Свитер согревал, но дрожь не проходила. Недалеко от вокзала была дыра, где обычно ночевал Коля–Коля.
Там хотя бы теплее, подумал Виктор.
На темной кухне, больше похожей на помойку, Коля–Коля с хозяйкой, грязной старухой, рыдая, пил водку. Виктору он обрадовался как родному.
– На! – он налил, всхлипывая, чайный стакан до краев. – Выпей, друг! За Васю Таракана!
– Не бойсь, доктора спасут! – перебила старуха. – Нынче медицина чудеса вытворяет!
– Взяли Таракана, взяли человека, – продолжал Коля–Коля завывать, как хорошо оплаченная плакальщица. – Замели, проклятущие!
Оказалось, что слезы эти меньше всего относятся к самому аресту. Коля–Коля оплакивал вообще акт неуважения к человеческой личности. По словам очевидцев, пострадавший гражданин, у которого Таракан вытащил кошелек из кармана, зверски его избил. Лежа на земле, Таракан кричал: «Не бейте! В милиции разберутся!» А этот гад поставил его на ноги и опять двинул по морде.
– Вся вывеска в крови! – скулил Коля–Коля. – Совести у людей нету! Вор в законе, весь Север прошел… Там его и пальцем никто не тронул, а тут какой–то фрайер избивает до крови! А ведь Вася инвалид. Туберкулезный он. Выпей, выпей, браток, подрезали вольной птице крылья!
Виктор выпил, но мрачные мысли не отставали. Кто следующий? И что ждет впереди?
Глава четырнадцатая
Близились Октябрьские праздники, по главной улице разъезжала машина с гидравлическим подъемником, предназначенным для замены перегоревших ламп, – высоко над проезжей частью вывешивались флажки союзных республик. Автомашина службы «Ригасвет» улиткой ползла вдоль осевой разметочной линии. Виктор и Эрик залюбовались рабочим, стоявшим в выдвижной металлической корзине: он брал из стопки флажок и точным движением цеплял его за проплывающий мимо провод или оттяжку.
Братья сидели в «самозваном» скверике, фактически во дворе, заросшем старыми кустами сирени, жасмина, вишневыми деревцами. Детская песочница, качели и скамейки тоже, видимо, появились еще в то время, когда этот двор был скрыт от постороннего взгляда за дощатым забором; но вдруг почему–то возникла необходимость снести забор, и окрестным жителям достался еще один зеленый уголок, сюда стали наведываться в основном дети. Вечерами со всего района в скверик стекались собачники – очень уж нравилось колли, пуделям и прочим псам справлять свои надобности под сенью сиреневых кустов.
Четырехэтажный дом смотрел из глубины двора на эти перемены.
– Что поделываешь на праздники? – спросил Виктор.
– Поведу жену на бал.
– Для тех, кому за тридцать? Слышал, теперь только два вида вечеров. Для тех, кому за тридцать и кому нет еще пятнадцати.
– Мы сняли столовую. В складчину. С оркестром.
– Лучше бы в ресторане.
– Не все могут сколачивать тару в подсобках и зарабатывать три сотни в месяц.
Виктор невольно взглянул на свои ладони. Фаланги пальцев в ссадинах, кожа растрескалась, полно заноз. Неприятно ныли мелкие незаживающие ранки, которые он по неопытности наживал, работая с металлической лентой.
– Идет! – Виктор локтем подтолкнул Эрика.
Женщина свернула в скверик. Усыпанная гравием дорожка вела к дому. Над дверью горела лампочка без плафона – несколько ступенек парадной лестницы она освещала ярко, как сцену. Женщина была хорошо видна. Независимый вид, лицо ухоженное, элегантная сумочка. Удерживая в памяти облик проходящей женщины, они затем впивались взглядом в окно на третьем этаже, второе от угла. Из этой она комнаты или нет? Если из этой, то сейчас в ней вспыхнет свет, если нет… Если не из той, то им все равно. Они тут для того, чтобы дождаться женщину, которая зажжет огонь во втором окне от угла. В окне с белыми накрахмаленными занавесками, расшитыми светло–зеленым орнаментом, идущим плотными горизонтальными рядами, – при дневном свете удалось различить и эти мелочи…
– Не она, – вздохнул Виктор, едва осветилось другое окно.
– Что ты ей скажешь? – спросил Эрик.
– Почему я?
– Потому что ты старше, тебе и карты в руки.
– Я старше только по документам!
– Ну, потому что из–за тебя мы начали.
– Еще не сказано, она ли это будет.
– Почти наверняка. Время совпадает, место совпадает… Семейное положение совпадает… Слишком много совпадений для одного человека.
– Кроме одного: родила ли она двойню? Пока нам это неизвестно.
– Раз уж тебя взяли Вазовы–Войские, нигде в документах двойня фигурировать не может. В документах значусь один я. – Эрик приумолк, затем продолжал: – Много адресов осталось?
– Восемнадцать и дама с улицы Пиена.
Они уселись спиной к дому, глядеть на улицу было веселее, и принялись болтать о всякой всячине, чтобы разрядиться. Слишком долго ждут они своей минуты, которая тем не менее неотвратимо близится, – так истощается струйка в песочных часах. Хотя эта женщина может вообще не прийти, соседи предупреждали: с работы она возвращается затемно.
– Черная икра не нужна? Мне утром предлагали, а я не взял. Куда девать? Чай иногда дома завариваю, и все. Ветчина и рулет сегодня были. Если что–нибудь надо, я возьму.
Эрик покачал головой.
– Не беспокойся, мне вовсе не трудно.
– Ты не понял.
– Дурак!
– Какой уж есть, не взыщи.
– Это потому, что ты… Ты даже не представляешь себе, как люди живут. Но я, к сожалению, так жил, и, может быть, моя беда именно в том, что копыта и ребра меня уже не удовлетворяют, я тоже хочу кусок вырезки!
И Виктор принялся выкладывать свои наблюдения за несколько недель работы. Он рассказывал посмеиваясь, а Эрик отчего–то краснел, будто это он, а не кто–то другой пользовался всяческими лазейками, чтобы подкармливаться. Он с радостью возразил бы, если бы мог. Виктор быстро освоился с торговой атмосферой, продавщицы ему симпатизировали, так как он никогда не отказывался перетащить мешок или ящик во время отлучки подсобника. В головном магазине работали почти исключительно женщины в возрасте. Сами они на Виктора не заглядывались, но женить обещали – в каждой женщине, затаившись, живет сваха. Если выпадал юбилей и в честь него устраивалось кофепитие, обязательно приглашали и «того парня с молоточком». Ничто не предвещало, что над его головой сгущаются тучи, однако два дня назад директор имел неприятный телефонный разговор, после которого стал смотреть на Виктора другими глазами.
– Кто тебя интересует? – Директор не сразу понял собеседника, так как слышимость была неважной. – Какой парень?
– Тот, что возится с тарой.
– Что тебе от него нужно?
– Мне ничего не нужно, я просто сижу и размышляю.