Читать онлайн «Приступить к ликвидации». Страница 25

Один из оперативников побледнел. Под глазами резко обозначились синие круги, он, шатаясь, вышел в коридор.

— Ребята, — спросил Трефилов, — хлеб есть у кого-нибудь?

— Что такое? — забеспокоился Данилов.

— Голодный обморок.

Никитин выскочил в коридор, где на стуле, беспомощно опустив руки, сидел оперативник, вынул из кармана шинели сухарь и кусок сахара, сунул ему.

— Воды принесите.

Он смотрел, как медленно, словно неохотно, ест этот немолодой, изможденный человек, и сердце Николая наливалось ненавистью. Никитин ногой распахнул дверь в комнату, рванул застежку кобуры.

— Гад! — крикнул он. — Я на фронт пойду, но не жить тебе!

Он выдернул пистолет, услышал, как заверещал, закричал тонко толстенький человечек, прячась за шкаф.

Данилов крепко схватил Николая за руку.

— Пусти, — рванулся Никитин.

Данилов словно железом продолжал давить руку.

— Лейтенант Никитин, спрячьте оружие и выйдите из комнаты, взыскание получите позже.

Никитин словно во сне сунул пистолет обратно и, никого не видя, вышел в коридор.

— Товарищи, товарищи, — застонал за шкафом Суморов, — уберите этого психического...

— Мы вам не товарищи, гражданин Суморов. И обращайтесь к нам как положено. За действия своего сотрудника приношу извинения. Он будет наказан.

Вошли оперативники, обыскивавшие сарай.

— Там целый магазин, товарищ подполковник. Бочка повидла, пять ящиков водки, три мешка гречки, мешок меланжа, мука.

— Ну, Суморов, — Трефилов сел рядом с задержанным, — когда купец приедет?

— А время сколько?

— Девять.

— В полдвенадцатого.

А на стол продолжали выкладывать пачки денег, золото, камни. Лежали на полу штуки отрезов, дорогие шубы, блестящие кожаные пальто.

Он смотрел на продукты, вещи и никак не мог понять, для чего этот человек, лысенький, маленький, розовощекий, пошел на преступление. Суморов же жил в Ленинграде. Видел, как страдают люди, как гибнут от недоедания дети. Каким же надо быть негодяем, как надо любить эфемерные земные блага, чтобы пойти на самое страшное — лишить умирающего от голода куска хлеба.

«Купца» ждали в сарае. Сарай и квартира были приведены в порядок, и со стороны никто бы не увидел, что несколько часов назад здесь проходил обыск. Никитин, скрипя сапогами, мерил сарай по диагонали, насвистывая какой-то тягучий мотив.

— Коль, не мечись, как маятник, в глазах мелькает, — попросил Игорь.

— А ты глаза закрой, — мрачно посоветовал Никитин, но все же сел. — Я бы, Игорь, того Суморова без суда к стенке.

— Я бы тоже, Коля, но закон.

— Закон, закон. Объявить бы таких, как он, вне закона. Когда «купцы» придут?

— Через полчаса.

И потянулись долгие полчаса в холодном сарае, набитом продуктами.

Ленинградские коллеги молчали, Никитин рассматривал головки сапог, а Игорь вспоминал, кто же написал стихи:

Он совсем перестал читать, и это угнетало его. Приедет Инна, вокруг нее будут крутиться начитанные, остроумные ребята, а он — пень пнем. Последнюю книгу, без начала и конца, читал в засаде в Марьиной роще. Пытался хотя бы приблизительно определить автора и не смог.

До чего же медленно ползет стрелка по циферблату. Может, у них в Ленинграде особое, замороженное время? Должны приехать в одиннадцать тридцать. А вдруг опоздают? Сиди в этом леднике, как скоропортящийся продукт.

Полуторка въехала ровно в одиннадцать тридцать. В кузове сидели два мрачных грузчика в ватниках. Из кабины вылез человек, совершенно не вяжущийся обликом с блокадным городом. Был он высок, в круглой бобровой шапке, в тяжелом пальто, с таким же шалевым воротником, в руке тяжелая трость с серебряным набалдашником.

— Вот это да, — удивленно сказал Никитин, — смотри, Игорь, прямо артист.

Человек вышел, огляделся, постучал тростью в окно. За стеклом появилось кивающее лицо Суморова.

Человек махнул тростью, и полуторка подъехала к сараю.

— Ну, — свистящим шепотом произнес Никитин, — держитесь, гады!

Барского обличия мужчина подошел к сараю, достал ключ, открыл замок.

— Давай, — скомандовал он грузчикам.

Никитин заранее выбрал себе покрепче, мордастого, краснорожего.

Грузчики вступили в полумрак сарая.

— Руки, — тихо, не повышая голоса, сказал Муравьев, — быстренько.

Он повел стволом пистолета.

Один из грузчиков послушно поднял руки, мордастый напрягся для прыжка и выдернул из-за голенища финку.

Всю ненависть к этому откормленному ворью, жиреющему на чужом горе, вложил Никитин в удар. Мордастый сделал горлом икающий звук и покатился по полу, выплевывая зубы и кровь, финка воткнулась в доски и задрожала, как камертон. Оперативники навалились на него, щелкнули наручники. Человек в бобрах, услышав шум в сарае, побежал к машине, тяжело, по-стариковски выбрасывая ноги в лакированных ботинках с гетрами. У кабины его ждали Трефилов и Данилов.

— Нехорошо, Шаримевский, — Трефилов поднял пистолет, — вы же мошенник, а связались с бандитами.

— Ах, гражданин начальник, — Шаримевский никак не мог отдышаться, — какие бандиты? Бог с вами. Торгую продуктами.

— Мы к вас сейчас в гости на Лиговку поедем, правда, незванный гость...

— Вы всегда приятный гость, гражданин начальник.

— Ну, коли так, поехали.

Две комнаты в квартире Шаримевского были заставлены картинами, дорогими вазами, даже две одинаковые фигуры Вольтера словно стражники стояли по обеим сторонам дверей.

— Вы, Михаил Михайлович, — устало спросил Трефилов, — деньги, оружие и ценности сами сдадите?

— Зачтется?

— Как всегда.

— Оружия не держу, а деньги и камушки в печке-голландке. Вы это в протоколе отметьте.

— Обязательно. Мы пока протокол обыска писать будем, а вы с товарищем из Москвы побеседуйте. Специально из столицы ехал на вас посмотреть.

— Гражданин начальник, я даю чистосердечное признание под протокол. Получаю свою 107-ю и еду в края далекие.

— Пойдемте, — сказал Данилов.

Они вышли на кухню, единственное место в квартире, не заставленное краденым.

К столу сел Муравьев с бланком протокола, Шаримевский устроился на стуле, Данилов прислонился к подоконнику. Он посмотрел в окно и увидел ребятишек, бегающих на коньках по льду обводного канала.

Нет, война не может остановить течения жизни. Осложнить может, а остановить — никогда.

— Михаил Михайлович, — начал Данилов, — я начальник ОББ МУРа.

— Ого, — Шаримевский с уважением посмотрел на Данилова.

— Это ваше письмо? — Данилов вынул из планшета письмо, найденное на даче Розанова.

— Отказываться нет смысла, вы же все равно проведете экспертизу?

— Конечно. Наши графологи умеют работать.

Шаримевский достал массивный золотой портсигар с алмазной монограммой, вынул папиросу, закурил.

— Я буду лапидарен. Кратким буду. Пишите.

Он затянулся глубоко и начал:

— Ничего общего с бандой не имею. Розанова знаю. Он был подпольным адвокатом. Защищал уголовников, брал и давал кое-кому взятки. В Ленинград он наведывался часто. Особенно в скаковые дни. Любил рискнуть. Его клиенты, бежавшие из лагеря, находили у него приют и материальную поддержку. Он им помогал, они ему награбленное сбрасывали. Из коллегии его поперли. Но он дела крутить продолжал. До войны у него Лапшин прятался.

— Из банды Пирогова, — перебил Данилов, — левша?

— Да. Он его со своей племянницей свел, Кирой. Девкой распутной и алчной. Это она придумала фокус с санитарной машиной.

— Кто она по профессии?

— Врач-гинеколог. Была осуждена за незаконное производство абортов.

— Кто такой Брат?

— Климов Валерий Павлович, бывший муж Киры.

— Как он попадал в Ленинград?

— По-всякому. Его на фронт не взяли из-за близорукости. Он в сорок первом пристроился в организацию, снабжавшую блокадный Ленинград промышленными деталями. Летал на самолетах, сопровождал грузы, ну и, конечно, продукты привозил мне. Я их менял на ценности.

— Он же жизнью рисковал.

— Так без риска копейки не наживешь. Потом Дорогу жизни пустили, он и по ней ездил. А потом перешел в Москонцерт администратором, стал артистов из Москвы возить. Реквизита тонны, кто заметит лишние ящики? Но все же дело опасное. Тогда я в типографии достал бумагу для отрывных талонов, ну и начали печатать.

— Почему у Розанова оказались Слон, Валет и Матрос?

— Он боялся Лапшина, особенно после того, как они квартиру Минина взяли. Я прислал ему людей для охраны.

— Когда вы видели Климова в последний раз?