Читать онлайн «Соборный двор». Страница 14

Опубликовано: Кестонская служба новостей, 16 июля 1999 г.

В ноябре 1996 года, архиепископ Псковский и Великолуцкий Евсевий (Савин) запретил в богослужении известного иконописца, лауреата Государственной премии России (1995) архимандрита Зинона (Теодора) на том основании, что он причащался с католиками на мессе, которую отслужил в Пскове в Мирожском монастыре итальянский католический священник, директор Центра «Христианская Россия» Романо Скальфи.

Это событие вызвало в католической и православной прессе бурную реакцию. Популярный в церковных кругах православный публицист протоиерей Валентин Асмус на страницах московской газеты «Радонеж» поддержал решение архиепископа Евсевия. Православный богослов Оливье Клеман выступил в защиту иконописца в парижской газете «Монд». Священник Романо Скальфи обратился с письмом к патриарху Алексию, в котором указывал, что, совершая мессу в православном монастыре, не подразумевал «нарушать канонические правила», а желал «преодолеть те болезненные разделения, которые еще существуют между двумя нашими Церквами». Сам архимандрит Зинон указывал на прецеденты экуменической евхаристии, совершавшейся с благословения Московской Патриархии. В частности, в интервью редактору журнала «Континент» И. Виноградову (Континент, № 97) о. Зинон сказал: «В Троице-Сергиевой Лавре, еще когда я сам там жил при патриархе Пимене, была специально отведена Смоленская церковь для католических богослужений… бенедектинский монах в Псково-Печерском монастыре в 1979 году в субботу первой седмицы Великого поста лично у меня на глазах причащался из одной чаши вместе с о. Иоанном Крестьянкиным, с наместником и со всеми почтенными старцами, и никакого скандала никогда из‑за этого не бывало».

В настоящее время архимандрит Зинон по-прежнему запрещен в священнослужении. Живет в деревне Гверстонь в пятидесяти километрах от Пскова возле самой русско-эстонской границы. Он отказался от контактов с внешним миром, никуда не выезжает (слухи о том, что он много времени проводит за границей, не подтвердились), не принимает посетителей, отказывается от контактов с прессой. Настоящее интервью – исключение.

Отец Зинон, вот уже три года, как по указу Вашего правящего архиерея, архиепископа Евсевия Вы находитесь под запретом и не имеете права совершать богослужение. Причина запрета – Ваше совместное причащение с католиками.

Я действительно причащался на католической мессе, которую служил в еще не освященном храме Мирожского монастыря католический священник отец Романо Скальфи. Это богослужение не было публичным, но о нем стало известно владыке Евсевию по доносу, написанному неким туристом‑эмигрантом, который является прихожанином Русской Православной Церкви Заграницей. Он оказался случайным свидетелем того богослужения. Я не намерен пускаться в канонические споры по поводу того, что на меня наложили запрет по свидетельству члена иной церкви. Также я не намерен утаивать сам факт моего участия в совместной Евхаристии с католиками. Возможно, что формально епископ поступил со мной правильно, но по евангельскому духу – неправильно.

Запрещение может быть снято лишь в случае Вашего раскаяния?

Наша церковь признает таинства католиков, а значит, признает и саму Католическую церковь, ведь вне церкви таинства не совершаются. К церковным таинствам без веры не приступают. Меня понуждают к раскаянию. К раскаянию в чем? В том, что я причастился Тела и Крови Христовой? Каяться в этом я не могу, поскольку это будет прямое кощунство и глумление над Христом.

Вас обвиняют в отсутствии смирения и чрезмерной гордости, источник которой – Ваше осознание собственного таланта как иконописца.

Иконописец – это не художник в светском смысле слова. Он не должен самовыражаться в иконе. Он должен писать икону так, чтобы она помогала молиться. Иконописание – это составная часть богослужения. Плохо написанная икона раздражает так же, как дурное церковное пение или плохое, безграмотное чтение богослужебных текстов. Господь дал мне умение писать иконы, Ему принадлежат мои таланты, и здесь мне гордиться нечем. Я не единственный иконописец в Церкви и готов смириться, если меня осуждают как грешного человека или как плохого иконописца. Но я не могу смиряться, когда меня понуждают к хуле на церковные таинства.

Псковское духовенство рассказывало мне, что архиепископ Евсевий высказал следующее мнение о таинствах Католической церкви: если православный христианин в случае физической невозможности причаститься на православном богослужении принимает Святые Дары из рук католического священника, то он действительно причащается Тела и Крови Христовой. Если же он приступает к Причастию на католической мессе без вынужденной необходимости (например, в России, где много православных церквей), то он не получает благодати, поскольку в этом случает Святые Дары не являются Телом и Кровью Христовыми.

Благодать не зависит ни от географии, ни от политических границ. Благодать носит экуменический, то есть вселенский характер. Иудеи не общались с самарянами, и самарянка, у которой Христос попросил пить, была удивлена Его просьбой. Помните, что ответил ей Иисус? «Если бы ты знала дар Божий и Кто говорит тебе: дай Мне пить, то ты сама просила бы у Него, и Он дал бы тебе воду живую». Вот вам евангельский пример экуменизма, и показал его нам Сам Христос. Суть глубинного экуменизма не в преодолении юрисдикционных противоречий, а в том, чтобы в ином видеть брата. Нельзя во всех окружающих нас людях видеть врагов. Латиняне всегда отличались от византийцев, еще до схизмы. Отличались формой, традицией. Истина Евангельская по-своему преломлялась в национальных культурах. Раскол есть, я с этим согласен, но ереси нет! Святой Филарет Дроздов даже лютеран не считал еретиками. Что касается лично меня, то я более не хочу жить враждой.

На будущее нашей Церкви Вы смотрите пессимистично?

Трезво смотрю. Если существующие установки сохранятся, то ничего хорошего впереди нас не ждет. Нужно быть честным перед собой и перед членами Церкви. Церковные власти пытаются всем угодить: и правым и левым, и светским и церковным. Но всем угодить невозможно. Безгрешный Христос и Тот всем не угодил. Нашу Церковь окутывает сектантский дух, она может остаться в таком же одиночестве, как та же Зарубежная Православная Церковь. Самоизоляция – это смерть.

Вы думали о возможном переходе в католичество?

Я монах Русской Православной Церкви. Я не перейду не только в Католическую церковь, но даже в другую православную юрисдикцию. Я знаю, что Московская патриархия никогда ничего никому не прощает, но я умею ждать. Сижу и жду.[6]

2000, сентябрь. Публикуется впервые[7]

Действие происходит утром 8‑го марта в Москве, в Подсосенском переулке, в коммуналке. Лаборант Института философии Борис Нурмухамедович жарит яичницу. Володька-барабанист, подрабатывающий на похоронах в духовом оркестре, выходит из уборной, направляется к умывальнику, замечает соседа.

…Смех у вас, Борис Нурмухамедович, за левым плечом – нездоровый. С добрым утречком… Бес там у вас прижился. Сидит себе на плече. Хи‑хи да ха‑ха. Посмеивается. Гадит проклятый…

Вот вы думаете, это так себе – шуточки. Курите себе папироски. А невдомёк вам, что кадите рогатому. Вы, Борис Нурмухамедович, человек читающий, а не знаете того, что телевизор смотреть нельзя. Вот вы его, телевизор, в угол поставили. Между прочим – в красный. Ну и что из того, что не верующий? Вы ведь, товарищ, в России живёте. И хотя некрещёный, а придерживаться надо. Жить в обществе и быть свободным – нельзя. Помните? У нас какая квартира? Да нет, не седьмая. Квартира у нас – коммунальная. Вы на своём компьютере по интернетам лазите. А моя койка – за стеной. От вашего интернета – двадцать санти́метров. Говорите – не влияет? Влияет. Ещё как влияет. Вы когда в интернет залазите, какие три буквочки нажимаете? WWW? Буквочки-то с рожками. То-то, Борис Нурмухамедович. Вы вот мне не отвечаете. Молчите. Может, даже брезгуете. А я, между прочим, вам не просто сосед. Я – ближний ваш. Я помочь желаю. Я к вам – с открытой душой, а вы вот спиной ко мне стоите, яишенку с ветчиной жарите. А ведь это – грех. В посту – яишенку. Вам, Борис Нурмухамедович, о душе бы подумать. А у вас женский день на уме. Спозаранку, я заметил, на Курский вокзал бегали. За цветами для супружницы вашей. А ведь праздник-то не наш. Не наш праздник. Духовно не наш. Вы не подумайте – я не осуждаю. Осуждать – грех. Я вам очи духовные открыть хочу. Я ведь и сам до прошлого года 8‑е марта отмечал. Во власти был, так сказать, нижних чакр. Женщин очень любил. Я имею в виду – поздравлять. Но прошлым летом, родной мой Борис Нурмухамедович, заболел я. Нижние чакры – закрылись. Но открылся – третий глаз. И увидел я, что все кругом грешат. Что все кругом меня источают своим грехом отрицательные энергии, а я от этого болею. Они, сволочи, гуляют, а я болею. Они гуляют, а я болею…