
— Как? Сегодня без печенья?
— Тебе уже не нужно подкрепление.
— Шон.
— Что?
— Сколько ты меня знаешь?
— Вечность.
— Правильно. И ты видел меня в разных состояниях.
— Это точно.
— Значит, учитывая все, ты знаешь меня лучше, чем кто-нибудь другой.
— И это правда.
— Как ты считаешь, я могу заложить друга?
Если он и удивился, то ничем это не показал. Похоже, глубоко задумался. Я ожидал, что он сразу же скажет: конечно нет. Наконец он посмотрел мне прямо в глаза и заявил:
— Ну, ты ведь служил в полиции.
На самом деле, время не проходит. Это мы проходим. Не знаю почему, но это одна из самых печальных истин, до которых мне удалось додуматься. Видит Бог, все, чему я научился, досталось мне тяжело.
Самая большая проблема алкоголика — его нежелание учиться на уроках прошлого. По своему опыту я знал, что все, если я запью, в моей жизни все пойдет наперекосяк. И все же я отдал бы все что угодно, только чтобы сломать печать на бутылке шотландского виски и отправиться в улет. Или хотя бы опрокинуть несколько кружек пива. Закрываю глаза и вижу столик Деревянный, конечно. Дюжина кружек «Гиннеса» приветствуют меня. Одна пена чего стоит… Да, это производит впечатление.
Встал и встряхнулся — физически. Эти мечты съедали меня заживо. Голуэй — город, где все ходят пешком. Лучше всего гулять по набережной. У жителей города есть даже определенный маршрут. Вы стартуете на Грэттан-роуд, затем поднимаетесь вверх мимо Сипойнт. Останавливаетесь там ненадолго и слышите призраков всех старых музыкальных групп:
«Роял»
«Диксиз»
«Хаудаунерз»
«Майами».
Не могу сказать, что это был простой век. Но он был вовсе не такой уж и сложный. Пока ты так стоял и наслаждался, ни один мобильник не портил тебе настроения. Затем надо было идти вдоль пляжа до Черного камня. Вот здесь и начинался ритуал. Подойдя к камню, нужно коснуться его ботинком.
Слух об этом распространился широко. Даже японцы стали пытаться лягнуть его в выпаде карате.