Читать онлайн «Тайна черной жемчужины». Страница 51

Доктор и Мура испытали за сегодняшний вечер еще одно потрясение. Очнувшийся Иллионский бросился к Брунгильде и с разбегу рухнул перед ней на колени. Он сложил обе ладони у груди и, глядя снизу вверх на возвышающуюся красавицу, умоляюще заверещал противным бабьи голосом:

– Простите, простите! Умоляю вас, простите! Во всем виноват Шлегер!

В этот вечерний час ресторан «Фортуна» был переполнен. Деловые люди, промышленники, коммерсанты средней руки ценили заведение Порфирия Филимоновича за чинный и благопристойный дух, за сдержанность вышколенной прислуги. В Петербурге всегда найдется место, где можно и покутить, и покуражиться, и разогреть кровь при помощи варьете с богатой программой, и пошалить с доступными и падкими на звонкую монету дамочками. Но посидеть в спокойной обстановке под звуки русского оркестрика, побеседовать с нужным человечком, не замутняя свое сознание излишними винными парами, табачным дымом и чадом прогорклого масла, насладиться заведомо здоровой кухней, знаменитыми ростбифчиками – и все за доступную цену, – лучшего места, чем у Порфирия, и не найдешь. Бывало, конечно, что публика и перебирала, но ни скандалов, ни потасовок не допускалось. Все заканчивалось прилично, степенно: прислуга бережно выводила ослабшего гостя и по распоряжению хозяина либо укладывала его в специальное помещение – отсыпаться, либо подзывала одного из постоянно дежурящих у ресторана извозчиков и отправляла с ним домой. И снова тишь да гладь, только музыканты в вышитых рубашках наигрывают. Приличную даму не стыдно на ужин пригласить. В кабинетах – тоже покой, лишний раз гостя не потревожат...

Порфирий Филимонович стоял у дверей и радушно встречал посетителей. Над столиками плыли ароматные запахи, могучие официанты в белоснежных одежках с широкими малиновыми поясами легко лавировали с подносами в руках, разнося заказанные блюда и водку в хрустальных графинчиках. Сам хозяин старался двигаться как можно меньше: ребра его еще побаливали, дышать было трудно, но и лежать в постели уже никакой мочи не хватало.

Да и после недавнего убийства Порфирий Филимонович не хотел оставлять ресторан без хозяйского глаза, переживал за свою добрую репутацию, завоеванную немалыми трудами. И надо ж такому случиться – средь бела приходит злоумышленник, вонзает в грудь беззащитной женщины нож, срывает с нее украшения, заработанные ею тоже весьма нелегким трудом, и скрывается. А на нем, на Порфирий Федулове, несмываемое пятно позора. Когда еще забудет почтенная публика эту историю! Нужен, нужен догляд!

Он даже освободил Аркашу Рыбина от беготни по залу, поставил его в сторонке, присматривать за официантами и посетителями – а вдруг злодей да объявится? Схватить бы его да связать, скрутить – силачей в ресторане хватает. И ресторан бы на весь город прогремел: не смей у Порфирия безнаказанно злые дела творить! Прославился бы по-настоящему! И реклама хорошая, да деньжонки бы потекли в карман погуще... А с деньжонками-то можно было бы еще какую-нибудь диковинку придумать, не только механическую пианолу купить, что днем заместо оркестра играет... Вон, на складе новых товаров по Большой Морской, синематографы продают от 15 рублей до 350 за штуку. Купил бы Порфирий самый лучший, самый большой... И спешила бы в его «Фортуну» публика не русский или румынский оркестрик послушать, а полюбоваться на живую фотографию, на синематограф. Он бы, Порфирий, и залу специальную для того чуда выделил, и деньги бы на серию движущихся картин на лентах нашел, а еще лучше покупать живые картины последних и мировых событий, они всего-то по 8 рублей за ленту идут...

Размечтавшийся Порфирий Филимонович встрепенулся. В дверях показались новые гости – три господина, ужинавшие у него несколько дней назад: рослый блондин, волосы короткие, ежиком, борода и усы светлые, лицо миловидное, но строгое. Второй – чуть пониже, шатен с небольшой бородкой, лощеный европеец. Ну а третий всем молодцам молодец – в папахе, в синем мундире, расшитом вензелями, с шашкой на боку, с кинжалом в ножнах. Три дня назад с ними был еще один. Того-то, красавца с чувственными яркими губами на гладком лице, бритоголового, веселого в ресторане узнали сразу и публика и обслуга – гениальный актер, сам Максим Иллионский-Третий! Молодец в мундире и русоголовый господин ушли тогда пораньше, а актера и лощеного европейца отправляли домой на извозчиках в полубессознательном состоянии. Слава богу, газеты растрезвонили, в какой гостинице остановился Иллионский, зато адрес его захмелевшего дружка выяснять пришлось долгонько...

Расторопный официант по распоряжению хозяина повел гостей в отдельный кабинет, заказанный на этот вечер лощеным дружком великого трагика. Порфирий Филимонович глянул им вслед и перевел взор на Аркашу Рыбина – парнишка изо всех сил старался нагнать на себя важности, пыжился, надувал щеки. Но хозяина из виду не упускал. По выражению лица Аркаши Порфирий Филимонович понял: ничего подозрительного хилый Голиаф не замечает.

Хозяин ресторана начинал скучать: почти все столики заняты, в воздухе все явственнее слышался нарастающий гул хмельных голосов, женский заливистый смех и крики, убыстряющие беготню официантов.

Порфирий Филимонович совсем собрался отправиться к себе – чуток передохнуть, дать покой ноющим ребрам. – как вдруг заметил, что в его заведении появился еще один посетитель. Ресторанщик сразу же узнал великого актера! И, забыв об увечьях, бросился навстречу знаменитости, радушно кланяясь и заискивающе заглядывая гостю в глаза.

Бледный Максим Иллионский-Третий стоял в дверях, как величественный монумент, и не обращал внимания на хозяина – он обводил взором гудящие столики. Потом монумент двинулся вперед, и из-за его спины выглянули две симпатичные барышни: несколько утомленная, плохо причесанная блондинка и – чуть пониже росточком – брюнетка с опухшими от слез глазами. За барышнями следовал доктор Коровкин с медицинским саквояжем в руке.

– Вижу, вы пошли на поправку, – вместо приветствия равнодушно заметил, скользя глазами по шумящему залу, доктор, – если без моего ведома на ноги встали.

– Без присмотра свое дело надолго не оставишь, – оправдывался ресторанщик. – Вас устрою, да и прилягу.

– Это хорошо, хорошо, надо соблюдать постельный режим, – по-прежнему беспокойно озираясь, ответил доктор. – Мы с господином Иллионским тоже по делу зашли.

– Не своих ли сотоварищей изволите разыскивать? Так они в кабинетик изволили отправиться... Позвольте проводить вас туда?

Актер сурово воззрился на ресторанщика – настроение у Иллионского-Третьего, судя по всему, сегодня было мрачнейшее. Кивнув в знак согласия, он отправился следом за осторожно передвигавшимся Порфирием Филимоновичем, за ним потянулись и остальные.

Порфирий Филимонович провел гостей в широкий коридор к одной из портьер, скрывающих отдельные кабинеты, и, с трудом согнувшись в поклоне и болезненно морщась, отвел ее бархатную ткань в сторону.

Надежды Порфирия Филимоновича на радостную встречу не оправдались. Он ожидал, что кушающие в кабинете гости встретят вновь пришедших взрывами смеха и радостными возгласами, мужчины бросятся навстречу дамам, начнут их усаживать, срочно потребуют шампанского, еще бокалов, фруктов... Но мужчины за столом разом смолкли и застыли на своих местах с вытянутыми лицами и с недонесенными ко рту вилками: словно перед ними, в обрамлении бархатной портьеры, предстали выходцы с того света.

Великий актер повернулся к Порфирию Филимоновичу и сурово сказал:

– Свободен, братец, благодарствуй за любезность. – Он вынул из кармана портмоне, извлек купюру, сунул ее Порфирию Филимоновичу и даже сделал движение, как будто подталкивал хозяина вон из кабинета.

Порфирий Филимонович не стал гневить дорогого гостя. С кривоватой улыбкой хозяин попятился прочь, но успел увидеть, как вся компания вошла в кабинет и опустила за собой тяжелую ткань. За ней по-прежнему царила тишина.

Порфирий Филимонович вздохнул, что отозвалось острой болью в грудине, сердито махнул рукой и решил наведаться сюда попозже. Если удастся, то и подслушать, о чем говорят посетители кабинета...

Затянувшееся молчание нарушил доктор Коровкин. Он отстранил могучую фигуру актера и сделал шаг вперед.

– Господин Шлегер! – Голос Клима Кирилловича дрожал от возмущения. – Извольте объяснить свое поведение!

Президент благотворительного фонда «Хрустальный Петербург», поднявшись со своего стула, презрительно улыбнулся и окинул взором Брунгильду. Несмотря на три дня, проведенные в вынужденном заточении без зеркала, без мыла, без обычных женских причиндалов, барышня сохраняла надменный, высокомерный вид. Явно утомленная, она выглядела хорошенькой, невзирая даже на встрепанные волосы и несколько помятую юбку, выглядывающую из-под пелерины. Голубые глаза под шелковистыми ресницами светились недобрым огнем, губки обидчиво подрагивали, в руках она судорожно сжимала уродливый серый ридикюльчик.