Читать онлайн «Малавита». Страница 28

Юные авторы сетки не стали ограничивать число черных клеток или давать длинные определения, однако же они замахнулись на формат десять по вертикали — десять по горизонтали, непривычно сложный для любителей. Дэвид легко разделался со всеми трех- и четырехсложными словами, которые сцеплялись друг с другом без сучка без задоринки: «боа» скрещивался с «полем», «поле» с «клоном», а «клон» с «курой». Изрядно поломать голову пришлось, пока он нашел слово из семи букв, в котором «у» из «куры» было на пятом месте. Большинство его соседей уже спали, самолет рассекал ночь в почти абсолютной тишине, Дэвид цедил сквозь трубочку теплую кока-колу из жестянки. «Получил уведомление», семь букв? Сопляки из французского лицея начинали серьезно ставить ему палки в колеса. Дэвид вынужден был признать, что относится к тем кроссвордистам от случая к случаю, которые ничто не ценят выше легкости решения и быстро чувствуют обиду при столкновении с затейливой формулировкой. Одержав легкие победы в начале сетки, он расслабился — и оказалось, рановато. После отгадки Ноя, второго слова четвертой строчки по вертикали (определение: «Пускал к себе парами»), безупречно монтировавшегося с «о» из поля, его осенило: «донжуан» — тот, кто «получил уведомление». Не снижая оборотов, Дэвид нарыл весьма неочевидное слово «адюльтер», подходившее к определению «Половина+третий лишний». Ей-богу, эти детки из Шолона-на-Авре, богом забытой дыры, оказались сообразительней, чем он было подумал. Дэвид механически вписал слово «адюльтер», не задумываясь о том, какое значение мог ему придавать двенадцатилетний ребенок. Что можно знать об адюльтере в столь юном возрасте, если он, Дэвид, в свои двадцать четыре с тоской констатирует полное отсутствие сексуальной жизни? Адюльтер? Мечта его юных лет! Пережить любовную связь с замужней женщиной было для него вершиной любовной эстетики. Он представлял себе страстные вечера в маленьком, не вполне пристойном отеле возле вокзала Брюссель-Южный, бутылку белого вина на столике у кровати, и красивую пятидесятилетнюю даму, спустившуюся из шикарного района возле бульвара Иксель, с горящими от стыда и возбуждения скулами, краснеющую оттого, что она — голая, в сомнительном отеле и перед ней хулиган, который заставит ее кричать от удовольствия и будет называть шлюхой: вот фильм, который тут же пронесся в зрачке у Дэвида при виде слова «адюльтер». Либо детишки из лицея Жюля Валлеса заимствуют классическое определение у Фавалелли или Сципиона, либо кто-то из преподавателей, просвещенный любитель кроссвордов, для забавы вписал туда свои легкомысленные находки, чтобы натянуть нос коллегам, директору и родителям учеников. Их автором ни в коем случае не мог быть школьник такого возраста. Хуже того, этот адюльтер казался ему таким экстравагантным, что в конце концов Дэвид задумался, а уместен ли он в этом кроссворде, не является ли на самом деле порождением его ума, измученного поиском подтекстов, в основном сексуальной ориентации. Чтобы прогнать из головы сомнения, он накинулся на следующую формулировку — «общественное движение», пять букв, второй буквой должна стоять «р», совпадая с последним «р» адюльтера.

— Оргия, — сказал тоненький голосок из-за его спины.

— ?

— Общественное движение: оргия, — повторил голос.

Девушка, его ровесница, стояла, уткнувшись подбородком в подголовник кресла Дэвида, и лукаво ему улыбалась.

— А что за газета? Похоже, классная штука.

От слова «классная», донесшегося из другой эпохи, у Дэвида перехватило горло. От удивления он не сумел оценить улыбку девушки — нежную, чуть обозначенную, но придававшую лицу сияние, подсвеченное синевой глаз, бледно-розовым тоном щек, алым цветом губ. На самом деле Дэвид не понимал, насколько она соответствует его типу женщины — хрупкая, с матовой кожей и прямыми пепельно-русыми волосами средней длины. Тип внешности, не подвластный времени и превратностям судьбы.

— Не знаю, я в аэропорту нашел, — ответил он настороженно.

— Оргия, — повторила она, — отсюда получаем «р» во второй клетке для слова «первый залп», восемь букв.

— И давно вы читаете у меня из-за плеча?

Два часа спустя они сидели на соседних креслах, называли друг друга на «ты» и постоянно подкалывали, но все равно не могли добить кроссворд.

— Может, мы ошиблись с этим «первым залпом», может, это не стрельба, — сказал он.

— А что ты предлагаешь?

— Канонада.

— Как ты сказал?

— Стрельба приходит в голову первой, и тянет за собой остальное, и здесь ловушка, которую нам готовят эти сопливые гопники. Не просто сопливые, а еще и сексуально озабоченные. В этом возрасте только о первых залпах и думают…

— Неужели ты думаешь, они осме…

— Восемь букв, «первый залп», ты же парень…

— Поллюция?

— Конечно. «Первый залп» — поллюция. У нас остается «о» от оргии, но теперь нет «б» от стрельбы, и тогда не проходит базальт в качестве «слияния твердых тел».

— А если поллюция у нас дает «п», то что можно придумать с этим «слиянием твердых тел»?

— Семь букв, выбирай — не хочу, минерал, порошок и даже известь.

— Да говорят тебе, четвертая — «п».

— Семь букв… «Слияние твердых тел», это же не может быть…

— Что?

— …

— Валяй, чего уж там.

— Групняк? — предложил он вполголоса.

— Неужели там и оргия, и групняк?

— Конечно, ничего, кроме групняка, и быть не может, и мне это больше нравится, потому что из-за твоей канонады у меня тут летело к черту слово ласка, стиль общения, пять букв.

— «Стиль общения», пять букв — это может быть что угодно, хоть обман, хоть мания… даже роман!

— …

— …

— Допустим, роман, тогда придется выкинуть эмоцию, «дела сердечные», шесть букв. И тогда летит все остальное…

— Не будем выкидывать эмоцию. Правда, в страсти тоже шесть букв.

— Невозможно, тогда исчезает «и», с которого начинается иллюзия — «требует ловкости рук»! Вместо него первой становится «о».

— «О» — первая буква, семь букв, «требует ловкости рук»… Знаешь, о чем я подумал?

— Боюсь догадаться…

— Как это ни прискорбно, онанизм решает все проблемы и дает ключ к «лучшему способу знакомства», которое теперь у нас не разговор, а поцелуй.

— Поцелуй? А почему бы и нет?

— Да, почему бы?

Вскоре их самолет приземлится в Лос-Анджелесе. Дэвид так и не позвонит той паре американцев, так или иначе забывших о его существовании, и предложит Дельфине пойти посмотреть город. Двадцать минут спустя служба уборки аэропорта пройдется по проходам салона эконом-класса и запихнет в мусорные мешки все, что оставили пассажиры, — в том числе «Газету Жюля Валлеса».

В северном крыле аэровокзала стояли гигантские контейнеры, где дорожные службы накапливали, перемешивали и сжигали ежедневно по несколько тонн отходов из девяти терминалов международного аэропорта Лос-Анджелеса. Некоторые контейнеры шли на переработку и ждали, когда на рассвете их на полуприцепах доставят на завод по переработке вторсырья в Сан-Диего. В четырех из этих контейнеров, объемом в шесть кубометров, были свалены тысячи журналов, газет и компьютерных распечаток, которые авиакомпании сдавали целыми стопками. Похожий на жука, попавшего в спичечную коробку, Донни копошился в наименее набитом из четырех.

Донни Рэй, сирота по матери, проводил большую часть суток вне дома, чтобы избавить от лишних забот отца, и так сидевшего в полной нищете. В пятнадцать лет он уже не нуждался ни в кормежке, ни в одежде, ни даже в советах по жизни с ее многочисленными ловушками, в которые его отец уже попадал. Он мало ходил в кино, телевизор не смотрел никогда, и никто в его квартале не мог служить ему достаточно пристойным примером, чтобы вести его к взрослой мужской жизни. Разве что отец по-своему служил абсолютной моделью провала, идеальным примером для неподражания, бесспорным прототипом по части жизненного краха. Донни выпутывался самостоятельно, и скорее неплохо, выуживая там и сям правила жизни в ритме своего вполне эмпирического бытия, и эта юность была ничуть не хуже других, более оберегаемых и наверняка гораздо более бедных событиями. Он ощущал в себе легкую душу поэта, который умеет видеть мир в перспективе, жить в нем без груза и радоваться его неожиданным красотам. Но прежде чем ринуться открывать мир, Донни пришлось с тринадцати лет самостоятельно зарабатывать на жизнь, чтобы перестать зависеть от отца, а то и помогать ему дотянуть до конца месяца. Перебрав ряд халтур, большинство из которых было на грани законности, он стал специализироваться на утилизации старых журналов, как некоторые другие — на сборе банок из-под кока-колы. Трижды в неделю он инспектировал контейнеры аэропорта, а потом сдавал свой улов перекупщикам, которые сами работали на коллекционеров комиксов, журналов, газет, — охотники находились почти на всё. Донни теперь в совершенстве овладел ремеслом: рыть — распределять по своим каналам — искать новые сети сбыта; и пока он действовал в одиночку и не высовывался, дорожные службы закрывали глаза на его бизнес. Он не имел себе равных в умении нырнуть в контейнер с головой, спуститься со стопки на стопку, обшарить малейший закуток, прорыть лаз, пролистать, отсортировать, утрамбовать, потом подняться на поверхность с сумкой, полной иногда баснословного улова. Аэропорт Лос-Анджелеса стал его исключительной территорией, к его виду привыкли, на него никто не обращал внимания.