Читать онлайн «Дура LEX». Страница 33

— Неужели церковь до сих пор играет в такие игры? — спросил Джастин.

— К сожалению, нет. В одна тысяча девятьсот восемьдесят третьем году Папа Иоанн Павел II отменил эту замечательную игру, и причисление к лику святых приняло чуть ли не массовый характер.

— Меня в Гарвард зачисляют, кого-то к лику святых причисляют. То, что когда-то было трудным, стало легким. Но продолжим нашу игру. Итак, ты Джастин, а я работник иммиграционный службы. «Вы говорите, что поехали на водохранилище в компании школьных товарищей. Не эти ли самые, как вы их называете, «товарищи» подвесили вас вверх ногами в лесопарке всего двумя месяцами раньше?»

Проходившая мимо еврейская старушка оглянулась и перекрестилась.

Когда я решил, что Джастин знает легенду и может гармонично с нею жить, я отправил в иммиграционную службу его ходатайство о политическом убежище. Мы провели несколько месяцев в ожидании вызова на интервью, периодически встречаясь, чтобы не забыть детали легенды и не потерять с таким трудом пойманный образ.

Наконец Джастина вызвали на интервью. Высокий, красивый, в светлой рубашке, темных брюках и синем блейзере, он выглядел лучше, чем негр с агитационного плаката. Все сто тридцать пять пунктов ай-кью сверкали на его высоком лбу. Потрясающая белоснежная улыбка. Два абсолютно родных языка — русский и английский. Приглашения из Гарварда, Корнелльского и Колумбийского университетов, Йеля.

Мы сидели в приемной и ждали, когда нас позовут. Вокруг располагались некрасивые албанцы в шерстяных брюках и грязных кедах, африканки с оттопыренными попками и разными предметами, вставленными в волосы, несколько поношенных евреев из Молдавии и Белоруссии, не успевших или не захотевших иммигрировать в общем потоке, конечно же низкорослые китайские фермеры, якобы притесняемые политикой контроля за деторождаемостью. Я посмотрел на Джастина. Он весь сник. Лицо побледнело, от улыбки не осталось и следа, он придвинулся, почти прижался ко мне. Он сказал что-то шепотом, но я не расслышал. На губах у него появилась серая накипь. Я взял его за руку и сказал:

— Не бойся, это начинает светиться второй план, это именно то, что нам нужно. Да, забыл сказать: если спросят, чем собираешься заниматься, не надо рассказывать про Гарвард и Йель. Перед тобой может сидеть человек, чьи родители читать и писать не умели, а он сам с трудом закончил двухгодичный колледж. В общем, соориентируешься на месте, но не перегни палку.

Прошел час, нас все еще не вызывали. Я рассматривал будущих граждан США, сидевших в зале. Не надо было быть Ломброзо, чтобы понимать, что ни один из них не принесет никакой пользы стране, а многие скорее всего принесут вред. Из всей толпы только Джастин представлял человеческую ценность — как будущий специалист, как законопослушный гражданин, как налогоплательщик. В том, что Джастин будет зарабатывать много, а следовательно, и много платить налогов, я не сомневался. Периодически открывалась дверь, выходил работник иммиграционной службы и выкрикивал, страшно коверкая, очередное имя. Обычно никто из сидящих в зале на вызов не реагировал. Имя выкрикивалось снова, на этот раз с иным ударением. На третий или четвертый выкрик человек и имя находили друг друга.

Поскольку фамилия Джастина была абсолютно саксонской, признали мы ее сразу. В дверях стоял пожилой негр с папкой в руке. В папке, очевидно, было дело Джастина. Как и все работники иммиграционной службы, одет негр был бедно, но в отличие от многих своих коллег наш негр был обут в туфли, а не в черные сникерсы. И галстук его был повязан не поверх фланелевой клетчатой рубашки, как у агронома совхоза, а поверх белой сорочки. Негр поздоровался и пригласил следовать за ним.

Кабинет интервьюера всегда небольшой. Стол, сбоку компьютер на подставке, стул для самого интервьюера и два стула напротив. На стене полка, на ней пособия по иммиграционному праву, внутренние распоряжения и прочие скучные документы. На столе или на полке фото интервьюера в кругу любимых членов семьи — супруги, детей, внуков, рядом табличка с его именем и фамилией. К одной из стен прикноплен небольшого размера американский флаг. Нередко в интерьере можно обнаружить предметы юмора — газетную вырезку с карикатурой, приклеенную липкой лентой к стене, или кофейную кружку со смешной надписью типа «Иди к черту, сегодня понедельник». Встречаются мелкие сувениры от благодарных соискателей на статус политического беженца — русские матрешки, индийские фигурки, вьетнамские плетенки, китайские трубочки с кисточками. Поскольку ни о каком подношении лично интервьюеру не может быть и речи, то, наверное, все эти нехитрые подарки распределяются в равных дозах между работниками.

Пока мистер Уилкокс (так звали чиновника) читал легенду, мы с Джастином успели заочно познакомиться с его скромной, но достойной семьей. Полная жена в кругу детей в школьной форме — наверное, учительница. Сын в академической мантии и шапочке на праздновании окончания колледжа, дочь-тинэйджер в розовом платье в Диснейленде. А вот и сам мистер Уилкокс — молодой, в армейской форме. Крепкая, хорошая семья.

Закончив читать, мистер Уилкокс сказал:

— Ну и натерпелся ты, сынок. Желаю тебе счастья в Америке, да поможет тебе Бог.

Пожал Джастину на прощание руку, благословил еще раз. Когда мы уже вышли в коридор, мистер Уилкокс спросил:

— Как собираешься жизнь устраивать, сын?

— Пойду служить в морскую пехоту, — четко ответил Джастин.

— Отличное решение! — похвалил мистер Уилкокс и благословил Джастина в третий раз.

Я вспомнил харьковчанку Маню Бухман, которая устроилась работать в иммиграционную службу. Она беспощадно валила харьковских евреев на интервью по предоставлению политического убежища. Плохо зная английский, Маня тем не менее отказывалась проводить интервью на русском языке, настаивала на переводчике и сыпала несчастных бывших сограждан на чем только можно. Если какой-нибудь харьковский еврей брехал ей, как он в синагогу ходил, Маня спрашивала:

— Это в каком же году вы туда ходили?

— В восемьдесят пятом, — растерянно отвечал еврей, а торжествующая Маня ему тут же засаживала по самые помидоры:

— В Харькове единственная синагога находилась на Пушкинской улице, но в означенный вами период там размещалось спортивное общество «Спартак». Так что в восемьдесят пятом вы могли в этой синагоге в баскетбол играть, а не Богу молиться.

Негр Уилкокс — адвокат Бога. Маня Бухман — харьковская манда.

Харьковские негры — одно из самых малочисленных негритянских племен. Из этого племени, кроме Джастина, у меня был еще один клиент — очаровательная десятилетняя Джессика. Мама Джессики вышла замуж за африканского негра, который учился в Харькове в Политехническом институте. Смесь харьковской мамы с африканским папой дает особый генетический дистиллят: как и Джастин, Джессика была умницей и красавицей.