Читать онлайн «Давайте все убьем Констанцию». Страница 14

Крамли переключил канал обратно.

«…Собор Святой Вибианы».

Статический разряд, «снег».

Крамли стукнул проклятый ящик кулаком.

«…Естественным причинам. Ему сулили должность кардинала…»

Снова пурга. И телевизор дал дуба.

– Я собирался вызвать мастера, – сказал Крамли.

Мы оба уставились на телефон, призывая его зазвонить.

Оба мы подпрыгнули.

Потому что он зазвонил!

Звонила женщина, ассистентка отца Раттигана, в третий уже раз, говорила невнятно, отчаянно просила помочь.

Я предложил малость, которая была в моих силах: приехать.

– Только быстрее, а то я тоже умру, – плакала она.

Когда мы с Крамли приехали, Бетти Келли ждала нас у фасада Святой Вибианы. Она не сразу нас заметила, машинально махнула рукой и опустила взгляд. Мы подошли. Я представил Крамли.

– Мне жаль, – сказал я. Она подняла голову.

– Так значит, вы тот самый человек, который говорил с отцом Раттиганом! О господи, пойдемте внутрь.

Большие двери были закрыты на ночь. Мы вошли через боковую. Внутри Бетти Келли пошатнулась и чуть не упала. Я подхватил ее и отвел к скамье; она села, переводя дыхание.

– Мы спешили изо всех сил, – проговорил я.

– Вы были с ним знакомы? – Она тяжело дышала. – Все так запутано. У вас были общие знакомые, друзья?

– Родственница, – пояснил Крамли. – Под той же фамилией.

– Раттиган! Она его убила. Погодите! – Она схватила меня за рукав.

Потому что я поднялся на ноги.

– Сядьте, – выдавила она из себя. – Я не убийство имела в виду. Но она его убила.

Похолодев, я снова опустился на скамью. Крамли отступил. Она сжала мой локоть и понизила голос.

– Она бывала здесь, иногда по три раза на дню, в исповедальне, шептала, потом бесновалась. Когда она уходила, бедный отец Раттиган выглядел совсем измотанным (но она норовила не уйти первой, а остаться, пока он не вывалится, чуть живой), есть не мог, хватался за спиртное. Она бушевала в одиночестве. Позднее я заходила проверить: в исповедальне бывало пусто. Но в воздухе стоял запах, как после удара молнии. Она все кричала одно и то же.

– Что?

– «Я их убиваю, убиваю! – орала. – И буду убивать, пока всех не перебью. Помоги мне их убить, благослови их души! Тогда я убью остальных. Всех! Долой их, прочь из моей жизни! Тогда, отче, – вопила она, – я избавлюсь, очищу себя! Но помоги мне их похоронить, так чтобы они не вернулись! Помоги!»

«Прочь! Убирайся! – кричал отец Раттиган. – Боже, чего ты от меня требуешь?»

«Помоги мне от них избавиться, помолись, чтобы они не возвращались, лежали в могиле! Скажи да».

«Вон!» – крикнул отец, и у нее изо рта полились ругательства.

– Какие?

– Она сказала: «Тогда будь ты проклят, проклят, провались ты в ад!» Орала так громко, что народ побежал из церкви. Я слышала ее плач. Отец Раттиган, наверное, был потрясен до глубины души. Потом в темноте прозвучали частые шаги. Я ждала, что отец Раттиган заговорит, что-нибудь скажет. Потом осмелилась открыть дверь. Он был там. И молчал, потому что… потому что умер.

По щекам секретарши полились слезы.

– Несчастный, – проговорила она. – Его сердце остановилось от этих ужасных слов – мое тоже чуть не остановилось. Мы должны найти эту жуткую женщину. Заставить ее взять свои слова обратно, чтобы он мог жить. Господи, что я говорю? Он лежал простертый, словно она выпустила из него кровь. Вы ее знаете? Расскажите ей, что она натворила. Ну вот, все сказано. Я сбросила с души камень, а вы думайте, куда пойти, как себя очистить. Это теперь не мое, а ваше дело, уж простите.

Я опустил глаза на свой костюм, словно ожидая увидеть на нем следы помоев.

Крамли пошел к исповедальне, открыл обе дверцы и всмотрелся во тьму. Присоединившись к нему, я втянул носом воздух.

– Чувствуете запах? – спросила Бетти Келли. – Все им пропитано. Я сказала кардиналу, чтобы снес исповедальню и сжег.

Я еще раз принюхался. Запах отдавал углем и огнями святого Эльма.

Крамли закрыл дверцы.

– Это не поможет, – сказала Бетти Келли. – Она все еще там. И он тоже, бедняга, смертельно усталый и мертвый. Два гроба, рядышком. Помоги нам Господь. Я вас совсем вымотала. Вид у вас как у бедного отца Раттигана.

– Не говорите так, – попросил я слабым голосом.

– Не буду.

На неверных ногах, опираясь на руку Крамли, я поплелся к выходу.

Я не мог ни спать, ни бодрствовать, не мог писать, не мог думать. Наконец, запутавшись и дойдя до ручки, я снова позвонил в собор Святой Вибианы.

Бетти Келли откликнулась страдальческим голосом, словно под пыткой.

– Я не могу говорить!

– Одну секунду! – взмолился я. – Вы помните все, что она кричала в исповедальне? Не было ли чего-то важного, существенного, особого?

– Боже. Слова, слова, слова. Но погодите. Она все время повторяла – ты должен простить нас всех! Всех нас без исключения! Но в исповедальне никого, кроме нее, не было. Всех нас, сказала она. Вы слушаете?

– Слушаю, – откликнулся я наконец.

– Вам еще что-нибудь нужно?

– Пока нет.

Я повесил трубку.

– Всех нас, – прошептал я. – Простить всех нас!

Я позвонил Крамли.

– Ничего не говори. – Он высказал свои догадки: – Не спится? Хочешь встретиться через час у Раттиган? Собираешься обыскать дом?

– Просто дружественный досмотр.

– Досмотр! Что это, догадки или наитие?

– Чистое умозрение.

– Махнись им вслепую на мешок дерьма! – Крамли повесил трубку.

– Он не стал с тобой разговаривать? – спросил я зеркало.

– Не стал, – ответило оно.

Зазвонил телефон. Я схватил трубку осторожно, как раскаленный предмет.

– Это марсианин? – послышалось в трубке.

– Генри! – обрадовался я.

– Это я. Бред, но мне тебя не хватает, сынок. Чуток глуповат, как сказал один цветной пилоту летающей тарелки, тоже не белому.

– В жизни не слышал ничего приятней, – сказал я прерывающимся голосом.

– Черт, если ты собрался рыдать, я прощаюсь.

– Не надо, – захлюпал носом я. – Боже, Генри, как здорово слышать твой голос!

– Это значит, ты подоил корову и у тебя полное ведро не скажу чего. Мне как, быть вежливым или нет?

– И то и другое, Генри. У меня все наперекосяк. Мэгги опять на Востоке. У меня здесь, правда, Крамли, но…

– Это значит, тебе требуется слепец, чтобы вывел тебя из самого что ни на есть дальнего угла хлева? Проклятье, погоди, достану носовой платок. – Он высморкался. – Черт, и когда же тебе нужен мой всевидящий нос?

– Вчера.

– А я уже здесь! В Голливуде, навещаю кое-какое черное отребье.

– Знаешь Китайский театр Граумана?

– Черт, да!

– Как скоро сможешь приехать туда?

– Как желаешь, сынок. Буду стоять в чечеточных туфлях Билла Робинсона[78]. Отправляемся на другое кладбище?

– Почти что.

Я позвонил Крамли, сообщить, куда собрался: к Раттиган, наверное, доберусь позже, но зато привезу с собой Генри.

– Слепец ведет слепца, – прокомментировал он.

Он находился ровно там, где обещал: на отпечатках «балдежных» танцевальных туфель Билла Робинсона; не задвинутый на прежнюю галерею для ниггеров, а выдвинутый вперед, на виду у проходящих белых.

Корпус его был прям и недвижен, однако ногам в отпечатках Билла Робинсона явно не стоялось на месте. Глаза, как и рот, были закрыты; судя по всему, он созерцал приятные воображаемые картины.

Я встал перед ним и выдохнул.

Генри разразился потоком слов.

– Радость дарит двукратную резинка «Риглиз» дважды мятная! Чур меня, чур! – Он засмеялся и схватил меня за локти. – Господи, малыш, ты отлично выглядишь! Не вижу, но знаю. Голос у тебя всегда был как у тех, на экране.

– Часто просачивался на сеансы, оттого.

– Подойди-ка поближе, малыш. Э, да ты пивом налился.

– Вид у тебя великолепный, Генри.

– Мне всегда хотелось знать, какой у меня вид.

– Как Билл Робинсон на слух, так ты на вид, Генри.

– Тут в самом деле его следы? Скажи, что да.

– Попадание полное. Спасибо, что пришел, Генри.

– А как же. Давненько мы не прочесывали кладбища! Мне уж могилы по ночам снятся. А здесь что за кладбище, какого разряда?

Я оглядел ориентальный фасад Граумана.

– Здесь духи. Так я сказал в шесть лет, когда прокрался за экран и увидел черно-белые тени, которые злобно оттуда таращились. Призрак за органом, лишившись маски, прыжком вырастает до тридцати футов, чтобы убить тебя одним-единственным взглядом[79]. Картины высокие, широкие и бледные, актеры по большей части умершие. Духи.

– С родными ты этими соображениями поделился?

– С родными? Словом не обмолвился.

– Послушный сын. Чую благовония. Не иначе мы рядом с Грауманом. Настоящий класс. Не какое-нибудь китайское рагу.

– Вход тут, Генри. Я подержу дверь.

– Э, да тут темнотища. Карманный фонарик прихватил? Мне всегда нравилось помахивать фонариком и изображать, будто мы знаем, что делаем.