Читать онлайн «Убийство в Амстердаме». Страница 34

Мохаммед не пустил Абду в дом. Завязалась драка. Чтобы навести порядок, пришлось вызвать полицию. Вскоре после этого Мохаммед ушел из дома, снял квартиру и больше года отказывался от встречи с отцом. Примерно в это же время он перестал изучать бухгалтерское дело и переключился на корпоративные информационные технологии. Через год Мохаммед был снова арестован. Он случайно встретил Абду в парке в центре Амстердама. Подстрекаемые другими молодыми марокканцами, они устроили безобразную драку. Когда прибыла полиция, у Мохаммеда в руке был складной нож, которым он стал угрожать одному из полицейских, турку по национальности. Первый удар прошел мимо цели. Вторым он ранил полицейского в шею.

Выйдя на свободу после двенадцати недель, проведенных в тюрьме, он перенес еще одно потрясение. Мать Мохаммеда умерла от рака груди. Он был ее любимым ребенком. Несмотря на периодические приступы гнева, Мохаммед умел скрывать свои чувства. Он не присутствовал на ее похоронах в Марокко, и люди не сразу поняли, как повлияла на него ее смерть. Но знавшим его хорошо показалось, что он стал более замкнутым. Он хотел «найти истину» и написал об этом позже в прощальном письме семье непосредственно перед убийством ван Гога: «Я часто искал способ показать вам Истину, но между нами как будто все время стояла стена».

Поиски истины направили его на путь, ведущий к исламу. Некоторые полагали, что в его деспотичном отношении к сестре тоже виноват ислам. Айаан Хирси Али, безусловно, думала именно так. Но религия, вероятно, была не главной причиной. В семье, где с отцом мало считались, и в обществе, от которого марокканскому юноше легче было получить пособие, чем уважение, на первом месте стоял вопрос авторитета, достоинства.

Возможно, на его правдоискательство повлияли события il сентября, но они, похоже, еще больше сбили Мохаммеда с толку. Он, конечно, не поддерживал американские власти, но и не оправдывал убийство ни в чем не повинных людей. Насилие, сказал он друзьям, это не решение. С другой стороны, он допускал, что нападение могли организовать евреи. Это вряд ли можно назвать необычным. Многие мусульмане верили подобным домыслам.

Мохаммед по-прежнему активно участвовал в местных проектах, устраивал дискуссии, кулинарные уроки и т. п. Он собирался организовать новый молодежный клуб в своей старой школе и назвать его Mondriaans Doenia, то есть «Мир Мондриана». На фотографии, сделанной в то время и напечатанной в местной газете, приятный молодой человек поглаживает редкую бородку и улыбается в объектив. Его старые привычки – пиво, наркотики, ухаживание за голландскими девушками – постепенно уступали место более моралистическому взгляду на жизнь, особенно после того, как потерпел фиаско его последний проект. Ему сказали, что молодежных клубов и без того достаточно. На создание нового нет денег.

Интерес Мохаммеда к корпоративным информационным технологиям оказался столь же мимолетным, как интерес к бухгалтерскому делу, поэтому он еще раз сменил специализацию, на сей раз на то, что называлось социально-образовательной помощью. Он получил стипендию, позволявшую продолжать учебу в новом направлении, но вскоре ему снова стало скучно. Сокурсники заметили, что он стал проявлять странную придирчивость, например угрожал людям, употреблявшим спиртные напитки. По словам одного из студентов, «у него не было в колледже настоящих друзей, особенно под конец, когда он сформировал небольшую компанию из людей, в настоящее время находящихся в тюрьме».[39]

Хотя Мохаммед продолжал посещать собрания местного комитета, его настроение становилось все более мрачным. Он кричал на людей, отказывался обмениваться рукопожатиями с женщинами, прерывал собрание громкими молитвами или воззваниями к Аллаху и объяснял отказ в предоставлении субсидии на создание клуба Mondriaans Doenia предубеждением против мусульман. Изменилась и его внешность. Он не только отрастил бороду, но и стал носить вместо джинсов марокканскую джеллабу и шапочку для молитвы. Он забыл своих старых друзей. Отрывистое «салям» – все, что они слышали от него при встрече на улице. В его жизнь вошли новые друзья, такие как нелегальный иммигрант из Марокко по имени Нуредин. Был еще друг помоложе, которого звали Самир, они с Мохаммедом учились в одной школе. В семнадцать лет Самир уехал в Чечню, чтобы принять участие в священной войне, но вскоре вернулся, потому что там было слишком холодно. Считая, наверное, что южнее Голландии всюду светит жаркое солнце, он взял с собой только летнюю одежду. Один из его школьных учителей назвал его «придурковатым Робин Гудом».

Нуредин открыл Мохаммеду новый авторитет, казавшийся более приемлемым, более реальным, более надежным, чем любой другой из тех, с которыми он сталкивался прежде. Отец был для него теперь чужим человеком, олицетворением слабости и поражения. Мохаммед считал, что чиновники голландского государства всеобщего благоденствия не оправдали его надежд из-за собственного бессилия или вероломства, а возможно, даже из-за ненависти к исламу. Но теперь, наконец, он имел дело с чем-то настоящим: мудрец с Востока мог придать смысл его жизни и обосновать его обиды.

Мохаммед Радван аль-Исса, известный также как Абу Халед, – радикальный мусульманский проповедник, в 1995 году бежавший от светской диктатуры Асада в Сирии. Прилетев во Франкфурт по фальшивому паспорту, он не смог получить убежище в Германии. Узнав, что в Голландии легче жить на нелегальном положении, он быстро пересек границу и начал проповедовать небольшим группам слушателей в задних комнатах провинциальных магазинов или в частных квартирах. Он проповедовал экстремальную разновидность исламского пуризма, такфир. Согласно этой доктрине, мусульмане, отступившие от истинной веры и не живущие по священным законам, объявляются неверными и заслуживают смерти от рук правоверных. Поскольку демократия или любая другая форма светского правления является оскорблением истинной веры, мусульмане, участвующие в ней, по определению считаются неверными.

Абу Халед, высокий мужчина, носивший черную куртку поверх белой джеллабы и говоривший по-голландски с немецким акцентом, выступал с проповедями в магазине «Интернет-Фоунхауз» в Схидаме, маленьком городке неподалеку от Роттердама, где Нуредин и представил ему Мохаммеда. То, что Абу Халед проповедовал только на арабском языке, который Мохаммед понимал с трудом, возможно, делало его еще более загадочной фигурой.

Это был человек из самого сердца исламского мира, а не седобородый традиционалист, спустившийся с гор РиФ формально соблюдающий требования ислама и едва умеющий говорить по-арабски, и не немощный имам-иммигрант, заискивающий перед голландскими властями. Абу Халед был человеком чистой веры, революционером, современным пророком, способным указать путь к Истине.

Ученики, собиравшиеся вокруг сирийского проповедника во время этих подпольных встреч, в том числе Самир и Мохаммед, были почти детьми – запутавшимися детьми, на которых он произвел такое впечатление, что они звали его Шейхом. Познакомившись с Шейхом, Мохаммед попросил его приехать к нему домой в Амстердам и поговорить с его друзьями о Коране. Шейх, сказал один из его юных учеников, «так мудр, он знает в пять раз больше, чем Мохаммед Буйери».

К середине 2003 года Мохаммед замкнулся в узком мирке, состоявшем из нескольких единомышленников и компьютера. Голландская разведывательная служба окрестила эту группу, в которую также входили два брата, Джейсон и Джейми, сыновья американца и голландки, группой «Хофстад». «Хофстад» означает «город королевского двора». Так часто называют Гаагу, где проживали несколько членов шайки. Джейсон и Джейми собирались взорвать здания парламента. Предполагалось, что у них есть связи с джихадистскими организациями в Испании и других европейских странах. Мохаммед стал мозгом группы «Хофстад». Он размещал идеологические трактаты на веб-сайтах, подписываясь именем Абу Зубейр.

Друзья, к которым иногда присоединялся сам Шейх, встречались в квартире Мохаммеда и просматривали на его ноутбуке диски с видеозаписями, скачанными с исламистских веб-сайтов или у других энтузиастов. Они смотрели казни, совершенные на Ближнем Востоке: священные воины, прячущие лица за платками и вязаными шапочками, перерезали горло неверным иностранцам. По словам человека, который присутствовал на встречах группы, было видно, что Мохаммеда эти ужасные сцены приводили в возбуждение. Нуредин провел свою брачную ночь на матрасе в квартире Мохаммеда и вместе с невестой смотрел казни неверных.[40]

Слог Мохаммеда постепенно становился все более резким. «Шариат, – писал он, – это священный, независимый, высший порядок жизни, который не может подчиняться ложному человеческому порядку. Шариат сотрет этот порядок с лица земли». Это было в октябре 2003 года. В феврале 2004 года его тон еще ужесточился: «Удалиться от неверных – значит ненавидеть их, быть их врагом, испытывать отвращение к ним, не выносить их, бороться с ними». Даже благочестивый мусульманин, который молится, ест халяльную пищу, совершает паломничество в Мекку и призывает к джихаду, даже такой человек, «если он не чувствует ненависти к врагам ислама, становится неверным, даже если он любит кого-то из них, потому что тот является его родственником».