Читать онлайн «Основной вопрос русской философии». Страница 2

От Киевского княжества через Ордынское владычество к Московскому государству и под конец – выпавшая из истории, пережившая страшную смуту, без христианской философии и начатков понимания «особой», практической значимости мирской деятельности независимо от религиозного сознания, с обескровленным церковным и народным сознанием, все еще сохранявшим исходную «бесписьменную» цельность, но страстно желавшая «исправления» культуры (начав это исправление при Алексее Михайловиче и патриархе Никоне с правки книг) – такой Россия подошла к петровским преобразованиям, острая необходимость которых обусловливалась всем ходом предшествующей истории.

Однако система государственного образования и устройства всей жизни, вводимая Петром Великим, представляла собой прямое копирование лишь той части западной секулярной культуры, которая не имела самостоятельного значения вне всей системы культуры, поскольку в основе своей предполагала развитое христианское сознание (прежде всего в его отношении к миру). Появление (начиная с эпохи Возрождения) светской культуры, ориентированной на деятельность «в миру» независимо от религиозного сознания не было ни случайным, ни тем более – возвратом к временам языческим (язычество не допускает существования сфер культуры, не подотчетных религии, поэтому возрожденческий период увлечения античной мифологией, как и языческой магией, оккультизмом, астрологией и т. п. был недолог), а явилось следствием завершения процесса формирования основной логики христианской культуры, постепенно дифференцировавшей божественное и человеческое, тварное и нетварное, и в этом смысле – следствием непреднамеренным, поскольку забота о мире самом по себе никогда не входила в круг христианских обязанностей. Иными словами, «западный секуляризм» мог существовать и действительно существовал лишь при условии доминирования в системе культуры христианской логики мысли.

В деятельности же Петра действительность опережала сознание, ибо такова была насущная потребность. Религиозное сознание, с одной стороны, ушедшее в непримиримый раскол, с другой – властной рукой включенное в систему государственного надзора, не могло – ни составить целостной картины происходящего, ни тем более измениться в соответствии с требованиями христианской культуры. В этом отставании (в силу объективных причин) и были заложены зерна будущего стремительного взлета, а затем и падения русской культуры. Радикальные реформы Петра послужили началом формирования двойственного феномена русского идеализма и русской беспочвенности, когда секулярное сознание фактически насаждалось в условиях отсутствия развитой христианской мысли, и, таким образом, лишь усиливало изначально существовавший раскол между книгой (христианской книжностью) и культурой, инсталлируя этот раскол вглубь самой культуры, разрывая последнюю на две, по видимости – противоположные, но в действительности – глубоко связанные, взаимообусловленные части (в точном соответствии с «одномерной» логикой идеалистического мышления). К концу периода существования императорской России тонкая культурная прослойка «европейски» мыслящих людей пребывала в «башне из слоновой кости» в окружении моря темной, необразованной, племенной Руси.

С одной стороны, то, что на Западе было только религиозно-нейтральным («лаическим»), то в России быстро эволюционировало в отрицание религии и морали, в непримиримую борьбу с ними, и как следствие – в социально-политический радикализм. «Запад создал научный дух, который и там был превращен в орудие борьбы против религии и метафизики. Но Западу чужды славянские крайности; Запад создал науку религиозно и метафизически нейтральную (курсив автора. – Д.Г.)»8. Это направление мысли в атеизм, нигилизм и т. д. (в полном противоречии с христианской логикой культуры, но в точном соответствии с логикой культуры, лишенной христианского содержания) проявилось уже в первом увлечении русских – в вольтерианстве, по достоинству отмеченном Екатериной Великой, первой же оценившей и всю опасность для культуры нарождавшейся «русской беспочвенности» (в традициях русской власти чрезмерно жестоко наказав А. Н. Радищева). С другой стороны, русское масонство XVIII в., в противоположность русскому вольтерианству того же времени, уже заключало в себе и все черты характерного «русского идеализма» с его верой в «преображающую силу идеалов»9 и надеждами на то, что «взошедшая на Востоке звезда» особой, ни на что не похожей русской цивилизации однажды будет способна повести за собой весь «просвещенный» мир. Уже в XVIII в. по существу своему светская общественная мысль (в лице русского просветителя и масона А. И. Новикова, не менее А. Н. Радищева, претерпевшего от власти) вынуждена будет (в силу отсутствия подлинно христианского просвещения) исполнять, в других условиях совершенно несвойственные ей, функции попечения о религиозном развитии мысли. В отсутствие религиозной мысли, народившийся класс европейски образованных людей с самого начала будет вынужден компенсировать фактическое устранение христианства из интеллектуальной жизни культуры.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Впервые: Герасимов Д. Н. Исторические условия возникновения и основной вопрос русской философии // Наука, религия, образование (тематический сборник). Уфа: Уфимский государственный институт сервиса, 2005. С. 119—134.

На родоплеменном уровне, как показывает история многих народов, письменная книжная культура даже при существовании примитивных письмен (на Руси такими, вероятно, являлись знаменитые «черты и резы») не зарождается (Очерки истории школы и педагогической мысли народов СССР с древнейших времен до конца XVII в. / Отв. ред. Э. Д. Днепров. М.: Педагогика, 1989. С. 27—28).

Данный стереотипный оборот, встречающийся в качестве житийного топоса, с рядом вариаций, был весьма устойчив в византийской и славяно-русской литературе (Громов М. Н. Структура и типология русской средневековой философии. М.: ИФ РАН, 1997. С. 44).

Карташев А. В. Собрание сочинений: В 2 т. Т. 1: Очерки по истории русской церкви. М.: Терра, 1992. С. 502.

Отлучение от церкви и почти 30 лет тюремно-монастырского заточения – обычная цена даже для малых проблесков независимости в мысли (Там же. С. 469).

Вашестов A. Г. Джованни Бонавентура и метаморфоза схоластического дискурса // Вопросы философии. 1993. №8.

Латинский (как, впрочем, и греческий) текст, служивший на тот момент основным носителем философской культуры, бывший на Западе и языком религии, на Руси заменяли «переводы». Но даже и богослужебные, церковнославянские тексты на протяжении столетий на Руси предпочитали заучивать наизусть «на слух», обходясь таким образом без элементарного умения читать и писать.

Бердяев Н. А. Философская истина и интеллигентская правда // Вехи. Из глубины. М.: Правда, 1991. С. 21.

В христианской культуре любые идеалы, сколь бы «возвышенны» они ни были (например, «священный» идеал свободной личности), не имеют самостоятельного значения и не могут служить целью культуры, исполняя роль всего лишь указателя, «регулятива» именно в том смысле, в каком, к примеру, светофор, будучи неотъемлемой частью проезжей части, не является ни целью движения, ни его оправданием.