Читать онлайн «Игоряша Золотая рыбка». Страница 3

Игоряша был тринадцатым, и у него мы не собирались ни разу. Мы даже не знали толком, где он живет. Раз как-то Игоряша-второй упомянул Сивцев Вражек, месяца через два обмолвился насчет Строгино: мол, улица такая-то, дом и квартира такие-то. Наш психолог Герард Экудянов — человек, ленивый на хождение по редакциям, но неизменно скорый на дружеское участие, однажды не поленился, съездил в Строгино. Игоряша не объявился на очередном сборище, и Герард, вообразив, что он болен, помчался навещать. После часа блужданий нужную улицу он нашел, нашел и дом, затерявшийся среди белобетонных близнецов. Но с квартирой вышла престранная история. На площадке оказалось четыре квартиры с одним и тем же — вроде бы Игоряшиным — номером. И из всех дверей выходил на звонок один и тот же человек гигантских размеров — усатый грузин в майке клеш и трусах галифе, раздраженно повторявший, что его фамилия Сармисегетузидзе и никаких Игоряш он знать не знает. На четвертой и последней попытке Герарда обрести Игоряшу грузин Сармисегетузидзе рассвирепел и спустил потерявшегося Экудянова с лестницы. Визит оставил у Герарда неприятные, но очень смутные воспоминания — лишь дикая грузино-дакская фамилия въелась в сознание, — и от поисков Игоряши мы с той поры отказались. На наши сборища он являлся всегда без приглашения, безошибочно угадывая место и время.

И не болел, как выяснилось, никогда.

С Игоряшиным телефоном тоже было занятно. Никто из нас не знал его. Но бывало, когда филансер Никита Котляренко — умелый компилятор иностранной прессы, летописец и ктитор нашего кружка — садился у телефона и начинал обзванивать всех, чтобы назначить очередную встречу: набирал номер физика-ядерщика Петра Кровского — покорителя «черных дыр», или номер художника-шрифтовика Булата Аникаева, филигранного резчика по сандаловому дереву и сочинителя рассказов в стиле «шпрух», или номер замученного эфиром телережиссера Рубенида Нерголина, автора нашумевшей передачи «ХХХ век», — в трубке вдруг раздавался характерный, слегка заикающийся голос Игоряши: «П-привет, ст-тарик! К-как хорошо, чт-то т-ты мне зв-звонишь. Т-ты прямо т-телепат! Я т-только собрался набрать т-твой номер, — а т-ты т-тут к-как т-тут. К-когда соб-бираемся? Не п-пятого ли? Я т-так и з-знал. Не у Лад-дика ли? От-ткуда мне из-звестно? Инт-туиция, ст-таричок!..»

Никита клал трубку и некоторое время сидел, окаменев лицом и уставившись в пространство. Через две-три минуты удивление стиралось из памяти.

Как-то раз мы в полном составе — правда, без Булата Аникаева — сидели в комнате Толи Каштаркина, манипулятора и поклонника синекдохи. Мы сидели в комнате, полной сюрпризов, и, пребывая в отличном настроении, наслаждались фокусами Толи. Он вытаскивал из наших карманов колоды карт, жонглировал шестнадцатью шариками, извлекал изо рта длинные гирлянды бритвенных лезвий, играл веревочками, связывая их в немыслимые узлы, из которых вырастали живые цветы и вылетали бабочки, превращавшиеся в клочья газетной бумаги, ломались пальцами металлические рубли-монеты с ружейным треском, чтобы тут же предстать перед нашими глазами целехонькими. Все расслабились, никто в тот день не принес новых рукописей, а обсуждать старые не было смысла. По комнате перепархивали сочные анекдоты. И вдруг, когда Шушуня Майский, матерщинный жизнелюб, ввернул что-то совсем уж полисексуальное, обрисовав картину, от которой все застыли с разинутыми ртами и слезами на глазах, в воздухе раздалось сдавленное девическое хихиканье. Абсолютно точно, что девическое — никто из нас таким голосом не обладал. Мы изумленно переглянулись и раздумали смеяться, а Игоряша скорчил недовольную мину.

— Оленька! Я же умолял тебя быть сдержанной, — укоризненно произнес он. — Я взял тебя при условии строжайшего молчания, а теперь пеняй на себя, — и Игоряша небрежно взмахнул рукой.

На подоконнике появилась фигура потрясающе красивой девушки в изящном платье сафари. Она залилась краской и уткнулась лицом в ладони — то ли от хохота, то ли от смущения.

— Разморожу завтра! — холодно и странно заявил Игоряша и вторично взмахнул рукой.

Девушка исчезла, словно в кинотрюке.

Все загалдели, но тут же опомнились и в смятенном молчании воззрились на Игоряшу.

Почти полторы минуты — как в «Ревизоре», — длилась немая сцена. Зимарь-патетик Шушуня Майский сидел красный как кирпич, семасиолог-любитель Толя Каштаркин рвал в клочья туза пик из секретной колоды, поклонник Эзопа Никита Котляренко совал мимо рта таблетку рудотеля, Рубенид Нерголин, гений рапидной новеллы, отъезжал на стуле в угол, Петя Кровский, отец импатоведения, надрывно икал, а эпистолярный пират Боря Бруденко возил руками по опустевшему подоконнику.

Наконец Игоряша встал и спокойно воздел руки.

Он щелкнул пальцами — на столе возник японский видеомагнитофон.

Игоряша притопнул ногой — на колени Герарду Экудянову, фотолюбителю и профессиональному прагматику, упала суперфотокамера «Минолта Максимум» с двумя микропроцессорами.

Игоряша издал губами чмокающий звук — перед Славиком Дорожным, инженером по профессии и писателем-самоучкой по склонности, образовался роскошный конволют в кожаном переплете, вобравший все малые и стыдливые публикации Славы в многотиражной печати.

Игоряша подмигнул Паладину Гриммову, и страдающий астмой Ладик, наш король эвфуизмов, ощутил в кармане странную тяжесть — то был флакон с новейшим западногерманским антиастматическим средством «Супранас», мгновенно снимающим любой, самый мучительный приступ.

И пошло-поехало. Гак Чуков, гонитель литературной скверны, получил полное собрание сочинений Рея Брэдбери издательства «Тimeskape» — в твердом переплете и с дарственной надписью автора. Пете Кровскому, чемпиону оксюморона и отцу-одиночке с двумя мальчишками-сорванцами, манна небесная явилась в виде полного комплекта гэдээровской игрушечной железной дороги — двадцать шесть увесистых коробок, перевязанных разноцветными вискозными ленточками. Никиту Котляренко, поэта-гилозоиста, едва не пришибла грянувшая сверху электронная пишущая машинка «Оливетти» с лепестковой шрифтовой головкой (машинка была в антиударной пенопластовой упаковке, и поэтому не разбилась). Шушуне Майскому, пророку кармической словесности, достались три подлинные тибетские тантры II века (исчезновение их в одном лхасском монастыре едва не вызвало жестокое кровопролитие). Боря Бруденко — хотя и демократ художественной формы, но все же пожарник — обрел сверкающий микровзрывной огнетушитель (перенос его из пятого измерения вероятностного 2018 года в наше время вызвал две затухающие разнонаправленные темпоральные волны, интерференция которых на рубеже XX и XXI столетий грозила разжалованием брандмайора Бруденко с лишением его парадной робы и именного топора). Далее: Рубениду Нерголину, канонику строчной развертки, — ордер на новую трехкомнатную квартиру. Кондотьеруинтерпретатору Володьке Набакову — дека «Накамичи» с сенсорным управлением, двумя генераторами и автоматической подстройкой головки плюс вертушка «Дюаль», колонки «Джи-Би-Эль» и усилитель «Маранц» с октавным эквалайзером.

Наконец Булат Аникаев, камикадзе стихосложения и приват-доцент унциального письма, вовсе впал в состояние ступора. В тот вечер он не смог прийти на наше сборище — сидел у себя дома и самозабвенно вырезал из вершкового куска саппанового дерева фигурку великого логофета Византии Федора Метохита. Аникаев только сегодня закончил чтение его астрономических сочинений и, прочитав, восхитился и вдохновился на миниатюру. Легко можно представить кататоническое удивление Булата, когда посреди его комнаты — ни с того ни с сего — материализовался раритетный «Форд-Т» с включенными фарами.

Словом, каждый из нашей братии получил нечто вожделенное. Что тут началось! О девушке Оле, испарившейся с подоконника, мы и думать забыли. Мы кричали, прыгали, бесновались, хохотали, и даже невозмутимый обычно хозяин квартиры Толя Каштаркин, эссеист-престидижитатор, стоял на голове.

Вот чудеса так чудеса! Вот это иллюзион! Колонки «Джи-Би-Эль» истошно орали, «Минолта» ходила по рукам, и все, счастливые, снимались на память, и все палили из микровзрывного огнетушителя по зажженной газовой плите, гася пламя, и кое-кто умолял брэдберианца Чукова разбить двенадцать томов сочинений великого Рея Дугласа на всех, и добрая душа Гак, экуменист интеллигенции, уже почти соглашался, и…

И в этот момент прозвучал раздраженный голос Игоряши.

— Тих-х-хо!! — крикнул он.

Видимо, Игоряша понял, что переборщил. Или корыстно пожалел о содеянном. Или испугался последствий.

— Тих-х-хо!! — повторил он. — В-вечер ф-хв-фок-к-ксов окончен!

Игоряша представил, как в сию минуту на наш ор и гам явятся соседи, общественность ДЭЗа, милиция, дружинники… Он передернулся и, словно дирижер, взмахнул в очередной раз руками.