Читать онлайн «Одно чудо на всю жизнь». Страница 24

Успокоились вроде. Ещё гудят, но уже мирно, без злобы. Сколько удастся их за нос водить? Не важно, лишь бы времени хватило найти эту сеструху Виллину. И Ёську вылечить. А потом — получайте Вилли с потрохами. А есть ли она — сестра эта? Или «на любую хитрость ещё большая хитрость найдётся»?

— Ладно, всё, поговорили. Чурки, пойдёте в лес пням молиться, кликните мне Вилли с Ёськой. И на Коврика не заглядывайтесь. Пропадёт — дознаваться не буду, вы не вы, разом рога обломаю. А ты, Шатун, и ты, Косой, вечерять зайдите, разговор есть.

Чурки разом кивнули большими головами. Чёрные толстые волосы торчат в разные стороны, как проволока. Чурок — двое. Младшая Чурка и Старшая Чурка. Братья они там или ещё кто — разбери-пойми. Лица и носы у обоих плоские, глаза косые, драться умеют руками, ногами, коленями, локтями и головой. И всё одновременно. Когда встают вдвоём спина к спине — пятеро пацанов из самых старших завалить их не могут, а после потехи всё вокруг юшкой забрызгано. По утрам и вечерам Чурки в лес ходят. Сидят неподвижно, дышат как-то по-особому, потом руками-ногами машут. Пацаны говорят — молятся. Чурки не возражают. Они вообще говорят мало, хотя понимают по-русски хорошо. Собак Чурки ловят и едят. Свежуют, режут, добавляют крупу, лук, соль — похлёбку варят. Неплохая похлёбка, наваристая, Генка как-то преодолел брезгливость — попробовал. Как приблудится к бригаде какая собачонка, так Чурки на корточках сидят, голубят — «чить, чить, собачка», а через некоторое время — раз, и нету пёсика. Коврика Валька с трассы два месяца назад на руках принёс: то ли под машину попал, то ли огрел кто-то по спине — ноги у него задние совсем не ходили. Косой в барак зашёл, сослепу не разглядел, спрашивает:

— Чего это у вас, Валька, тут коврик лежит? Раньше, вроде, не было.

С тех пор и повелось — Коврик. Ноги выправились, ходит почти нормально, только когда бежит, зад маленько на сторону заносит. Пока тощий был да облезлый, Чурки в его сторону и не смотрели, а как округлился да залоснился…

— Да вон, гляди, Лис, — позвал Вонючка. — Ёська-то сам с пруда идёт. А в банке, должно, тараканы.

Ёська присел у стола, заглядывая в свою банку, Генка вытянулся на кровати, уронил голову на подушку, подпёр рукой, чтобы видеть брата. Белый, рыхлый, под глазами синие полукружья, на шее и кистях — отёки.

— Ты с Валькой занимался?

— Занимался, когда ты спал ещё. Только он букварь не хочет, мы с ним энциклопедию читали и «Чудеса света». Там картинок много.

— Ёська, — устало сказал Генка. — Я ж тебе сто раз объяснял. Надо «Букварь», чтоб он не просто буквы складывал, а хоть что понимал.

— Да не хочет он «Букварь» этот! — с обидой выкрикнул Ёська. — Как его заставишь? Он же упрямый. Да и неинтересно ему. Третий год — одно и то же!

— Да я, что ли, виноват, что он такой тупой! — заорал в ответ Генка. — Научится — пусть хоть «Войну и мир» читает!

— А что это — «Война и мир»? — тут же позабыв обиду, заинтересовался Ёська.

— Книжка такая. Толстенная. Один роман — четыре тома. У нас дома была.

— А про что?

— Не знаю, не читал.

— Я бы прочёл… Гена, знаешь что, давай Вальке хоть другой букварь купим. Я видел в магазине, красивый такой, с картинками. Ему опять интересно станет… Он же может, я вижу. Он уже букву «щ» запомнил. И с «ш» не путает.

— Ладно, уговорил, купим… Где все?

— Разошлись. Ты правда Братца Кролика погнал? И Игорька? Игорька — правильно. Он скользкий, как кишки. А Кролика — жаль. А кто тебе нужен-то?

— Никто не нужен. Никто мне на хрен не нужен! Хоть бы вы все разошлись. А ещё лучше — сдохли!.. И я бы тогда сдох…

Незаметно пробравшийся в комнату Коврик поднялся на задние лапки и с деловым видом принялся вылизывать Генкины щёки. Старший Лис схватил его за шкирку и отбросил в угол. Коврик обиженно взвизгнул и полез на колени к Ёське — жаловаться. Ёська прижал пёсика к себе, рассеянно поглаживал бурую шерсть, думал.

Вечерние посиделки происходили у костра, на берегу озера. Генка на костёр не ходил, отсиживался в своей комнате, в бараке. Была керосиновая лампа, но Генка её не зажигал, холил темноту. По дощатому потолку с обвалившейся краской метались оранжевые тени от берегового костра. Голоса слышались, как тихий морской прибой. Генка один из всех помнит, как ездили с родителями на море. Жили в дорогущем отеле, а купаться ходили за три километра, на дикий пляж, мать прятала Генку и Вальку от людей, отец злился, орал, каждый вечер приходил пьяный. Отдыхали…

Ёська и особенно Валька костёр любили. Валька пялился на огонь бездумно, молчал, и глаза у него в эти мгновения становились похожими на глаза диковинной древней рыбы. Ёська елозил, пересаживался с места на место, задавал вопросы, на которые никто из пацанов ответить не мог.

Рассказывал Гусь, тормозной, в общем-то добродушный пацан с длинной, жилистой шеей и маленькой головой. Рассказчиком Гусь был никаким, мямлил и повторялся, но отличался от остальных тем, что охотно вспоминал минувшую, деревенскую жизнь. Большинство бригадных мальчишек события своей жизни вспоминать не любили.

— Меня ваще-то Ванькой зовут, Иваном. Вот и свина моего так звали — Иван. Я его с малолетства, с порося выходил. С маленького, говорю, ещё — поросёнка. И такой он с самого раза был смышлёный, что даже люди удивлялись. Всё понимал, лучше собаки. И ходил за мной, как собака та же. Вот как Коврик тот же. Ходил он, говрю, за мной, а я его всяким штукам учил. Ну вот говрю ему: умри, Ванька! — а он упадёт на бок и ноги кверху поднимет. Или скажу: копай! — он сразу рылом в землю. Очень умный поросёнок был. И весёлый такой! Палку приносил играть, как собака…

— Брешешь! Вот это — брешешь! — перебил рассказчика Шатун. — Не бывает, чтоб свинья — палку. У неё ж там — пятак.

— Ну и чего ж — пятак! — обиделся за поросёнка Гусь. — Он, если хочешь знать, даже корыто своё в пасти тащить мог. К крыльцу приносил, когда жрать хотел. Вот какой умный был! А ты гришь! А палка — это ему ваще раз плюнуть! Я ему в пруд кидал, так он и из пруда тащил. И ходил за мной по пятам. Куда я пойду, туда и он. Люди так и говорили: вон, глядите, два Ваньки идут…

— А чего потом-то? Чего с ним стало? С Ванькой-то? — тихо спросил Ёська.

— Ну, чего? — как бы удивился Гусь. — Вырос он, здоровый хряк стал. Зарезали его, чего ж.

— И не жалко тебе было? — звенящим голосом спросил Ёська. — Он же с тобой был…

— Ну, жалко… — теперь Гусь вроде бы смутился, но чувства плохо пропечатывались на его невыразительной, грубо слепленной физиономии, и ничего нельзя было сказать наверняка. — Как жалко-то? Куда ж его девать-то? Ему ж хряпы[50] в день полпуда надо. Это ж деревня, скотина там… Чего ж ваще делать-то?