Читать онлайн «Вексельное право». Страница 10

Но разговоры с комсомольскими активистами ничего к письму не прибавили.

– Андреев? Что ты?! Жил у всех на виду… чистый, как стеклышко… Уж не убили ли его нэпманы?.. Очень может быть: Володька нэпачей до смерти ненавидел!.. Пощады им не давал. Подстроили, а может, и просто – через окно, как селькора. А ружье подкинули.

Комсомольских предположений этого рода было много. Но все они разбивались о глухую стену письма: «я сам себя приговорил к вышке».

«Сам приговорил…» И почерк – андреевский: ровный, округло-четкий, без нервозных обрывов, без пропусков букв или знаков препинания… Нормальный почерк.

Старушка хозяйка на допросе рассказала, что Андреевы жили замкнуто. Гостей у них не бывало… Разве что к матери Володиной приходила иногда чайком побаловаться старинная подружка…

– Какая подружка?

– Да за Каменкой живет. Зовут Ненила Матвеевна, а фамилию не знаю. Ину пору с дочкой приходила…

Ничего себе дочка… Обходительная, вежливая… Олечкой звать.

– А сам Андреев в этих чаепитиях принимал участие?

– А как же… Выходил… С дочкой-то Ненилиной они…

– Что – любовь?

– Они ищо ребятишками дружили…

Объяснила, как разыскать Ненилу с дочкой.

И вот Олечка – передо мной.

Ничего особенного: самая обыкновенная Олечка из сонма таких же «Олечек», «Полечек» и «Надин».

Розовенькая, пухленькая, с ямочками на щечках и с умеренным образованием.

Круг их духовных интересов невелик: альбомчики со стихами, кинематограф-«иллюзион», вечеринки с танцами, фантами и поцелуями под хоровод: «Ураза, ураза!.. Целоваться три раза, на воротах воробей, целоваться не робей…»

Мама со своим коровьим хозяйством и огородной морковкой, варка смородины в медном тазу и, в лучшем случае, – журналы: «Нива» за 1895 год с иллюстрациями о бурской войне и «Ключи счастья» Вербицкой, но даже и это – в порядке исключения. Как сказано: в лучшем случае.

В подавляющем большинстве «Олечки» и «Надины» – были целомудренны: девичья честь – капитал, который легко растратить, но невозможно возместить.

Именно с этих позиций они и трактовали вопросы нравственности и морали.

Рудименты мещанства царского времени, возродясь к жизни при нэпе, вбили клин между молодежью и комсомолом и ох, как много напортили нам! «Олечки» умели нравиться, одеваться, завиваться и еще тысячей всяких штучек бабьих владели, которых наша краснокосыночная девичья комсомолия не постигла. Нашим некогда было овладевать тонкой премудростью покорения сердец – бегали девчата с рабфака на пристань дрова грузить, закладывали фундаменты первых новостроек, постигали политграмоту Богданова и Коваленко и питались в вегетарианской столовке, и от такого образа жизни и вечной пшенной каши сон комсомолочек наших был спокойный и ровный, без женихов в сновидениях. И получался – клин. Парни тянулись к тем, с кудряшками, а своих, краснокосыночных, потчевали высоконравственными поучениями: «Знаешь, сейчас не ко времени любовь затевать. Это же мещанство!»

А ночью некоторые пуритане мчались на темные садовые скамеечки, где уже поджидали «Олечки»…

Характерной особенностью «Олечек» была ненависть к комсомолу: истинному мещанству истинная революционность духа – что путы коню. Не любят «Олечки» комсомол. Даже нынешние, современные «Олечки». А это племя – живучее.

Вот и та, что сидела предо мной, услышав в числе вопросов обязательной протокольной преамбулы:

– Партийность? Состоите членом комсомола? – Вспыхнула даже, и в глазах замелькали злые зайчики:

– Чего ради? Нет! Мне и одной не скучно!..

Я приступил к допросу.

– …Дружили мы с покойником еще маленькими, но когда Андреев с фронта вернулся, кончилась наша дружба. А тут еще история с этим беспризорником…

– Каким беспризорником?

– Да был такой случай… Мы живем в своем доме, папа мой человек в квартале известный – ответработник: он заведующий складом с материальной ответственностью. Его все знают, и жители первыми кланяются… ну папа… словом, он на дружбу нашу смотрел косо и только, когда Володя на работу судебным исполнителем устроился, подобрел… Андреев в прошлом году чаще стал к нам наведываться. Ну и мама не была против… И мне думалось, что у него эта комсомольская блажь кончилась – не то время, чтобы саблей махать и орать «бей буржуазию, товарищи, ура!»

– А он что, кричал?

– Пел свои комсомольские песни… а папе и маме не нравилось…

– Что ж плохого?

– Да, как вам сказать?.. Плохого ничего, конечно, нет, но и хорошего мало… не солидно. Все это, знаете, сейчас – мальчишество! Совсем не солидно. Революция кончилась, война тоже, и никому эти песни о Буденном и Ворошилове не нужны… Делом надо заниматься, а не песнями… Ну вот, когда Володя поступил на такую ответственную работу, родители мои подобрели к нему, и мне он стал опять вроде ближе, но тут сам все испортил…

– Как же?..

– Да вот так: приводит однажды Андреев в дом к нам беспризорника. Рваный, грязный беспризорник, а глаза так и бегают по сторонам: где б что украсть!.. Андреев говорит: мол, моя мать в больнице – она прихворала тогда, – покормите его, он голодный… Понимаете, товарищ: ровно в столовку пришел, а не в порядочный семейный дом!.. Папа – он дома был, обедал – очень возмутился. Как гаркнет:

– Прошу вас убраться вон и в мой дом больше не приходить!

После этого мы с Володькой встречались редко, а скоро и совсем разошлись…

– «Как в море корабли»?..

– Вот именно, – Олечка мило улыбнулась и кокетливо поправила челочку на узеньком лобике.

– А с беспризорником? – заинтересовался я.

– Одел Володька своего подзаборника, обул, пристроил на «Трудзавод», а ведь – безработица. Сколько он денег и времени на эту шантрапу убил – не приведи бог! Я еще, малое время, ходила к Андреевым на квартиру, чулки и белье относила – мать Володькина штопкой и стиркой занималась… Он даже мать свою не мог путем обеспечить… Так вот: беспризорник жил у Андреевых… Пакостливый такой мальчишка, блудливый: от горшка – два вершка, а с меня глаз не сводит. Уж я смеялась, смеялась…

– Чем же кончилась история с беспризорником? Вы не помните его фамилию?..

– Какие у них фамилии!.. Сегодня «Иванов», завтра «Семенов», послезавтра «Петров»… Помню, что звали не то Колькой, не то Борькой… А кончилось как положено: беспризорник на заводе заворовался, сбежал, а Володька уплатил за него денежки… Ну, тут появилась эта фря, и мы разошлись окончательно…

– Какая «фря»?

– А Сонька Кружилина…

– Какая Кружилина, где живет, кто родители?

– Да вы знаете – кто Кружилина не знает? Ну, этот охотник знаменитый, о котором афишки расклеивают… «Судья!» Придумают же!..

Да, я знал Евгения Александровича Кружилина. И верно – кто из городских охотников (а их в городе едва набиралось две сотни) не знал Евгения Александровича, постоянного и бессменного судью всех охотничьих соревнований, полевых выводок, собачьих выставок и голубиного стенда.

По стране шел нэп.

До того придавленный к земле винтовочным прикладом военного коммунизма частник выполз из своей норы, отряхнулся и ринулся вперед…

Между людьми того времени легла невидимая, но непроходимая грань.

По одну сторону жизни стояли МЫ.

По другую – ОНИ.

ОНИ открывали бакалейные лавочки и магазины, ходили в щегольских «тройках» и шляпах-канотье, щелкали крышками золотых часов, насвистывали «Ойру» и ржали над антисоветскими анекдотами.

МЫ на своих собраниях пели грозные слова «Интернационала».

На главной улице города ОНИ открыли шикарный ресторан и украсили его цветастой вывеской с ворованным словом «Россия».

МЫ заставили их снять эту вывеску – Россия была нашей. ОНИ владели только базарами, а хозяином государства были МЫ.

Так, впервые за всю тысячелетнюю историю общественных отношений, капитал и власть не породнились, а лишь сосуществовали. Где-то между двух лагерей проходила орбита жизни Кружилина. Было ему в ту пору за пятьдесят. Симпатичный, высокий и худощавый, моложавый еще человек с живыми, чуть насмешливыми глазами и с полусвободной профессией: в течение многих лет он работал единственным в городе агентом по страхованию домовладений.

Эта профессия создала Кружилину среди горожан широкую известность.

Но особой популярностью, влиянием и значением действительно пользовался страховой агент Кружилин среди городских охотников, снискав себе прочную славу непревзойденного знатока охотничьего дела.

Какими путями он достиг этой славы, я не знаю: стезя гражданской войны привела меня в городок поздно, когда Кружилин был уже в зените охотничьей известности.

И тем не менее, трудно сказать: был ли Кружилин охотником в узком значении этого слова.

Слово «охотник» – неотделимо от понятий: «лес», «луг», «река», «озеро», а между тем получалось так, что никто из охотничьей братии никогда не встречался с Кружилиным вне города. Никто не мог и залучить его в компанию.