Читать онлайн «Тени исчезают в полдень». Страница 74

— О-ох! — все еще закатывался Антип. — На генеральский бы ишшо глянуть — и помирать можно. Вон какие парады пошли! Раньше при одеже парадили. А ныноче иначе...

Притащили кугу мятых крестьянских штанов. Приведенные Фролом люди торопливо натянули их.

Вышла Марья. Уголки ее губ все еще подрагивали. Фрол встал перед Марьей, вытянул руки по швам:

— Так что докладываю. Его высокоблагородие али, может, превосходительство даже, господин полковник со своими командирами... Все благородия извиняются, что маленько рожи с перепою опухшие да что без нижних одежд, а проще говоря — что без штанов.

— Как же ты, Фрол, взял их? — удивленно спросила Марья.

— Да уж как... сообразил, — ухмыльнулся Фрол.

Взглянула на него Марья, но ничего не ответила. Только ей одной понятен был ответ Курганова.

— И еще соображаю, — продолжал Фрол, — если пощупать сейчас Дубровку, — брызнут из деревни погонники, как горох с пересохшего стручка. Сами себя подавят, задние передних. Остановить-то некому...

— Захар, собирай людей по тревоге, — коротко сказала Марья.

Из деревни Дубровки колчаковцев выбили действительно легко. Лишившись командиров, каратели лезли под пули, как стадо баранов. Уцелевшие рассеялись по лесу. Отряд вышел из окружения.

Так Фрол никому и не сказал, каким образом удалось ему захватить колчаковских офицеров. На все вопросы лениво отвечал:

— Ночь была, не помню.

Или показывал на свою забинтованную голову:

— Помнил, да, вишь, прикладом память выбили...

А в конце концов заговорил более энергично:

— Да ну вас всех к чертовой матери!

От самих пленных все-таки узнали: Курганов перевязал их сонных, после попойки на мельнице, что километрах в трех от Дубровки.

Фрол ходил все такой же сумрачный и молчаливый, как и до истории с офицерами. Марья время от времени бросала на него тревожные взгляды. Однажды вечером подошла к костру, на котором Фрол варил кашу, присела рядом.

— Что это с тобой, Фрол?

Долго смотрел на огонь Курганов, вертел в руках сосновый сук в руку толщиной. Потом легонько, как спичку, переломил его и бросил в огонь. Смолистый сук мгновенно оделся пламенем, застрелял искрами. Пламя отсвечивало на лице Курганова.

— Вишь ли, Марья, какое дело, — проговорил наконец Фрол. — Вишь ли, как оно бывает... Палка вон — что она? Деревяшка холодная, да и все. А вон... горит... Эх! — И быстро повернулся к Марье, схватил ее, пригнул к себе.

— Фрол! — крикнула Марья, вырываясь из его медвежьих лап. — Пусти!!

— Эх, Марья-Марьюшка, тут соображай не соображай... Тебе в горнице бы сидеть да в окошко глядеть, — горячо шептал ей в лицо Фрол.

В эту минуту удар по голове почти оглушил его. Пронзительный звон продавливал уши.

Поднялся Фрол. Обвел диким взглядом взявшуюся откуда-то толпу людей. Захар Большаков стоял с палкой, а Марьи уже не было.

— Кто? — прохрипел Курганов. — Ты, Захарка?!

Большаков бросил палку, спросил:

— Ты что это выдумал, гад, а?

— Г-герой! — бросил кто-то прямо в лицо Фролу.

— Паскудник!

— Горбатого только могила выпрямит.

— Судить подлеца за это...

Фрол выслушал всех и сказал только два слова:

— Судить! Ладно... — Повернулся спиной к людям и сел обратно к костру.

Утром Фрола в отряде уже не было. На этот раз он ушел из него навсегда.

Всю колчаковщину Курганов болтался по лесным деревушкам, жил то в работниках у кулаков, то на иждивении какой-нибудь состоятельной вдовы. А когда колчаковщине пришел конец, вернулся в Зеленый Дол и опять свел компанию с Демидом Меньшиковым.

А вскоре, сырой апрельской ночью 1920 года, приполз в деревню, как таракан, и сам Филипп со своим костылем, набалдашник которого был вырезан в виде человеческой головы. Поводив усами, понюхав, чем пахнет воздух, он остался в селе и наутро.

Потом они в три глотки начали жрать самогон почти круглосуточно. Горланили песни и, озверев, плясали в Филькиной горнице так, словно задались целью проломить половицы.

Как-то проходил мимо дома Антип Никулин. Демид пригласил его зайти. Антип подумал, поколебался и нехотя ответил:

— Н-нет, нельзя мне. Авторитет уроню. Раньше я с вами — эх! А теперь... Текут у кота слюнки, да горшок завязан.

— Кто его завязал? Айда, говорю...

— Дык проясняю же — нельзя, — убеждал Антип скорее себя, чем Демида. — Я пил, конешно, с вами. А ныноче иначе. Все ж таки... поскольку партизан я. Это вам не девки-мальчики...

— Фрол вон тоже партизан. Говорят, немало погубил людей, сволочь... Да что теперь... — проговорил Демид, почти не шевеля тонкими губами.

— Хе! — презрительно свистнул Антип. — Кабы у Фролки голова была не той формы, на чем сидит, он бы... Да они бы с Марьей — о-о! А он нашкодил да сбежал. Потому не пример мне Фролка. И пить — ни-ни... Винцо — оно невинно, да проклято. Разве вот стакашечек один, через окошечко...

Выпив, Антип потоптался перед окном, сплюнул тягучую слюну и продолжал:

— Дык я и говорю — не пример мне Фролка. Я все ж таки с Колчаком воевал, а он по бабам таскался, помолачивал их, как снопы. А потом — вздумал тоже! — возле Марьи блуд почесать... Ну, хорош снопик, туговат, и все прочее в аккурате, да цеп неподходящ оказался. Не тот, проще говоря, цеп. Закричала, конешное дело, Марья. Подскочил Захар — да и ка-ак хряп...

Антип не договорил. Фрол Курганов оттолкнул от окна Демида, схватил Никулина за тощие плечи.

— Блуд, говоришь?! — выдохнул ему в лицо. Сгреб за грудки и затряс — Блуд?!

— Люди!.. Убива... Партизана убива-аю-ют! — ошалело закричал Никулин.

Фрол оттолкнул его прочь. Потом сел за стол, запустил обе руки в свои волосы, будто хотел выдрать их начисто, и так сидел долго-долго, покачиваясь из стороны в сторону. Ни Филька, ни Демид не решились побеспокоить его, ушли из горницы.

Всю ночь просидел Фрол за столом, не чувствуя, что ночная сырость льется в открытое окно. А утром Филипп осторожно толкнул его в плечо:

— Фрол... Я думал — околел уж... Пей вот, — поставил он перед Кургановым бутылку. — Экое дело — баба не поддалась!

— Чего? — с хрустом выпрямил спину Фрол.

Филька, запрокинув синеватое, в красных прожилинах лицо, несколько раз двинув острым кадыком, выглотнул стакан самогонки. Потом сказал:

— Чтоб не рассыпался сноп, его покрепче вяжут.

— Ну? — уронил Фрол, ничего не соображая.

— А потом на гумно отвозят и там уж молотят.

— Кого? — снова переспросил Курганов, что-то наконец соображая.

— Балбес! — усмехнулся Филька. — А должен понимать: баба не сноп, сколь ни молоти, от нее не убудет.

Тяжело задышал Курганов, сжал пятерней стоявшую на столе бутылку. Филька, обеспокоенно блеснув глазами, вывернул ее из Фроловых пальцев.